Цветок Америки - Жеральд Мессадье

Затем он отвел их на нижнюю палубу в крохотный закуток, служивший уборной. Устройство было спартанским: доска с круглым отверстием прямо над морем.

Никто не осмелился спросить, где можно будет помыться. Мигель Кортереаль словно угадал невысказанный вопрос.

— Кто хочет освежиться, — сказал он, — набирает в бочку морскую воду и обливается. Или просто ныряет в море.

Человек в длинной черной куртке из грубой шерсти позвал Гаспара.

— Это наш старший помощник, Висенте Вилламора.

Из трюмов слышался глухой шум: матросы загружали и крепили ящики с провизией. Кто-то из экипажа катил бочку с солониной, кто-то тащил бочонок водки. На причале дожидались двое в черных одеяниях и высоких шляпах — это были портовые чиновники. Гаспар и Мигель, спустившись к ним, расписались в регистрационной книге. Когда они вернулись на судно, двое матросов подняли трап. Феррандо, Жак Адальберт и Деодат подошли к борту. Подняли якорь. От причала оттолкнулись шестами, и «Ависпа» медленно поплыла, переваливаясь справа налево, словно захмелевшая утка. Гаспар стоял за штурвалом на юте, перед ним на наклонной подставке был установлен компас.

Через полчаса «Ависпа» достигла большого мола. Путешественники перешли на верхнюю палубу, чтобы посмотреть, как исчезает вдали Лиссабон. Они старались не показывать, как щемит у них сердце, и тут Гаспар Кортереаль, передав штурвал брату, предложил им выпить по стопке водки.

Море оказалось чередованием холмов и долин. Сносно существовать можно было лишь на палубе: ветер помогал преодолеть тошноту и привыкнуть к ритму движения судна. Вернее, сразу к двум ритмам, ибо «Ависпа» испытывала и килевую и бортовую качку. Деодат несколько раз едва не потерял равновесие. Но едва он спустился в каюту и лег в гамак, как сразу почувствовал себя больным.

Он сделал над собой усилие, поднялся наверх и побрел туда, где снова стоял за штурвалом Гаспар.

Тот склонился над компасом: стрелка, трепетавшая под стеклянной крышкой, указывала направление вест-норд-вест.

В час, который Деодат приблизительно определил как полуденный, Гаспар подвесил некий круглый и плоский предмет к кольцу горизонтальной рейки над компасом. Он стал вращать стержень, укрепленный в центре этого диска, а затем приложился глазом к одному из отверстий на краю. Отверстие было закрыто темным стеклом. Деодат заметил, что капитан навел его на солнце. Потом Гаспар вынул из кармана тоненькую книжку и сверился с ней. Догадываясь, что пассажира интересуют его действия, он сказал:

— Этот инструмент называется астролябия. С ее помощью я могу определить по высоте солнца точное время и широту, на которой мы находимся.

Деодат пожалел, что с ними нет Франца Эккарта.

— Сегодня, в понедельник, шестого апреля 1500 года, в полдень с четвертью мы почти достигли сорокового градуса северной широты. Это примерно широта Коимбры. С момента отплытия мы прошли сто пятнадцать морских миль.

— Но каким образом вы установили час? — удивленно спросил юноша.

— Смотрите, — сказал Гаспар, вращая небольшой медный кружочек на большом круге астролябии, — я совмещаю высоту Солнца на зодиакальном круге с высотой, которую только что определил. Стержень показывает мне время на делениях, расположенных на окружности большого круга.

— А если погода облачная?

— Ну, я надеюсь на ясный вечер… тогда я смогу определить высоту самых ярких звезд. Надеюсь, и завтра просветы будут. В любом случае у меня есть компас.

— Вы это делаете каждый день?

— Да, каждый день, — ответил Гаспар.

Деодат понял теперь, почему у Гаспара Кортереаля один глаз стал мутным и почему отверстие в стержне было закрыто темным стеклом: солнце, в конце концов, сожгло ему зрачок.

— И вам известна позиция Солнца в зодиакальных созвездиях для любого дня в году?

Гаспар показал ему свою книжечку. Это был звездный календарь.

— Все это представляется мне изумительно точным, — заметил Деодат. — Каким же образом Колумб сбился с курса?

— В сущности, он не сбился с курса. Просто слишком долго выбирал направление. Я согласен с тем, что сказал наш учитель Бехайм вашему дяде, мессиру Феррандо Сассоферрато: он не сумел прочесть портуланы,[22] которые у него были.

Матросы перекусывали, рассевшись на палубе.

— Кухни нет? — спросил Жак Адальберт у Феррандо.

— Только небольшая печка, чтобы варить суп.

Последние чайки, сопровождавшие их с момента отплытия, исчезли. Вдали мелькали паруса рыбачьих шхун. Потом и они стали исчезать. Вилламора, бросив встревоженный взгляд на горизонт, приказал зажечь фонари. Матросы подняли засовы на прозрачных дверцах и зажгли толстые, как рука, свечи — настоящие, церковные, — потом вновь закрыли дверцы. Небо стало темнеть, похолодало, качка усилилась. Невозможно было и шагу ступить, не держась за что-нибудь.

В сумерки небо покрылось облаками. Волны достигали в высоту пяти-шести локтей. Гаспар приказал убрать паруса. Страшно было смотреть, как матросы карабкаются на мачты, которые раскачивались все сильнее, словно желая избавиться от докучных людей.

Внезапно молния перечеркнула небо. Затем другая. На палубу хлынул дождь. Гаспар и Мигель Кортереали поступили как матросы — подняли капюшоны. Трое путешественников последовали их примеру и мысленно поздравили себя с тем, что приобрели морские плащи из промасленного полотна, высокие сапоги по колено и штаны из толстой черной шерсти вместо обычных тонких чулок. Залитая брызгами и пеной палуба стала совершенно непригодной для передвижения. Несмотря на капюшоны, в лицо хлестали ледяные соленые струи, отчего было больно открывать глаза.

Никакого улучшения погоды не предвиделось: «Ависпа» вошла в один из штормов весеннего равноденствия. Силы путешественников были на пределе. Неужели придется провести всю ночь без еды? И даже умереть натощак?

Деодату пригрезился горячий суп, и он подумал о матери.

— Привяжите это к поясу, — крикнул ему Мигель, протягивая веревку, прикрепленную к фок-мачте.

Шквал ледяной воды ударил им в спину. Волны залили палубу и, поскольку судно накренилось, хлынули на ют.

Феррандо и Жак Адальберт, спотыкаясь, тоже привязали себя веревками к мачте, чтобы их не снесло за борт какой-нибудь шальной волной.

«Ависпа» уже не плыла: она падала в бездну с такой скоростью, что выворачивало нутро, затем взмывала к небесам, несколько мгновений держалась на гребне волны и вновь устремлялась в ад. Это был уже не корабль, а бешеный конь, несшийся вперед по воле стихии, которая тоже сошла с ума.