Трио-Лит 1 - Сергей Валентинович Литяжинский

Когда никто ещё не мог поверить, что всё возможное уже сделано, Алексей Алексеевич отвёл своего ученика в свой кабинет и достал из настенного шкафчика молдавский коньяк.

— Сначала кофе, — замахал тот руками.

Санитарку Марину ждал у выхода из отделения влюблённый в неё водитель скорой помощи. Медсестру Ольгу дома ждали муж и двое пацанят. Фёдора Карачагова ждали три дня реанимации. Когда он проснётся на четвёртый день, почти уже полностью в своём уме, то с ужасом решит, что оглох, что врачи перестарались, перемудрили. Такая сказочная тишина снизошла в его уши. Ни одной песчинки. Потом будут слёзы счастья у его матери и отца и непростые два месяца восстановления, за которые он заметно поправится, потолстеет. У него изменится походка, так как после трёх недель коечного режима атрофируются мышцы ног, и ему придётся заново учиться ходить. Потом ещё один консилиум определит необходимость лучевой терапии. И он на двадцать один сеанс попадёт в лучевое отделение областного онкодиспансера. Очень тяжёлые воспоминания о стариках и старушках того отделения будут преследовать Фёдора Павловича до тех пор, пока он сам и Ева Дмитриевна не станут их точными копиями.

Эхо несчастья

После зимней сессии следующего года он восстановится в институте и сразу почувствует к себе общий пристальный интерес. Но не восхищённый, как хотелось бы, как было раньше, к чему он привык, а как интерес зрителя к ожившему экспонату кунсткамеры.

Время шло. Вязкие «роковые минуты», призвание которых делать человека блаженным, текли мучительно медленно и неизменно в сторону худшего. Наташа, закончившая институт последней советской весной, то есть на два года раньше Карачагова, по последнему распределению выпускников ВУЗов уехала преподавать слабослышащим детям в Алма-Ату. Еву оставили в Злакограде. О первой верзиле Карачагов больше никогда ничего не услышит, вторая будет довольно долгое время сама его сторониться. Родина, поменявшая флаг, неожиданно быстро сплавила его родителей, обоих одновременно на незаслуженно ничтожную пенсию. Социальный статус семьи, симпатии к ней окружающих, благосостояние — всё скоропостижно рухнуло. Уже к новому 1993-му году Карачаговы вместе со всей страной черпали свою жизнь из разбитого свиного корыта и не могли поверить, что у неё такой отвратительный вкус.

И зимние, и летние сезоны оставшихся до окончания института лет Федя проходил в одних и тех же кроссовках, купленных по случаю ещё за месяц до операции. Коммунистическое прошлое крепко держалось за его ноги добротным фирменным Адидасом. Теперь о таком можно было только мечтать. Спустя неделю после получения диплома и за день до звонка из Москвы Карачагов последний раз держал свои кроссовки в руках; подошва протёрлась окончательно. Прошлое отпустило.

Звонил из столицы Михаил Германович. Он очень удивил Фёдора, предложив ему пройти полный курс обследования в одной из московских клиник, где он в то время работал. И мало того, что обследование предполагалось совершенно безвозмездным, Михаил Германович обещал ещё оплатить дорогу и компенсировать потерянное время. Несмотря на то, что отец насторожился, Федя без долгих раздумий, без опасений дал своё согласие и больше в разговорах к этой теме не возвращался. Коммерческая газетка с бесплатными объявлениями, в том числе и интимными, где он работал курьером, всё равно приказала долго жить. Других вариантов доступной ему работы не было. Разве что школа с копеечной зарплатой, которая почти законно выплачивалась раз в полгода и проедалась за две недели.

И если даже школа, то всё равно ведь до первого сентября ещё целых два месяца.

Впервые в жизни Фёдор беззастенчиво, сам себе удивляясь, соврал, отвечая на вопрос Михаила Германовича, какая у него была зарплата на последнем месте работы.

— Неплохо у вас платят курьерам, — не отрывая глаз от медицинских документов Карачагова Фёдора Павловича, сказал Михаил Германович.

Не услышав в этих словах укора или ехидства, Федя всё равно покраснел. В голове засвербела мысль: «Откуда он знает, что я работал курьером? Наверно, связывался с отцом? О, как стыдно. Человек вытащил меня с того света». И Федя почувствовал, как покаянно запульсировали кровеносные сосуды, питающие головной мозг. Но слово уже выпорхнуло.

— Как самочувствие? — С облегчением услышал Федя, приготовившийся к совсем другому, уточняющему вопросу.

Павел Андреевич тревожился за сына зря. В тот раз ему ничто не угрожало. В начале девяностых врачи ещё не научились извлекать из смертельно больных обречённых пациентов максимальную выгоду. Если у Михаила Германовича и была корысть, то совершенно безобидная и вполне понятная. Он готовился к защите очередной научной степени. Его техника проведения операций вызывала у коллег недоумение, недоверие и зависть. И хотя каждую неделю из раза в раз он демонстрировал на практике её успешность, для защиты этого было мало. Для убедительности ему нужен был на сто процентов безнадёжный случай, благополучное разрешение которого по предлагаемой методике граничило бы с чудом. И ничто другое не могло бы лучшим образом продемонстрировать его правоту, чем та операция, которую он провёл пять лет назад в Злакограде над девятнадцатилетним пациентом, до оглашения приговора которому оставались считанные дни.

К моменту обследования Фёдора Карачагова в столице на Михаила Германовича, как на талантливого нейрохирурга уже положила глаз одна западногерманская медицинская корпорация. Так что было бы наивным предполагать, что он оплатил пребывание молодого человека в клинике исключительно своими средствами. Не допустила бы этого и его молодая супруга. Заботы о недавно появившихся на свет близнецах не мешали ей следить и за карьерой мужа.

Результаты досконального обследования были самыми радужными, не знаю, правда, насколько это слово уместно при описании состояния постонкобольного. Они были подробно изложены в одном из реферативных медицинских журналов, что в немалой степени повлияло и на успех защиты Михаила Германовича, и на дальнейшую известность в определённых медицинских кругах его пациента. Конечно же, во время защиты был поднят вопрос: что в большей степени повлияло на благоприятный исход лечения и на отсутствие даже намёков на рецидив — методика ли и техника самой операции или послеоперационная лучевая терапия? Учитывая крайнюю редкость, просто единичные случаи благополучного удаления медуллобластомы, сделали выбор в пользу методики. На чём Михаил Германович, собственно, и настаивал.

Почти все свои вещи, в которых Карачагов приехал в Москву, он попросил сестёр выбросить. Первые жёлтые листья, упавшие на московский асфальт, он топтал по дороге на вокзал новым Адидасом. Спустя всего один лишь год новые кроссовки благополучно развалятся, и отец усмехнётся:

— Им теперь незачем удивлять вас долговечностью своего качества. Цель достигнута. Покупайте теперь такие.

В новой джинсовой куртке в лучах августовского солнца было жарко. Новая спортивная сумка,