Песня длиною в жизнь - Мишель Марли

уже ждет ее там. Работа, конечно, должна быть на первом месте, но потом она снова скажет ему, что любит его. Никого, кроме него. Она не хотела думать о том, что станет с ее дружбой с Анри. Не сейчас, когда она с нетерпением ждет Ива и воображает себя падающей в его объятия.

Дверь в ее комнату была приоткрыта. Повинуясь какому-то наитию, она остановилась на пороге. Вместо того чтобы толкнуть дверь, она заглянула в щелочку.

Она увидела мужскую тень и поняла, что это Анри расхаживает взад и вперед. В руках у него была сложенная рубашка. Очевидно, он собирал свои вещи. Он собирался бросить ее? Это, конечно, неслыханно и совершенно недопустимо!

Она стояла тихо и неподвижно на своем «месте для подслушивания», гадая, что делать. Конечно, она могла ворваться в комнату и заверить Анри, что он единственный мужчина в ее жизни, хотя он собственными глазами видел эти взгляды, которыми она обменивалась с Ивом. Она могла наплести ему все что угодно, ведь женщина с трудной юностью всегда мастер во лжи. Это умение ей было необходимо, чтобы выживать на Пигаль. Но хотела ли она этого вообще? Она давно отказалась от той жизни и всех ее проявлений. И она любила Ива.

— Позаботься о ней, Момона, — услышала она голос Анри.

— Естественно. Не волнуйся, — донесся голос Симоны. — И Лулу. И Ив. Мы все позаботимся о нашей Малышке.

— Ив, — медленно повторил Анри. — Что у нее с ним? Они любовники?

— Ну и что тут такого?

Эдит сжала губы, чтобы не рассмеяться вслух. Очень характерная для Симоны реакция.

— Мне это не нравится, — признался Анри. — Я не могу представить, как он трахает ее.

На этот раз Эдит увидела, что он бегает с пустыми руками, явно взбудораженный разговором.

— Все очень просто, Анри: когда ты, наконец, расстанешься с женой, Эдит вернется к тебе.

Эдит прислушалась к себе. Оставит ли она Ива, если Анри согласится на развод? Она решительно покачала головой.

— Да. — Анри фыркнул. — Да. Именно это я и сделаю. Да. Сейчас я поеду в Париж и решу этот вопрос.

— Твоей старой песне больше никто не верит. Ты едешь в Париж, потому что Дорис хочет, чтобы ты был там. Даже слепому и глухому это очевидно. Прости, Анри.

Звуки из комнаты были слышны отчетливо: Анри закрыл чемодан, шагнул к двери. На полпути он повернулся к Симоне:

— Обещай мне, что присмотришь за Малышкой. Чтобы она не делала глупостей.

— Обещаю, — заверила его Симона. Но Эдит очень хорошо знала, что подруга держит за спиной скрещенные пальцы. Она невольно усмехнулась.

Анри толкнул дверь слишком резко, Эдит не успела спрятаться.

— Ах вот ты где!

— Я никуда и не пропадала, — ответила она.

Улыбаясь, она указала на его чемодан:

— А ты, я смотрю, прямо сейчас уезжаешь.

— Это не то, чем кажется. Я…

— Счастливого пути, Анри. — Она встала на цыпочки, подождала, пока он наклонится к ней, и запечатлела поцелуй на его щеке. — Мы поговорим, когда я вернусь в Париж.

Он колебался.

— Удачных тебе гастролей, — наконец пожелал он, словно шапочный знакомый.

Потом расправил плечи и прошел мимо нее. Не обернувшись ни разу, он спустился по лестнице. Он не попытался обнять ее на прощание.

Анри все понял.

ГЛАВА 18

Ницца

Позже, когда Эдит вспоминала о первых неделях своих гастролей на юге Франции, ее память воскрешала бесконечные часы, проведенные в машине, гостиничные номера, где она репетировала с Ивом, и сцены, на которых они выступали. Больше ничего. Ив все это называл своим «величайшим горем». По-прежнему ничего не получалось. Несмотря на то что они переделывали, обновляли, снова изменяли его программу, успех так и не пришел. Не помогала требовательность Эдит, которая даже после бесконечных часов репетиций говорила: «Еще раз, пожалуйста!» Не помогало честолюбие Ива, которое заставляло его встряхивать головой в конце репетиции и петь еще раз, чтобы в конце концов добиться идеала. Так и ехали Эдит и Ив, пересекая разоренные войной земли французского юга, которые в ноябре были далеко не такими живописными, как в другие времена года. Они путешествовали от неудачи к неудаче. Кое-где «нового Монтана» встречали немного более благожелательно, но в основном спасать положение приходилось Эдит.

— Вам бы поменяться ролями… — сказал Эдит Луи Баррье после очередного провального вечера.

Она глубоко вздохнула.

— О, Лулу, было бы лучше, если бы я и правда стояла у него на разогреве, а не наоборот.

Луи открыл шампанское, которое принес в гримерку Эдит. Он ловко ослабил проволоку и поворачивал пробку в бутылке до тех пор, пока она не выскочила с громким хлопком.

— Когда-нибудь у него все получится, — убежденно сказал он и наполнил бокалы.

— Я тоже так думаю. Когда уже публика наконец поймет, что перед ней — исключительный артист? Послезавтра мы будем в Марселе. Если его не примут в родном городе, это убьет его.

Она оперлась локтями на туалетный столик, за которым отдыхала после выступления, и закрыла лицо руками.

— Этого не произойдет. Он сильный, — возразил Луи.

Улыбаясь про себя, Эдит подняла глаза. Да, Ив силен. Именно это она и любила в нем — его неистребимую силу, от которой порой захватывало дух. Он был силен не только потому, что обладал громадной волей как артист. Он во всем был настоящим мужчиной, что ее и покоряло. Она даже терпела его ревность, которая не прошла даже после отъезда Анри.

Иногда ей даже нравилось, что Ив хотел единолично владеть ею; она воспринимала это как часть той мужской силы, которая была неотделима от него.

— Я здесь…

Эдит совершенно забыла о присутствии Лулу. Она удивленно посмотрела на него, смущенно рассмеялась и взяла предложенный бокал из его рук.

— За что пьем? За мужественность Ива? — Она глупо хихикнула, как юная влюбленная барышня.

— Мы пьем за сообщение от мадемуазель Бигар. Я только что разговаривал с ней по телефону во время концерта.

Эдит чуть не уронила бокал. Шампанское выплеснулось и залило ее руку жемчужными каплями. Она немедленно слизала их, что было не очень прилично, зато помогло ей успокоиться. Хотя ее охватил страх, она нашла в себе силы задать вопрос удивительно спокойным голосом:

— Почему ты не сказал мне сразу?

Спустя мгновение она поняла, что Лулу не принес бы ей шампанского, если бы это были плохие новости.

— Когда я мог тебе это сказать, Эдит? Ты