Еврейский Белосток и его диаспора - Ребекка Кобрин

Белостока оставило большинство членов еврейской общины Белостока безработными и без средств к существованию. Более того, быстрый рост населения города в результате миграции из внутренних районов создал жесткую конкуренцию за немногочисленные доступные рабочие места[544]. В 1921 году 40 % местных рабочих были безработными, и даже те, кто находил место, часто работали только три дня в неделю[545]. Гиперинфляция в Польше привела к тому, что цены на продукты питания выросли настолько, что большинство еврейских рабочих не могли их приобретать, и вызвала крах немногих оставшихся в городе крупных текстильных предприятий[546].

Какими бы трудными ни были эти экономические затруднения, они меркли по сравнению с политическими проблемами, с которыми столкнулись белостокские евреи, когда их город стал частью Второй Польской Республики. Тема польско-еврейских отношений – долгая и сложная, ее невозможно рассмотреть здесь полностью[547]. Отношения между этническими группами в Белостоке, как и во многих городах Польши, неуклонно ухудшались во время Первой мировой войны, достигнув к 1919 году кризисных масштабов. Националисты не только обвиняли еврейское население в сотрудничестве с немецкими оккупационными силами, но и были в полной ярости из-за отказа многих евреев принять или вообще признать власть Польского государства.

Многие евреи Белостока оставались враждебно настроенными ко Второй Польской Республике, опасаясь за судьбу статей польской конституции об этническом самоопределении, и эта озабоченность часто высказывалась на страницах еврейской прессы. Поскольку евреи по-прежнему составляли большинство населения Белостока, редакторы русскоязычной газеты «Голос Белостока», первой спонсируемой евреями газеты, издававшейся после войны, потребовали провести плебисцит, чтобы решить, должен ли Белосток, город с еврейским большинством, войти в состав Советского Союза или стать частью Литвы, а, возможно, получить статус особой зоны[548]. Газеты на идише также решительно выступали против Польши, заявляя, что аннексия Белостока была незаконной, учитывая, что менее одной трети населения города жители были поляками[549]. Другой идишский редактор утверждал, что Белосток с его большим количеством еврейских жителей, многие из которых родом из литовских провинций, не должен был быть передан Польше на Версальской конференции, а должен войти в состав нового Литовского государства[550].

Лидеры белостокской общины также высказались против польской власти. Кехилла в межвоенной Польше, в отличие от своей предшественницы в позднеимперской России, действовала как демократический институт под эгидой нового польского правительства[551]. В надежде на финансовую и административную поддержку со стороны польских властей, община определяла свою миссию с точки зрения еврейской культурной автономии, одновременно содействуя интеграции евреев в новое многонациональное Польское государство. Несмотря на сотрудничество с новым польским правительству, лидеры кехиллы с самого начала выступали против откровенно националистических законов, таких как решение 1920 года, требующее, чтобы все магазины и уличные вывески были написаны на польском языке. Такие законы, по утверждению лидеров кехиллы, нарушали фундаментальные принципы Договора о правах меньшинств, который обещал всем группам использование их собственных языков в официальных государственных целях. Лидеры кехиллы призвали всех евреев не подчиняться новому требованию, а также предложили евреям сопротивляться польской призывной комиссии, напрямую советуя мужчинам-евреям предоставлять в призывную комиссию фальшивые документы, удостоверяющие личность[552].

Новые инициативы, спонсируемые кехиллой, еще больше разожгли гнев местных поляков, которые считали это еврейское образование откровенно безразличным к будущему польской нации. Первая крупная конференция общины в июне 1919 года, профинансированная польским правительством, фактически была посвящена обсуждению «типов эмиграционных проектов», которые евреям следует «предпринимать, чтобы исправить тяжелое положение польского еврейства»[553]. Когда обсуждались экономические проблемы еврейских рабочих, «девяносто пять процентов которых хотят иммигрировать в Соединенные Штаты», делегаты пришли к выводу, что им не следует тратить деньги на экономическое восстановление Белостока, а лучше направить энергию на поиск новых мест для еврейских поселений. Однако из-за небольшого количества имеющихся финансовых средств выводы участников конференции не имели ощутимых практических последствий. Но символическое значение этих дискуссий – с упором на эмиграцию как наилучшее решение проблемы еврейской общины – обострило межэтническую напряженность, предоставив местным полякам свидетельства нежелания евреев Белостока становиться настоящими гражданами Польской Республики[554].

В ответ польская пресса разразилась всплеском антисемитской риторики. Польские газеты стали регулярно называть местных евреев «чужаками», «предателями» или «еврейскими коммунистами», которые не заслуживают жить на польской земле[555]. Возмущенная призывами в еврейских кругах провести плебисцит для решения политического будущего Белостока, ежедневная газета Dziennk Bialostocki («Белостокский дневник») решительно утверждала, что Белосток – «однозначно польский горо»[556]. Местные поляки, как говорилось в другой редакционной статье Dziennk Bialostocki, должны упорно сражаться за то, чтобы еврейское голосование не превратило Белосток в часть «еврейско-коммунистической России»[557]. На фоне антисемитской риторики, которая преобладала в газетах по всей Польше межвоенного периода, Dziennk Bialostocki постоянно использовал образ «еврея-коммуниста», несмотря на то что лишь немногие евреи в Белостоке принадлежали к Коммунистической партии (на что местный партийный аппарат часто тайно жаловался в Москву)[558]. Евреев изображали как коварную, подрывную сущность, угрожавшую стабильности новой польской нации и смертельно опасную для польского католического общества.

Незадолго до того созданный польский муниципалитет использовал как правовые, так и политические средства для борьбы с еврейским антагонизмом и укрепления своей власти. Опасаясь избрания слишком малого числа поляков в местные органы власти в 1919 году (и последующего противодействия групп меньшинств претензиям Польши на Белосток), польское правительство создало единую муниципальную единицу из города Белосток и окружающей его польской сельской местности. В конце концов эта махинация с избирательными округами Белостока оказалась ненужной, поскольку еврейское население города бойкотировало муниципальные выборы 1919 года после того, как 7 июля 1919 года было издано постановление о том, что выборные должностные лица могут использовать исключительно польский язык[559]. Каждый член нового муниципалитета Правительство, заявляло новое законодательство, должен будет говорить и писать на польском языке. Такой указ, по мнению местных еврейских лидеров, представлял собой явное нарушение Договора о правах меньшинств[560]. Лидеры кехиллы призывали евреев продолжать использовать идиш в официальной переписке. В результате в сентябре 1919 года польское правительство запретило всем евреям служить в муниципальном правительстве Белостока[561].

Это исключение сделало кехиллу единственным официальным административным органом, посредством которого евреи могли осуществлять контроль над своим коллективным будущим. Однако, как и в других городах, разбросанных по всей Польше, политические разногласия и коррупция среди еврейских общинных лидеров Белостока свели на нет все попытки объединить действия[562]. В Белостоке новая кехилла управляла сложным и фрагментированным набором общественных институтов, что было обычной практикой того времени. Хотя еврейская община с энтузиазмом приняла вновь обретенную свободу после распада