Немой Голос - Василий Минский

карманам в поисках позолоченных портсигаров, снимать часы — пусть этим занимаются те, кто уже находится на самом дне. Ей же только предстоял спуск, она стояла на самом краю пропасти под названием фронт.

После часа поисков она стояла довольная собой и жадно курила славитанские сигареты, одну за одной, словно боясь, что они и вовсе исчезнут из мира, а она останется со своей зависимостью один на один. Нужно было отдать должное снабженцам врага — их паек был гораздо лучше и качественнее, не то, что их скудные поставки, где колбаса была сделана из бумаги, из которой же и крутили дешевые сигареты, табак которых был размешан на половину с дорожной пылью.

Она заметила еще несколько мародеров, которые явно не поделили награбленное и сейчас громко переругивались, деля, кому достанутся наручные часы. Решив не вмешиваться в их разборки, девушка направилась к блиндажу.

На входе ее уже встречал вернувшийся из штаба Ульрих.

— Есть новости? — кивнула ему Лаура, подходя ближе.

— Да, тебе придумали занятие, полностью раскрывающее весь потенциал твоих глаз, — заговорщицким тоном подмигнул тот, — Расскажу все по дороге в арсенал, за мной, рядовой фон Шлейц!

Не теряя ни минуты, они быстрым шагом двинули в сторону оружейного склада меся под ботинками грязь и лавируя между воронками. Из-за того, что линия фронта сильно сдвинулась после успешной атаки, он находился теперь за пару километров от траншей. Офицер шел чуть впереди.

— Так и что там придумали господа офицеры? — первой начала Лаура.

— Решили, что из тебя выйдет отличный ночной снайпер! — кинул ей Ульрих через плечо, — С учетом того, что ты можешь видеть в кромешной тьме, тебе цены не будет!

— Вот как значит… — поджала губки девушка, явно раздосадованная услышанным.

— Что-то не так? — лейтенант остановился и уставился на девушку.

— Я… не знаю, — задумчиво произнесла медичка, слегка наклоняя голову набок, как попугайчик, — Просто, когда я вытаскивала раненных с поля боя, мне это казалось более достойным занятием.

— К сожалению, этим занятием войны не выигрываются, — мужчина смотрел на нее испытывающим взглядом, словно ожидая чего-то.

— Почему же? Чем больше я спасу людей, тем больше вернется в строй или пойдет на производства, разве это плохо? — Лаура осеклась, поняв, что ступила на скользкую дорожку.

— Что-то я не замечал до этого у тебя приступов пацифизма, — похолодевшим голосом ответил Ульрих, — Ты убила дезертира, прирезала раненного в воронке, а также вместе со всеми шла в атаку, разве не так?

— Я защищалась — только и всего, — Лауре уже не нравилось, в какую сторону заходил их разговор, но поделать она сейчас ничего не могла. Мужчина сделал несколько шагов вперед и протянул к ней свои руки, она инстинктивно попятилась, сделав шаг назад.

— Тебе нечего меня бояться, Лора, — офицер сделал еще шаг и приобнял ее за плечи, — Я никогда не желал тебе зла и сейчас не желаю, но я прошу тебя, ради всего святого, держи эти мысли при себе. Не стоит окружающим об этом слышать, не дай бог еще донесут на тебя, а мне потом придется за тебя отчитываться, вытаскивать тебя из крепости. Я люблю тебя, волнуюсь за тебя, а потому заклинаю, будь аккуратнее в своих речах.

— Прости, Ульрих, — напряжение спало, — Конечно, просто кому мне еще говорить, что у меня на уме, кроме как не тебе? Я буду молчать и исполнять свой долг, я с гордостью приму винтовку и буду нести смерть нашим врагам.

— Другое дело, — усмехнулся тот, — Так и отвечай всяким штабным крысам и особо интересующимся сослуживцам.

Всепоглощающая тьма опустилась на поле сражения. Лишь изредка нарушаемая световыми ракетами славитанцев, она скрывала собой следы утреннего сражения, вырванные с корнями деревья, черные воронки, изувеченные тела людей. Время будто бы замерло, или текло так медленно, что ночь казалась бесконечной. Абстрагировавшись от всех посторонних звуков, Лаура слышала только биение собственного сердца, каждый удар которого отдавался гулкими толчками в ее голове. Она медленно осматривала поле боя через оптический прицел снайперской винтовки. Холодное железо обжигало ей щеку будто огнем, но уже не отвлекало ее. Для нее не существовало тьмы, лишь зеленоватое марево, в котором она отлично видела людей на той стороне траншей: измотанных, напуганных, сьежившихся и пока что живых. Кто-то из ветеранов курил трубку, прикрывая тлеющий табак крышечкой, искренне надеясь, что вражеские снайперы его не увидят. Девушка перевела прицел на пару солдат, ползущих к воронке, желающих вытащить своего раненного товарища. «Пусть ползут» — подумала девушка. Она долго не могла решить, кто должен стать первым. Может быть, тот усатый унтер-офицер, медленно покуривающий трубку, или молодой рядовой, сжимающий свою винтовку изо всех сил. «Кто должен быть первым?». Выстрел явно затягивался. Не зная, чью жизнь забрать первой, она перемещала свой взгляд от одного солдата к другому, пока, наконец, не остановилась на стрелке пулемета. Тот внимательно вглядывался в темноту, желая разглядеть в ней подступующего противника.

Раздался выстрел, нарушивший царившую тишину. Пулеметчик обмяк, повиснув на орудии. Она видела, как закопошились, будто муравьи, противники в траншеях. Один куда-то побежал, другой же наоборот вжал голову в плечи, что, верно, затрещали кости. Послышались хлопки осветительных ракет.

«Вам это не поможет, — пронеслось в голове у девушки, когда она в очередной раз нажала на курок».

Весть о ночном снайпере разнеслась по всему фронту, заставив славитанцев забиваться все глубже и глубже в окопы. Никто больше не курил трубок, в надежде, что это сможет их спасти. Однако, они быстро прочуяли, что снайпер не трогает тех, кто вытаскивает раненных с поля боя, и число ночных вылазок увеличилось.

За три месяца у противника не осталось ни одного снайпера, готового рискнуть взять в руки винтовку. Они прекрасно знали, что это верный путь в первые ряды смертников. Лишь Лаура царствовала над полем боя и никто не мог ей ничего противопоставить. Запуганные, загнанные, враги были настолько деморализованы ночным снайпером асторцев, что когда началась ночная атака, они не были готовы дать отпор и кажется даже не заметили, как сдали свои позиции.

За успешный прорыв прежде глухой обороны врага, небольшой отряд под командованием Йозефа был награжден двухнедельным отпуском в тылу. Не верившие своему счастью солдаты едва ли не подбрасывали вверх форменные фуражки, не в такт выкрикивая слова благодарности.

Выпивать она начали сразу, как только их посадили на грузовые автомашины. Песни, гогот и пошлые анекдоты постепенно заглушили собой звуки фронта. Лишь изредка, доносились до них раскаты крупнокалиберных снарядов, как бы напоминая, что война никуда не делась. Она лишь на некоторое время отступила, сдала