Семиевие - Нил Стивенсон

И Дюб догадывался, почему. Тав надеялся, что его тоже выберут. Что, если он будет вкалывать изо всех сил, появится на нужном числе телеканалов и наберет достаточно подписчиков в Твиттере, кто-нибудь влиятельный решит, что Облачному Ковчегу требуется собственный медийный специалист. Первый журналист в космосе, он же и последний. Дюбу казалось, что шансы у него так себе. В очереди впереди Тава было множество людей со степенью доктора, включая и нескольких нобелевских лауреатов. Хотя кто знает? И не винить же Тава за то, что он хотя бы пытается?

Дюб наклонился и поднял конверт с пола. Он был в сантиметр толщиной, сверху аккуратными буквами написано: «Паро, Бутан». Конверт был не распечатан. Предполагалось, что последние часа два Дюб будет изучать его содержимое, знакомясь с тем, что ему предстоит делать. Вместо этого он наблюдал в иллюминатор дымчато-зеленые поля и лениво переплетающиеся реки Бангладеш.

Надеясь хоть что-то успеть за две или три минуты, пока не открылась дверь вертолета, Дюб торопливо разорвал конверт и вытащил пачку листов. Это движение разбудило Тава, но шевельнуться не заставило. Тав просто уставился на Дюба, глядя, как тот читает.

– Если кто-то одет в красное, или в желтое, или в оба сразу – то это лама, – наконец посоветовал Дюбу Тав. – Кланяйся ему.

– Лама – это южноамериканский верблюд.

– Другой лама. Святой человек. Сложи ладони вместе и чуть поклонись.

– Я не верю ни в какого…

– Ты же не переломишься? Если у него на левом плече большой желтый шарф, то это король. Кланяйся еще ниже.

– Благодарю. Какие еще будут советы?

Рядом с Дюбом сидел Марио, их фотограф: лет тридцати с небольшим, обладатель темных усиков и нью-йоркского акцента, прекрасно знающий, что его шансы попасть на Ковчег – нулевые. Время полета он делил пополам между чтением собственной копии того же досье и игрой в телефоне. В отличие от Дюба с Тавом для него это был далеко не первый подобный полет. Решив поучаствовать в раздаче советов, Марио сунул телефон в карман и пропищал неожиданно высоким голосом:

– Люди будут давать вам разные штуки. В том числе очень старые, ржавые и странно пахнущие. Эти скорее всего – очень важные. Очень-очень.

– Зачем же они тогда…

– Потому что надеются, что вы возьмете их с собой в космос и спасете от уничтожения.

– Вот как.

– Поэтому, даже если понятия не имеете, что это за это хрень, сделайте восхищенное лицо, поклонитесь, аккуратно ее примите, поразглядывайте с уважением, потом отдайте мальчику.

– Какому мальчику?

– К вам приставят свиту из местных, чтобы нести врученные вам бесценные национальные сокровища. Помощники доставят их к вертолету, а у вас руки будут свободны, чтобы складывать ладони во время поклонов, пожимать руку королю и все такое. Вернемся на авианосец и выбросим все за борт.

– Что, уже не первый полет?

– Семьдесят третья вылазка за живым товаром. Пойдемте.

Марио осторожно встал, встряхнув многочисленные камеры и кофры, и обхлопал себя, чтобы убедиться, что все на месте. Тав и Дюб отстегивали привязные ремни, наблюдая за Марио, чтобы следовать его примеру. Тот шагнул в сторону люка, только что открытого пилотом. Внутрь полился холодный влажный воздух, от которого пахло сосной и угольным дымом.

Дюб чуть не врезался Марио в спину, когда тот неожиданно остановился, чтобы обернуться и посмотреть ему прямо в глаза:

– И вот еще что.

– Да?

– Вы станете свидетелем охренительно печального зрелища. Вы такого, наверно, никогда и не видали. Постарайтесь не устраивать сцен.

Марио не отводил взгляда, пока Дюб не кивнул и не сказал: «Спасибо!» Тогда он снова развернулся и устремился к выходу, чтобы запечатлеть на камеру, как доктор Харрис выбирается из вертолета.

Доктор Харрис застыл у открытого люка. Перед ним стояли два десятка человек в желтом и красном, явно собравшиеся здесь, чтобы его приветствовать.

Он сложил ладони перед грудью и поклонился. Впереди щелкал затвор камеры Марио. Позади телефон Тава издавал негромкие кликающие звуки – тот вел прямую трансляцию в Твиттере.

Король вез его в горы в собственном «Лендровере». Дюб сидел рядом с ним на левом переднем сиденье – оказалось, что в Бутане левостороннее движение. Марио устроился сзади с таким расчетом, чтобы оба попадали в кадр. Рядом Тав негромко бормотал в телефон свои записи, чтобы потом расшифровать. Король извинился за пасмурную погоду, из-за которой окружающие горы – надо полагать, впечатляющее зрелище – не были видны.

– Однако по нынешнему большому счету это, я надеюсь, лишь мелочь, – резюмировал он.

На перекрестке в городке Паро они остановились, чтобы пропустить трех мальчишек, пинающих футбольный мяч. Позади застыла небольшая кавалькада из набитых ламами «Тойот».

– Такая простая игра – и столько радости, – задумчиво произнес король. – Разумеется, они знают. О грядущей катастрофе известно каждому. Думая о ней, нельзя избежать грусти. Но в остальное время, как вы сами видите, про нее стараются не вспоминать.

Мальчишки наконец освободили дорогу, и король въехал на перекресток. Городок на удивление напоминал аналогичные селения в Альпах – старые деревянные постройки на каменных фундаментах.

– Еще несколько дней назад они могли утешаться, – продолжал король, – воображая, что повезет именно им.

– Во время Жребия.

– Да, – король пристально посмотрел на него. – Однако выбор должен был сделать лично я. – Король обернулся к Таву: – Это, разумеется, не для прессы.

– Я не знал, ваше величество, – признался Дюб.

– Мы получили определенные рекомендации – думаю, это правильное слово. Согласно которым Жребий не следует понимать буквально. Случайный выбор – слишком большой риск, мы должны отправить самых лучших. У Бутана всего два места на Ковчеге. Истратить их на кого-то, недостойного представлять наш народ, было бы огромной глупостью. Так что мы провели отбор.

– Большинство пришло к тем же выводам, – согласился Дюб. – Составляется список из наиболее многообещающих кандидатов, а из них уже выбирают более или менее случайным образом – так, что личной ответственности никто не несет.

– Если ты король, ответственность всегда лежит на тебе, хочешь ты этого или нет. Впрочем, в данном случае я привлек себе в помощь кое-кого из лам. У нас есть прецеденты подобного выбора, когда нужно определить реинкарнацию определенного ламы – тогда действительно тянется жребий из урны.

Тав сзади не удержался от вопроса:

– А что говорит доктрина реинкарнации о положении, в котором сейчас оказался мир?

Король слегка улыбнулся:

– Мистер Прауз, нам ехать всего десять километров. Просто я стараюсь не гнать. Вот если бы перед нами лежало десять тысяч километров – о чем можно только мечтать, – я, вероятно, смог бы сообщить вам нужное количество сведений о том, что для моего народа означает реинкарнация, после чего мы смогли бы должным образом обсудить и ваш вопрос.

– Тоже верно. Прошу прощения. – Тав оторвал взгляд от экрана, поскольку его мозг зафиксировал паузу в речи короля. – Понимаете, моя работа – репортажи для технарей. Для тех, кто смотрит на вещи с точки зрения математики. Я и пытаюсь вообразить…

– Когда умрут семь миллиардов, а останется лишь несколько тысяч, куда денутся семь миллиардов душ?

– Именно.

Они свернули с главной, как полагал Дюб, дороги, на второстепенную, извивающуюся между деревянных домиков небольшого селения над рекой. Дальше дорога шла через мост. Они проехали над быстрой и холодной даже на вид речкой, зеленой и мутноватой от каменной пыли, которую несло с тающих ледников в нескольких километрах у них над головой. Дюб никак не мог свыкнуться с мыслью, что чуть более чем через год ледники исчезнут, их каменное подножие обнажится впервые за миллионы лет – и ни одного ученого не окажется рядом, чтобы это зафиксировать.

– Наши верования не имеют ничего общего с метемпсихозом, то есть переселением отдельной души из тела в тело. Под реинкарнацией мы понимаем совсем другое.

– Во что же вы верите? – спросил Дюб.

Тав уже потерял интерес к разговору и чем-то занялся в телефоне.

– Лучшей аналогией была бы новая свеча, зажигающаяся от огарка. Но я все равно не смогу дать вам удовлетворительного ответа, доктор Харрис. Это эзотерическое учение, и оно намеренно скрыто от непосвященных с вполне конкретной целью – предотвратить ложные толкования. Что думает просветленный лама относительно семи миллиардов душ, находится столь же далеко за пределами моего понимания, как и квантовая теория гравитации, над которой работаете вы.

С этой стороны реки гора росла почти вертикально. Скальную стену прорезало узкое ущелье, изгиб которого вел вверх и скрывался из виду. Дорога нырнула в ущелье, потом резко развернулась и взобралась на голый каменный утес, на котором тут и там виднелись пучки какого-то особо живучего вечнозеленого кустарника, сумевшего зацепиться за трещины в камне. Вдоль каменной поверхности ползли струи и клочья тумана, сквозь них далеко вверху время от времени показывалась башня из белого камня, непонятно как воздвигнутая над самым обрывом. Очевидно, самой целью ее строительства было, подобно некоторым испанским и греческим монастырям, объявить оставшимся внизу: «Вот на что мы готовы пойти, чтобы удалиться от мира».