Цветок Америки - Жеральд Мессадье

Франц Эккарт и Жоашен устремились к друг другу и обнялись. По лицу Жоашена текли слезы. Франсуа с изумлением наблюдал за этой сценой. Юноша счастлив тем, что отказался от трона! А этот косматый бородач, стало быть, настоящий отец Франца Эккарта?

— Ты пренебрег короной Венгрии! — недоверчивым тоном сказала Жанна Францу Эккарту. — Никогда не думала, что доживу до такого дня, когда молодой человек из нашего клана отвергнет корону! — Она расхохоталась.

— Я не уверен, что мой отец Жоашен жаждет вновь увидеть страну, где пережил столько мук.

Жоашен вновь энергично замотал головой.

— Что до меня, я знаю, что с вами мне будет гораздо лучше.

Франц Эккарт подошел к Франсуа и пылко сжал его в объятиях.

— Спасибо, — сказал он. — Спасибо за то, что ты не отрекся от меня. Как я уже сказал, они поведали нам прекрасную и благородную историю. Не хотелось бы выносить поспешного суждения о венгерской знати, но, боюсь, она-то как раз совсем не так прекрасна и благородна — быть может, даже отвратительна.

Жанна и Франсуа смотрели на него с удивлением. Франц Эккарт мерил шагами залу.

— Ведь вполне вероятно, — продолжал он, — что сторонники Владислава Ягеллона с тревогой ожидают появления возможного соперника. И что именно они послали этих людей завлечь в Венгрию Жоашена и меня, поманив нас блеском короны, чтобы затем нас убить, устранив тем самым опасных претендентов на трон.

Жоашен промычал что-то невразумительное и кивнул. Было очевидно, что он тоже этого опасался.

— Жестокость придворных не знает границ. И я не сомневаюсь, что те люди, которые без колебаний убили Ласло, старшего сына Хуньяди, столь же хладнокровно расправятся и с нами, если мы встанем им поперек пути.

— Хуньяди, — повторил Франсуа. — Значит, тебя зовут Франц Эккарт Хуньяди? Один из Бовуа на самом деле Монкорбье, второй — Хуньяди, л'Эстуали — это Штерны…

— Разве имя не простая условность, Франсуа? Я зовусь Человеком, как и ты.

Франсуа улыбнулся.

— Я была бы счастлива, если бы дело на этом завершилось, — сказала Жанна. — Но оно может получить продолжение, ибо наш король заключил союз с венграми и обещал королю руку своей племянницы.

Ночью она спала беспокойно, и ей приснился нелепый сон: Жоашен был настоящим королем, но корону свою зашвырнул в канаву и пинал ее ногами, словно детский обруч. В конце концов, он ударил так сильно, что она выкатилась на пустырь, роняя драгоценные камни под оглушительный смех ворон.

Первые весенние почки ввергли Жака Адальберта и Деодата в лихорадочное состояние. Они ждали только Феррандо, который явился всего за три недели до намеченного срока отплытия. Три недели, чтобы добраться до Лиссабона!

— Не волнуйтесь, мы прибудем вовремя, — заверил Феррандо.

Симонетта успокоилась, положившись на предсказание Франца Эккарта:

— Ты не будешь вдовой.

— Запаситесь пресной водой, — посоветовал Франц Эккарт. — И возьмите с собой побольше лимонов.

— Лимонов? Зачем?

— Они убивают заразу и дурной запах. Выжимайте их в воду перед тем, как пить.

Наконец в одно прекрасное утро к дверям подъехала повозка. На нее погрузили сундуки. Все обитатели дома собрались у дверей. Уезжавших обнимали со слезами; наконец они вырвались из объятий родных, повозка тронулась и через мгновение исчезла за поворотом Санкт-Йоханн-гассе, направляясь в Париж.

Феррандо привез Жанне подарок от Анжелы: розу с коралловыми лепестками на золотом стебле.

Был ли это символ Розы ветров?

Через несколько дней она села в другую повозку вместе с Францем Эккартом и Жозефом. Путь их лежал в Анжер.

Часть вторая

Finis terrae[21]

17

Откуда взялись сирены

Несмотря на пурпурно-золотой португальский вымпел, трепетавший на ветру под ярким солнцем, это трехмачтовое судно было английским. Закругленные борта загибаются внутрь, квадратные паруса на фок- и грот-мачтах, а на бизань-мачте, на кормовой надстройке, — остроконечный, лихо наклоненный парус, какой использовали еще римляне. Два больших фонаря на баке — один синий, другой красный — напоминали глаза. Каракка мягко покачивалась на волнах, корпус ее слегка потрескивал, реи попискивали: каждый корабль обладает своим голосом.

Название у судна было чудесное, хотя и несколько тревожное: «Avispa» — «Оса». Быть может, это имя означало быстроходность?

Феррандо, который видел много кораблей — ганзейские коги, испанские каравеллы, португальские каракки, выгружавшие товар в Венеции, Генуе или Марселе, — одобрительно кивнул. Жаку Адальберту и Деодату пришлось положиться на его мнение: сами они в кораблях ничего не смыслили. Гаспар Кортереаль, старший из братьев, крупный сорокалетний мужчина с загорелым, словно вырезанным из дерева лицом, у которого один глаз был слегка мутным, внимательно смотрел, как трое путешественников сгружают с повозки свой багаж. Особенно поразили его бочки. Шесть бочек. К счастью, он говорил по-итальянски.

— Что это такое? Вино?

— Нет, пресная вода.

Гаспар изумился:

— Так много?

— Вы же не знаете, сколько продлится плавание, — ответил Жак Адальберт. — Неужели вам хочется, чтобы люди к концу плавания иссохли от жажды?

— Мы найдем источники пресной воды.

— Будем надеяться.

Экипаж насчитывал шестнадцать человек; двое из них стали поднимать на борт багаж — сундуки и бочки. Жак Адальберт настоял, чтобы одну из бочек с пресной водой оставили на палубе, и Гаспар Кортереаль распорядился, чтобы ее как можно крепче закрепили. Потом он стал показывать корабль своим пассажирам и для начала отвел их в каюты.

— Вот здесь вы будете жить, — сказал Гаспар.

Войти туда можно было только согнувшись. Три гамака, подвешенных к крюкам, занимали почти все свободное пространство. Когда внесли три сундука, стало совсем негде повернуться.

Они заплатили девятьсот дукатов за конуру для каторжников. Однако Феррандо явно находил это нормальным.

— Здесь чисто, — сказал он.

В каюте пахло деревом, лаком и морской солью.

— Столоваться будем в моей каюте, — сказал Гаспар.

— Больше и негде, на всем корабле стол есть только в ней, — с улыбкой добавил его брат Мигель, только что подошедший.

— Где же едят матросы? — простодушно спросил Деодат.

— На палубе, разумеется, — ответил Гаспар.

Затем он отвел их на нижнюю палубу в крохотный закуток, служивший уборной. Устройство было спартанским: доска с круглым отверстием прямо над морем.