Цветок Америки - Жеральд Мессадье

А грохот! А треск, походивший на жалобные крики отчаяния!

По-прежнему стоя за штурвалом, Гаспар старался как мог управлять ходом своего судна и не сломать при этом руль.

Деодату показалось, что у него сломана бедренная кость, на самом деле это был всего лишь ушиб. Уже нахлебавшись воды, он чуть не задохнулся, когда одна из волн окатила его с ног до головы, и подумал, что ему пришел конец. На этом обреченном корабле не было ни единого уголка, где можно было в безопасности переждать бурю. Он мог надеяться только на себя, но сил у него совершенно не осталось.

Ему хотелось разрыдаться. Но у врат смерти не рыдают.

Жанна тоже подпрыгивала, но в повозке, которая приближалась к Везулю, первой из пяти остановок на пути в Анжер. Фредерика, для которой это было первое путешествие, погрузилась в свои мысли. Эльзаска сильно горевала, что хозяйка уезжает, и, когда Жанна предложила ей поехать в Анжер, благодарила так, словно получила должность при дворе. Франц Эккарт о чем-то задумался.

Жоашен также отправился с ними. Он сидел на соломе, позади всех остальных. На руках у него спал Жозеф. Ибо мальчик загадочным образом проникся любовью к немому, который мастерил ему чудные игрушки из ивовых веточек — например, птичку, вздымавшую крылья, когда ей трогали клювик. Фредерика время от времени оглядывалась на старика и ребенка. Жанна знала: ее очень занимает этот дикарь, которому совсем не подобало путешествовать вместе с хозяйкой. Но Франц Эккарт относился к нему с почтительным вниманием и несколько раз спрашивал, удобно ли ему, на что тот утвердительно кивал головой. Впрочем, никто не собирался посвящать Фредерику в семейные тайны. И Жанна, и Франц Эккарт сочли неразумным оставлять Жоашена в Страсбурге, особенно после визита венгров.

Странная компания, думала Жанна, любовник, который считается ее внуком, его отец и ребенок. Ничто не связывало их: ни кровь, ни церковный обряд. И все же это была семья: супруга с молодым мужем и сыном в сопровождении свекра. Значит, истинные семьи создаются по иному образцу — не так, как принято в мире.

Мысли ее обратились к Деодату, Жаку Адальберту и Феррандо. Она понимала истинную цель их путешествия: нетерпеливое стремление познать пределы. У каждого возраста свои желания, как у каждого времени года свои плоды. Даже у зимы, которая питает красные ягоды тисов.

А потом желания исчезают. Человек словно превращается в одну из тех теней, что посещают Франца Эккарта. Она обещала себе расспросить его насчет этих призраков. Единственное желание, которое возраст еще не отнял у нее, — оказаться в четырех надежных стенах и насладиться последними радостями жизни: сладковатым запахом горящих дров, бархатистой кожицей персиков, улыбкой цветущего боярышника, солнечным лучом, который перепрыгивает с деревянного стола на оловянный кувшинчик. И, сколь бы это ни казалось странным, теплом любимого тела.

На мгновение ей представилась собственная смерть, но усилием воли она заставила себя думать о другом, не поддаваясь печали.

В конце концов, она сравнила себя с деревом, породившим три ветви: Франсуа, Деодата и Об. Гроза сломала последнюю из них. Но ее сменил неожиданный новый росток — семечко, пустившее побег прямо под ногами.

Тряска внезапно прекратилась: они въехали на постоялый двор «Красный дом». Все сошли на землю, разминая затекшие ноги. Франц Эккарт, Жоашен, кучер и местные слуги выгрузили сундуки. Жанна попросила две комнаты и ужин на четверых. В одной будет спать она сама с Фредерикой и Жозефом, в другой — Франц Эккарт и Жоашен.

Жозеф никогда еще не ужинал так поздно: для него это было одновременно и удовольствие и испытание, потому что он засыпал на ходу и чуть ли не ронял голову в суп. Жоашен ел очень медленно, ведь у него не было языка и ему приходилось долго разжевывать пищу. Жанна поднялась в спальню с Фредерикой и Жозефом, не дожидаясь конца ужина. Женщины тоже изнемогали от усталости; поспешно раздевшись, они почти рухнули на матрас.

Посреди ночи Жанну разбудил страшный шум. Лошади бешено ржали, собаки лаяли, люди кричали. Она подошла к окну и открыла его: громче всех вопили мужчины. Накинув на ночную рубашку плащ, она вышла. Крик шел от ближайшего к постоялому двору строения; она направилась туда. Стая волков осаждала конюшню, пытаясь проникнуть внутрь через низкую дверь. Жанна сразу узнала Жоашена и Франца Эккарта в ночных рубахах в группе таких же полураздетых людей — хозяин постоялого двора, его жена, кучер, слуги, постояльцы. Всех поднял с постели шум, многие были вооружены вилами, палками или факелами. Они не решались атаковать хищников, надеясь прогнать их одним своим присутствием и несколькими ударами вил.

Вдруг случилось неожиданное.

Жоашен выступил вперед и принялся отгонять волков жестами. Звери завыли. Босой, безоружный, он шел прямо на них. Жанна насчитала десять матерых хищников. Вой превратился в ворчание. Они начали потихоньку отступать. Жоашен был уже совсем рядом с ними. Виновато поджав хвосты, волки попятились от него, потом развернулись и помчались к дороге. Вскоре они исчезли в ближайшем лесу.

Лошади успокоились, но собаки продолжали истерически лаять. Хозяин постоялого двора и его жена насилу угомонили их. Ничего нельзя было расслышать. Люди смотрели на Жоашена.

— Каким образом он это сделал? — спросил один из постояльцев.

— Разве вы не видели? — отозвался Франц Эккарт. — Он плеснул в них освященной водой.

— Матерь Божья! — вскричала жена хозяина. — А я и не заметила!

— Это святой человек, — сказала Жанна. — Мы его хорошо знаем.

К счастью, никто не догадался спросить, в каком сосуде принес Жоашен освященную воду. Фредерика наблюдала за сценой из окна.

— Спасибо, святой человек! — сказал хозяин постоялого двора.

— Волки больше не вернутся, — заверил Франц Эккарт.

— Благословите нас, святой человек, — попросила Жоашена хозяйка.

Жоашен посмотрел ей в лицо и поднял правую руку. Это не было настоящим благословением, но она все равно упала на колени.

Наконец все вновь отправились спать.

— Нужно сказать Жоашену, чтобы он не показывал своей силы, — шепнула Жанна Францу Эккарту на лестнице.

— Волков стали бы убивать, он бы этого не вынес, — так же тихо ответил Франц Эккарт.

— С освященной водой ты лихо придумал! — сказала она.

На заре они уехали, осыпаемые горячими благодарностями хозяина и его жены.

Вплоть до следующей остановки в Пуйи-ан-Осуа Фредерика искоса поглядывала на Жоашена.

Жанна отвела его в сторонку.

— Жоашен, ради бога, не привлекайте к нам внимания! Мы не знаем, быть может, венгры преследуют нас. Вы же не хотите кончить жизнь на костре!