Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин

узнал об этом и Н. П. Горбунову, который председательствовал на совете института, где были выдвинуты обвинения против директора, ответил какое-то время спустя. Не оправдывался — разъяснял: «Об институтских делах знаю из сотен писем, которые получаю. По большей части отделов они идут неплохо. Мне надоело блуждать по Вселенной и жду не дождусь возвращения к пенатам. Но мир нам нужен. И та географическая дисперсия, которую проводит в настоящее время институт, есть дело, которое история не осудит. Необходимость поспешности в этом деле целесообразна, как показывают события.

Владение мировым материалом поставит институтскую работу на исключительную высоту. И я глубоко убежден, что взятый курс верен. Тороплюсь вернуться к непосредственной работе.

В общей нашей структуре наметился ряд частичных дисгармоний, как понимаю из того, что до меня доходит. Д. Д. Арцыбашева своим заместителем считать не могу ни по научной, ни по другим частям. Пишу Вам прямо, ибо считаю это своим долгом. Мы очень разные люди с Д. Д. В большом конгломерате терпятся разные противоречия, но устойчивость сохранима только в том случае, если эти дисгармонии не затрагивают управления и руководства в его основах».

Кандидатуру Дмитрия Дмитриевича Арцыбашева предложил Горбунов. Из каких соображений? Арцыбашев был специалистом по сельхозмашинам, заведовал в институте отделом натурализации.

Став «патроном» в отсутствие директора, добился зачисления в институт Александра Карловича Коля и Ивана Давидовича Шимановича, которые разжигали недовольство якобы негодным положением дел, склонили на свою сторону нескольких периферийных работников, приехавших на зимнюю сессию ученого совета.

Коль, как очевидно из его жалоб, завидовал мировой славе Вавилова и без конца бомбардировал Наркомзем своими предложениями о «безотлагательном внедрении уникальных культур, например люффы, для быстрого получения мочалок или особых роз — для срочного облегчения положения нашей парфюмерии, или лебеды инков — для ускоренного пополнения хлебных ресурсов. Хотя никаких опытов или испытаний этих культур он, конечно, не проводил да по существу и не знал их, так как занимался другой работой.

Иван Давидович Шиманович своего мнения о деятельности директора не скрывал, а открыто на всех собраниях говорил, что тот пренебрегает овощными и плодовыми культурами. Так ли было на самом деле? Будучи заместителем заведующего отделом именно этих культур, он не мог, конечно, не знать, что в «Отраде Кубанской» выведены новые сорта арбузов, создана коллекция винограда и выделены перспективные формы его в Среднеазиатском отделении, что широко развернулась в разных местах селекция корнеплодов, крестоцветных овощных культур. Об этом знали все в институте, знали и те, кто выдвигал обвинения.

Николай Иванович счел нужным пояснить Горбунову свои принципы подхода к управлению большим научным коллективом. 24 ноября 1927 года написал ему так:

«…По внутреннему глубокому убеждению я не могу считать обвинение в отсутствии руководства правильным. Я принадлежу к числу работников, которые знают наши оба учреждения с самого начала их основания (Отдел прикладной ботаники — с 1908 года).

…Самый большой плюс нашего объединенного учреждения, по моему убеждению, — его исключительная научная спаянность большей части работников. Это единственный, с моей точки зрения, огромный плюс, ради которого и я лично, и ряд моих коллег готовы уделять много времени организации. Эта спаянность позволила быстро и широко развить работу в области прикладной ботаники.

Я никогда не стремился к административным достижениям и считаю себя больше на месте в лаборатории, в поле… в качестве научного руководителя… За мной имеется огромное число недоимок, чуть не 10 книг, которые мне нужно закончить в ближайшие годы: сводка географических опытов и экспедиций; обработка ряда важнейших культур. Это обстоятельство заставляет меня, по внутреннему убеждению, перенести внимание в первую очередь в эту сторону. Я готов остаться в скромной роли ученого специалиста, самое большее — заведующим отделом полевых культур, но вообще без всякой претензии на какое-либо заведование… В настоящее время в научной коллегии мы проводим внутреннее согласование планов, которому я придаю гораздо большее значение, чем экзекуциям в сессии, в Наркомземе и в других инстанциях. Эту работу мы закончим к 1 января, с которого я и прошу освободить меня от обязанностей директора института».

Думая о том, какую еще убедительную фразу поставить в заключение письма, Николай Иванович приостановился, потер залысины на висках, посмотрел на секретаршу-стенографистку, которой постоянно диктовал свои письма, и заметил, что она сидит неестественно и левой рукой вытирает слезы.

— Екатерина Максимилиановна, голубушка, что с вами?! — воскликнул он.

— Просто в голове не укладывается… — не сразу, с трудом произнесла она. — Как же мы без вас? И никуда мы вас не отпустим. — Она попыталась улыбнуться. — Николай Иванович, вы не думайте, что все так глухи и слепы. — Она помолчала со значением и продолжала уже более уверенным тоном, стремясь успокоить Вавилова и, может быть, даже побудить его отказаться от задуманного шага: — Я не выдам большой тайны, если скажу, что группа руководящих товарищей института написала товарищу Горбунову письмо в Вашу защиту, точнее, против наветов на Вас… И не принимайте, пожалуйста, так близко к сердцу все это. — Она как-то осуждающе потрясла исписанные листочки.

Вавилов даже не догадывался об этом, поэтому спросил удивленно:

— Вот как? Мне, конечно, приятна такая поддержка коллег, но поймите правильно, Екатерина Максимилиановна… Впрочем, я все сказал… Я ведь в самом деле не в силах тянуть дальше такую административную лямку — сразу два института, где тысяча двести сотрудников. — И решительно продиктовал последнюю фразу: — «Доведя заранее до Вашего сведения о моем решении, прошу принять соответствующие меры. В заключение также считаю своим долгом выразить Вам совершенно искренне благодарность за то внимание, которое Вы уделяете институту. Ваш Н. Вавилов».

Оделся почти машинально, вышел на площадь. Валил снег, голова кружилась, ощущалось внутри странное, непривычное чувство опустошенности и в то же время — облегчения. Тратить драгоценное время на распри, — нет, не стоит: впереди столько работы! Однако домой надо было явиться с улыбкой, с шуткой, чтобы Ленушка ничего не заметила, не расстроилась. Ей сейчас этого никак нельзя…

Елена Ивановна действительно ничего тогда не заподозрила. Пока не пришел экстренный вызов в Москву.

Горбунов получил послание Вавилова, но ни о какой отставке слышать не хотел. В Наркомземе — тоже. Даже заперли его в кабинете, чтобы остыл немного и подумал… Так что сам написал потом на собственном заявлении: «Прошу считать вопрос в настоящее время исчерпанным».

Вавилов в те часы, проведенные в кабинетах, не мог и предполагать, что не только не удастся отойти от руководства хотя бы одним институтом, а придется возглавить два объединенных: свой, Всесоюзный институт прикладной ботаники под новой вывеской Всесоюзного института растениеводства, и новый — Институт генетики