Генетик - Анатолий Маев

В течение этих семи лет каждые три месяца Аполлон Юрьевич Ганьский осматривал Велика, встречаясь с Виктором Валентиновичем Вараниевым, который опекал ребенка и, по сути дела, являлся ближайшим для него человеком. Когда малыша регистрировали, в графе «Имя отца» по просьбе Вараниева поставили «Илья». Кроме того, председатель через свои связи записал мальчику нужную фамилию, и Велик стал Леминым.

Евгения Ивановна и Евгений Иванович Ромашкины, воспитатели Велимира Ильича Лемина, являлись убежденными коммунистами и пронесли свои убеждения через всю жизнь. Они были невероятно похожи друг на друга во всем. Из славной истории жизни Евгении Ивановны было известно, что она добровольно стала комсоргом факультета плавленых сыров Института немясных продуктов питания. Там же вступила в коммунистическую партию. Потом работала секретарем парторганизации Завода плавленых сыров, после чего перешла в Министерство плавленых сыров, где трудилась в парткоме, заведуя сектором написания гневных и осуждающих писем. Оттуда и ушла на пенсию.

Евгений Иванович начинал карьерный рост с освобожденной должности комсорга Института копченостей и деликатесов, затем работал вожаком коммунистов на Заводе копченостей и деликатесов специальной предназначенности. Показав себя с самой лучшей стороны, был переведен в Министерство дефицитных продуктов питания, где трудился в парткоме завсектором осуждения идеологически чуждых элементов.

Мужчина и женщина были похожи и внешне: серые глаза, маленький рот, оба худощавые, седые. Их уши были оттопырены, а подбородки тяжелы. Носы Ромашкиных постоянно были красными, только нос Евгения Ивановича был с трудом различим, Евгения же Ивановна обладала тонким и очень большим носом с дугообразной переносицей. А еще она была на полторы головы выше.

Чета стариков весьма трепетно относилась к Велику, даже баловала его. Когда ребенку исполнилось три года, Евгений Иванович начал читать ему основные работы экспоната, находящегося в Мумияхране. К семи годам некоторые из них Велик знал наизусть, хотя не понимал, о чем идет речь. Воспитатель не огорчался, уверенный, что понимание придет с годами.

Евгения Ивановна учила мальчика правильному русскому языку, развивала хорошие манеры поведения, прививала любовь к живописи. В результате ее стараний Велик научился рисовать крейсер «Аврора», броневики, красноармейцев с винтовками, тачанки, гвоздики… Много времени воспитатели тратили на рассказы о жизни Великого Вождя.

Историю рождения ребенка Ромашкины не знали, и им было очень любопытно, зачем Вараниев регулярно возит Велика к доктору. Мальчик знал, что дядя Аполлон колет ему витамины, которые укрепляют организм, а старики недоумевали, почему нельзя заменить уколы таблетками.

После незначительного инцидента с медсестрой в начале лечения Вараниев с ученым решили, что вовлекать в процесс посторонних лиц опасно. А посему Аполлон Юрьевич стал делать все сам: забирал кровь, изготавливал препарат и вводил его.

Встречам с Ганьским Велик был рад, хотя знал, что получит укол в мягкое место. Ученый знакомил ребенка со всякими интересными фактами, которые порой вызывали шок у воспитателей. Так, например, однажды Велик сообщил им, что есть животные и люди, а есть Бог, в другой раз изъявил желание почитать Библию. Ромашкины доложили председателю, и тот остался очень недоволен. За пару дней до очередного визита он сильно призадумался: «Общение ребенка с Ганьским ни к чему хорошему не приведет. А может, и не нужно лечение, если столько лет ребенок в порядке? Какие цели преследует Ганьский введением препарата? За семь лет не взял ни рубля сверх оговоренного миллиона, значит, не корыстные. Но ведь что-то же им движет! Что? Почему он ни разу не спросил о родителях? Почему не удивляется, что я один вожу к нему ребенка? Научный интерес? Ерунда! Ничего не понимаю…»

Председатель вынул из тумбочки записную книжку, нашел и набрал номер профессора Зайцевского.

— Здравствуйте, Николай Сергеевич. Это Вараниев Виктор Валентинович. Я был у вас на приеме с мальчиком лет семь назад. Ваш диагноз был «синдром попугая». Хотелось бы проконсультироваться у вас снова.

— Хорошо! Приезжайте завтра с утра.

Вараниев не мог четко объяснить, зачем позвонил Зайцевскому. Какие-то… путаные, совершенно разные и не связанные между собой мысли мелькали в его голове. Он еще не знал, чем будет мотивировать свой визит, но ехать решил твердо.

И вот председатель с Великом вошли в кабинет.

Не успел посетитель поздороваться, как Зайцевский театрально всплеснул руками:

— Ну как же, я вас помню! Прекрасно выглядите, уважаемый! Я бы даже сказал, помолодели. Итак, с чем пожаловали? Проблемы с ребенком? Слушаю вас внимательно.

— Да, я бы хотел поговорить с вами о мальчике, — со всей серьезностью сообщил председатель.

— Вам следовало привезти ко мне больного ребенка. Ябы его осмотрел, дал ценные рекомендации. С моим-то опытом…

Вараниев медлил с ответом, не зная, что сказать. Заметив это, Зайцевский встал из-за стола, двумя гигантскими шагами молниеносно перенес свое тело, состоящее как бы из огромного живота, увенчанного непропорционально большой головой, к стулу председателя.

— Понимаю, понимаю… Что, совсем плохой? Агрессивен? Буянит?

Вараниев молчал.

Профессор вернулся за стол и нажал кнопку на боковой его стороне. Не прошло и пяти секунд, как в кабинете появилась сотрудница.

— Ингрид Францевна, заберите ребенка.

— На госпитализацию или обследование?

— На то время, пока я буду беседовать с Виктором Валентиновичем.

Как только дверь закрылась, Вараниев обратился к профессору:

— Ребенка только что забрала ваша помощница.

Завцевский рассмеялся:

— Ну да. Но я имел в виду больного ребенка.

— Это он и был.

Опираясь на стол двумя руками, профессор привстал.

— Тот самый, которого я консультировал и которому поставил диагноз «синдром попугая»?!

— Да.

Зайцевский медленно опустился в кресло:

— Но ведь дети с таким диагнозом в ста процентах случаев имеют характерное лицо… То есть вы утверждаете, что мой диагноз был ошибочным?

— Я не знаю. Я не специалист, — ответил Вараниев.

— Кто-нибудь лечил ребенка? Кто-нибудь консультировал?

— Никто не лечил, — уверенно, не дрогнув ни единым мускулом на лице, обманул Виктор Валентинович. — Аконсультация была. Его Аполлон Юрьевич Ганьский осматривал.

Зайцевский подпрыгнул в кресле, но огромная масса тела быстро и уверенно опустила его вниз.

— Как вы могли попасться в лапы этого выскочки?! Представляю, какие деньги он с вас содрал…

«А ведь профессор прав!» — хмыкнул про себя председатель, но ответил так:

— Очень небольшие.

— И что же он вам порекомендовал, этот возомнивший себя гением недогенетик-недохимик?

— Он сказал, что диагнозы профессора Зайцевского обсуждению не подлежат, — более авторитетного мнения быть не может.

Николай Сергеевич мгновенно поменялся в лице: напряжение сошло, появилась легкая улыбка.

— Время все расставляет по своим местам, друг мой. Сколько сил и энергии стоила мне борьба с Ганьским! Наглый и весьма самоуверенный тип. Не имея никакого отношения к медицине, он сумел втереться в доверие ко многим ученым со своими утопическими, а порой бредовыми идеями. Жюль Верн нашего времени! Слава богу, у него хватило ума признать свое поражение в научном споре со мной!

— Но ведь его назвали ведущим специалистом мира по «синдрому попугая».

— Вы имеете в виду восьмилетней давности «Биенальный справочник болезней и синдромов»? — уточнил Зайцевский.

— Да, — кивнул Вараниев. — И последующие три выпуска тоже.

— Иногда и солидные люди ошибаются. Поверьте, в новом издании его фамилии уже не будет. Мне удалось разглядеть вредоносную суть теории Ганьского и разбить ее в пух и прах. Правда, результаты наших научных сражений гласности я не предавал. Ладно, хватит об этом. Слушаю вас.

— Профессор, может, вы ошиблись в диагнозе? Или болезнь прошла сама?

— Отвечаю честно: в диагнозе, подтвержденном хромосомно-генетическим исследованием, ошибиться не мог. Теперь второй ваш вопрос. В научной литературе описано много случаев исцеления от болезней, считающихся неизлечимыми. Так вот, внешний вид вашего ребенка говорит о полном самоизлечении.

— Вы уверены, Николай Сергеевич?

— С моим-то опытом и ошибиться в диагнозе «синдрома попугая»? Дорогой мой, я могу расценить ваш вопрос как оскорбительный! — с нескрываемой обидой в голосе произнес Зайцевский.

— Извините, профессор! Действительно, глупый вопрос. Это я от волнения, — попытался оправдаться Виктор Валентинович.

Вараниев вышел из отделения окрыленным. В машине, по дороге домой, Велик рассказывал о странных и очень смешных ребятах, похожих друг на друга, которых видел, пока сидел в коридоре с Ингрид Францевной.