ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК - Сергей Кравченко

Иван выслушал доклад, отдал приказ отправлять ливонское пополнение и задумался: где-то он уже слышал о гибели молодого князя!

Догадка пришла ночью: «Юродивый! Он еще полгода назад предрекал волчью смерть! Но ведь нет никакого юродивого! Это же мой сон!», — Иван покрылся холодным потом.

Болезнь предвиденья случилась еще раз: он видел Настасью в белокаменном гробу. Но это не считалось, конец Настасьи был предсказуем.

И вот теперь Иван жестоко страдал: видения навалились с новой силой, и он не знал, каким верить, каким нет.

Сегодня за обедом Иван увидел, что встает на него вся русская земля.

Вот молодые белокурые всадники мчатся по городам на красных конях, трубят в трубы, скликают народ на царя. И народ соглашается: царь ему не нужен, может он и без царя вспахать и посеять, тем более — собрать урожай. И берет народ колья, цепи, косы, серпы и вилы, идет на Москву вязать и казнить Ивана.

Иван понимает, что сам народ до такого разбоя догадаться не мог! И хлопцы белобрысые, похожие на Федьку Смирного, тоже не своим умом седлали красных коней. Закричал Иван: «Измена! — найти Смирного!».

Обеденные бояре испугались царского крика, подумали, что Федька разоблачен, и побежали за Смирным. Данила Сомов приволок его в палату. Тут на столе еще была еда, но бояре-дворяне, — в основном Кошкины, — разбежались.

— Что за конь у тебя, Федька! — строго спросил царь.

— Обычный. Мерин Тимоха. Глуповатый конь, государь. А что он натворил?

— Какой он масти?

— Сивой.

Грозный облегченно вздохнул.

Сомов был удален. Царь сосредоточенно доел что-то со своей тарелки. Спросил:

— Как считаешь, может народ не любить государя?

— Может...

— Да как ты смеешь!..

— Ну, не весь народ, а частями. Тучков он как — народ или нет?

— Тучков — боярин! Он выше народа.

— Так он же враг твой, как же выше? Не может враг быть выше друга!

— Весь народ в друзья не возьмешь! Есть боярство, а есть земство — а это вещи разные. Если боярство изменяет, может и земство изменить?

Федя не понял, куда клонит Грозный, и ответил правду:

— Может.

Смирной ушел. Царь остался на последней фразе и впал в бесчувствие. Ему снова виделись красные всадники, и теперь он точно знал, кто это! Великое русское земство, весь народ от мала до велика седлал Красного Коня! Народ делал это неспеша. Народу некогда было регулярно замышлять измену, он то в поле работал, то в кузнице, то на току. Но в воскресенье, после церкви народу делать было нечего, и он украдкой отправлялся в конюшню. Там, за запретной дверью стоял крепкий, сытый, начищенный боевой жеребец огненной масти с искрой в безумных глазах. Жеребец ждал. Он был почти оседлан, взнуздан, в седельных сумках блестели пистолеты заморской работы, за седлом висели колчан и саадак. Богатырский конь!

Ивану стало страшно, он испугался коня, хотел бежать, но от коня разве убежишь? Лучше и не пробовать!

Но ведь не конь виноват в его беде? Кто-то подзуживает, снаряжает коня? Вот уже подтянута подпруга, подковы новые блестят...

А! Это земство! Не зря бродяги в кузнях околачиваются!..

Иван понял смысл сна. Он был ужасен, но уже не так страшен, как прежде. Любая, сколь угодно великая опасность, если она была понята, бодрила великого государя. Он ведь был богатырь! Это к его коню подбирался с воровским ножичком подлый народ!

Иван заснул спокойно. Справляться с народом было для него привычно.

Утром следующего дня у подножия царского кресла стояли Данила Сомов, Иван Глухов, Федор Смирной и Василий Филимонов. Всем, кроме Сомова, был задан вопрос: «Сколь велика Москва?». Сомов на него отвечать не собирался и наблюдал, как троица сыскарей тужилась безуспешно.

И быть бы невеждам битыми, если бы Смирной не переспросил в своем дурацком обычае:

— Тебе как, государь, посчитать — в избах, церквях, десятинах или головах?

— В головах давай, — уже без угрозы подтвердил царь.

— На этот ответ нужно от двух дней до двух месяцев.

— Что так по-разному?

— Смотря, какой точности пожелаешь. Если каждого человечка захочешь узнать, два месяца провозимся. Денег потратим тоже тыщи две. Золотом. А если нужно приблизительно — в тысячах, то за пару дней задаром прикинем.

— Через пару дней у нас воскресенье, Данила? — царь скосил на Сомова хитрый взгляд, — кого казним?

— Никого, — ответил бывший псарь.

— Как так? — продолжал ехидствовать Грозный, переводя глаз на Филимонова, — ты что ж, Ермилыч, всех воров распустил? Нехорошо казенный запас расхищать...

— Воров у нас всегда в избытке, — снова вылез Федька, — только в воскресенье казни не будет.

Грозный налился красным. Сомов попятился, — сейчас лопнет, помрет или разорвет Федьку без воскресенья.

— В воскресенье, 8 сентября — Рождество Пресвятой Богородицы, государь. Мы на Рождество не казним — по твоему указу и с благословения святейшего митрополита...

Ну, что ответить наглецу? Царь осел в кресле, махнул вялой кистью, выдавил три слова:

— Ступайте. Два дня.

Глава 34.

Как кот Истома спас государство Московское

Красный Конь! Масть коня в цвет событий — это просто Апокалипсис какой-то!». Грозный взял том Нового Завета, стал медленно листать, нашел Откровение Иоанна Богослова.

«Одни Иоанны! Предтеча-Креститель, Богослов, дед Иван Горбатый, — все подсказывают путь.

Вот, вот, смотри-ка! «Увидел я: Конь белый. Сидящий на нем имеет лук и венец для победы», это князь, военный.

И вот опять: «Конь вороной. Сидящий на нем имеет мерило», — это понятно, — купчишка, торгаш. Или судья.

И еще: «Конь рыжий. Сидящий на нем пришел взять мир у земли, чтобы один убил другого. И был у него меч великий!» — Вот! — это Красный Конь, зверь раздора!

А за ним: «Конь бледный. Сидящий на нем — Смерть! — и Ад идет вслед за ним. И дана ему власть истребить людей на четвертой части земли оружием, голодом, зверьем».

«Кто я? — думал Грозный, — на каком коне еду? И кто на меня?».

— Как раз вся Москва! — ответил рядом чей-то голос, и подкожные судороги опутали тело Ивана.

Три темные тени стояли у престола полукольцом. «Всадники! Вот этот толстый — Купец. Сутулый старик — Белый победитель. Мальчишка — Красный всадник! А я?.. — Смерть?!».

Иван нашел силы перекреститься, и — слава тебе, Господи, Спаситель Пресветлый! — отпустило!

Толстяк оказался не купцом, а Прошкой-подьячим, Белый рыцарь — дознавателем Филимоновым, и только Красный всадник по-прежнему был очень похож на Федьку Смирного!

— Так что, государь, всей Москве счету — полтораста тысяч. Но это с бабами и детьми. Мужиков-хозяев из них — тысяч тридцать. А с работящими сыновьями — пятьдесят. Вот тебе и вся Москва.

— А кони?.. — невпопад спросил Грозный.

— Коней ты не спрашивал. Но тысяч сорок есть. Если тебе кони нужны, ты лучше в подмосковных деревнях поищи. Там на каждого москвича по коню наберется.

— Зачем?! Зачем?! Не нужно! — Грозный выдохнул. — Не нужно коней собирать...

Только тут Федор понял, что Ивану плохо, и это как-то связано с конским вопросом.

— Бог с ними, конями, — Федька снова взял домашний тон, — нечего им на Москве делать. Тут и моего дурака Тимохи достаточно.

Смирной скалил зубы, и царь успокоился, отпустил молодых и старого.

Палата опустела.

«Всего пятьдесят тысяч, — думал Иван, — под Казанью мы больше порубили! А там битва средненькая была, не в пример Куликовской. На Непрядве одних наших полегло 150 тысяч — вся Москва, да татар мы погубили на три Москвы. Пятьдесят — это ничего. Это легко».

Иван снова открыл заветный том. Страшная книга! Болезненная, неуловимая. Смысл ее скрыт, обманчив. Буквы несутся конницей по бескрайним снежным полям, улетают железными птицами в пустынное небо. С ее страниц сходит прекрасная женщина, одетая в порфиру и багряницу, украшенная золотом, камнями и жемчугом. В руке ее – золотая чаша. Женщина подходит к Ивану и протягивает чашу. От чаши идет мерзкий, но возбуждающий запах блуда. Иван поднимает глаза и видит страстное лицо. Золоченые волосы колышутся небесным эфиром, пряди разлетаются, и Иван читает на лбу красавицы мутные синие буквы тайного языка. Татуировка почему-то понятна Ивану, — это имя женщины: «Вавилон! – мать блудниц и мерзостей земных».

«Но Вавилон – это город? – понимает Иван, — значит город – средоточие зла? Правильно! Где блуд уличный? Не в деревнях же! Где разбой и воровство? – здесь, в Москве! Откуда прорастает измена? – отсюда, с этих площадей, из этих палат, теремов, трущоб».

Тем временем девка уселась верхом на колени Ивана и стала шарить у него под кафтаном. Отчаянье охватило царя, он не знал, как быть. Но тут появился человек в белом, за спиной его шевелились пушистые опахала – Ангел! Он ткнул в девку указательным пальцем и крикнул так, что стекла задрожали: