Одиночество менестреля - Владислав Адольфович Русанов

молочая. Когда Реналла впервые узнала состав зелья, то решила, что костоправ задумал просто убивать раненых, чтобы меньше мучились. Но потом ей растолковали, что глотать изготовленное Гвидо снадобье, взаправду, не стоит — опасно для жизни. Но оно одурманивало человека, нюхавшего губку, настолько, что тот становился менее чувствительным к боли, а некоторые даже засыпали прямо на столе и благополучно открывали глаза уже на койке со сложенными костями и зашитыми ранами.

Помощник костоправа поднёс губку, пропитанную подогретой смесью к носу прана Рикарда. наёмник послушно втянул ноздрями воздух, вдыхая, согласно приказу лекарей, поглубже. По словам фра Бьянческо, этот способ облегчения страданий придумал некий вирулиец — Этторино из Льюческо. До него многие раненые умирали прямо под ножом лекаря — не выдерживало сердце.

— Сколько пальцев видите, пран? — костоправ показал «лишённому наследства» растопыренную ладонь.

— Шесть… Нет, семь… — слабым голосом ответил Риккардо.

— Хорошо. — Кивнул врач. Повернулся к Гвидо. — Удила на всякий случай.

— Как скажете, фра… — Помощник сунул раненому в зубы оструганную деревянную палочку. — Сожмите, пран. Грызите, если невмоготу будет. Настойка настойкой, а бывали случаи, когда зубы крошились прямо на столе.

— Много разговариваешь! — одёрнул его Бьянческо.

— Прошу прощения.

— Ножницы. Хорошо. — Кивнул Реналла с Лонарой. — Держите.

Женщины встали вплотную к столу. Вожеронка всем весом налегла на колено прана Рикарда, а Реналла как можно крепче зажала щиколотку. Костоправ решительно разрезал пропитанную кровью штанину, отвернул куски ткани так, чтобы они не мешали.

— Смыть!

Гвидо плеснул из плошки кипячёной воды и чистой тряпочкой принялся убирать сгустки крови с покрытой ссадинами голени наёмника. Белесый осколок, проткнувший кожу, торчал, словно клык невиданного зверя.

— Скальпель!

В ладонь лекаря лёг отточенный нож с узким лезвием. Уверенным движением он провёл остриём от колена вниз к стопе, едва не коснувшись пальцев Реналлы, которая отвела взгляд. Вид крови она переносила спокойно, слишком сопереживала страданиям людей, которые оказывались под ножом фра Бьянческо. Порой ей казалось, что она чувствует боль вместе с ними. Лонара говорила, что это пройдёт со временем, но, очевидно, у всех людей привыкание проходит по-разному.

Едва придя в себя после памятного нападения на резиденцию Роты Стальных Котов и немного отлежавшись, Реналла попросилась помогать в лазарет. К счастью телесно она отделалась несколькими ссадинами и полудюжиной синяков, а душевное потрясение не смогло удержать её в постели достаточно долго.

Лейтенант Пьетро по мере сил пытался отговорить. Взывал к благоразумию — нехорошо благородной пране толкаться среди простолюдинов, грязных, грубых, невоспитанных. пытался рассказывать об ужасах, которые сопровождают лазарет и раненых, которые там лежат. Колотые, рубленные, резанные, огнестрельные раны. Кровь — свежая, вытекающая из тела, несмотря на все попытки лекарей наложить повязки или жгуты, запекшаяся, пропитавшая бинты, корпию, одежду. Почерневшие и разлагающиеся края ран, куда попала грязь и обрывки ткани. Осколки кости, торчащие из-под развороченной сталью кожи. Смрад гноя, крови, немытых тел. Стоны и бред умирающих.

Несмотря на его старания, Реналла оставалась непреклонной. Во-первых, ей надоело быть бесполезной. Как можно сидеть у окошка и вышивать крестиком, когда город в осаде? На что рассчитывала герцогиня Мариза и её окружение, когда перекрывала дороги, ведущие в мятежную провинцию, когда останавливала обозы с едой, когда её армия сгоняла с насиженных мест и чернь и дворян, угодивших между молотом и наковальней противоборствующих сил? Возможно, желала вызвать панику. испугать людей, заставить их бежать, куда глаза глядят, бросая всё, нажитое и унаследованное имущество. Уйдут люди, Кларина лишится главной поддержки. Ведь пока есть кто-то, верящий, что Эрар — истинный наследник престола, а Мариза — узурпаторша, у Домов Сапфирного Солнца и Бирюзовой Черепахи не иссякнет поток желающих записаться в ополчение, восстанавливать разрушенные ядрами дома и фортификационные сооружения, обшивать, обстирывать, кормить защитников провинции, чинить оружие и делать новое. Да, многие поддались страху и бежали из городов и окрестных сёл, но гораздо больше людей остались.

Мятежные земли населяли люди, привыкшие зарабатывать себе на жизнь тяжёлым трудом. В предгорьях Монжера там и сям раскиданы были копальни, в которых добывали медную руду и железняк. Наёмные рабочие, спускавшиеся каждый день под землю знали цену человеческой жизни — неправильно поставишь стойку, поддерживающую свод выработки и тебя завалит. И не только тебя, но и трёх-четырёх товарищей, которые работали рядом. Рудокопы сбивались в артель потому, что под землёй в одиночку выжить можно, а заработать на жизнь нельзя. Один рубит породу кайлом, второй подносит брёвна и обаполы для крепления, третий оттаскивает корзины с рудой, а четвёртый работает на воротке, поднимая на поверхность земли и добытое, и воду в деревянных вёдрах, ведь часто водоприток превращал труд подземных рабочих в Преисподнюю, а обратно спускал инструмент и древесину.

Углежоги обустраивали «кучи» в лесу — брёвна, собранные в горку, обкладывали дёрном и поджигали. Иногда требовалось три-четыре месяца, чтобы дрова превратились в уголь. И всё это время мастера следили, чтобы «куча» прогорала равномерно и полностью, но не слишком быстро. Им нужен был не пепел, а угли, который потом пересыпались в мешки и продавались на плавильни.

Ремесленные цеха, занимавшиеся переплавкой руды в металл, строили особые печи. Небольшие, в рост человека, назывались Горнами, а высокие, до десятка локтей, доменными печами или просто домнами. Чернорабочие дробили руду, мельча до размеров орехов, промывали, отделяя пустую породу, сушили, закладывали внутрь печи, переслаивая с углём. Чтобы жар получился достаточной силы для выплавки железа, в печи поддували здоровенными мехами, наподобие кузнечных. Медь поддавалась легче — без дутья. Горячий металл разливали по формам-опокам, а потом тоже продавали. Кузнецам, мастерам-оружейникам, знатокам пушечного и колокольного литья.

Конечно, все гильдии платили десятину тем дворянам, на землях которых зарабатывали на пропитание, а часто случалось так, что рудниками, «кучами», домнами владели Дома, а рабочих просто нанимали. К примеру, пран Клеан альт Баррас очень трепетно относился к подобному доходу — не только выкупил имеющиеся на его землях правильные мастерские, но и поощрял строительство новых. Именно поэтому Дом Бирюзовой Черепахи, не слишком древний и не очень именитый, соперничал достатком с Высокими Домами Аркайла. И Дом Сапфирного Солнца тоже. Даже сейчас, во время войны, им удавалось продавать уголь, медь и железо, только уже не на север. а на юг — через горные перевали уходили подводы на Кевинал.

Мастеровые, привыкшие к тяжёлому труду, но знавшие в нём толк на зависть всем прочим, знали, что могут рассчитывать на жалкие гроши или корки хлеба в миске для подаяний, если