Не взывая к закону - Леонид Юрьевич Шувалов

история. То ли кошелек у посетителя из плаща исчез, то ли плащ… Подозрения пали на Стасика. Однако возбудить дело не успели, потерпевший прибежал, извинился, что все, оказывается, нашлось, зря он переполох устроил.

– Без Мазинцева не обошлось, – раздумчиво сказал Шелехов. – Народ у нас добрый, отзывчивый… Упросили.

– Скорее всего припугнули… Только разве докажешь?.. Вскоре после этой истории он и появился у Турсунова.

– Подобрал, значит, Махмуд-ага заблудшего юношу.

– Сделал из него телохранителя, шофера и надсмотрщика, – кивнул Абдухамид. – Мазинцев и питание на плантации возил, и за работой приглядывал.

– Куда он, кстати, исчез?

– Трудно сказать, – недоуменно вздернул плечи Обиджонов. – Поехал вместе с Махмудом в сторону Ленинабада, а назад вернулся один Турсунов.

– Может, отпуск ему Махмуд предоставил? – пошутил Шелехов.

– Вполне. Он иногда отпускает его погулять.

– А Курашов что за птица?

– Перелетная, – усмехнулся Абдухамид. – Из ваших холодные краев… Участковый инспектор говорил, дед Курашова жаловался, сильно пьянствует внучек, покоя нет старику… Юрисконсультом работает на нашем заводе, больше ничего не известно.

– Поэтому и предложили Турсуновы ему эту миссию. Ни в чем не замечен, серенький такой мужичок… Да и город знает… Умно…

– Глупым Махмуда не назовешь, – согласился Обиджонов.

– Дурак бы такой участок земли не смог заполучить, – проговорил Шелехов.

Обиджонов нахмурился, ответил так, словно сам был виноват в происшедшем:

– Без взятки не обошлось. Придется и за директора совхоза браться. Плохо все это, плохо… Как теперь люди посмотрят? Что говорить будут? Ведь руководитель такого хозяйства в районе величина заметная. Подобных ему надо сажать не за взяточничество, а за дискредитацию Советской власти!

Шелехов примирительно произнес:

– Ну, это ты уж лишку хватил…

Абдухамид насупился, замолчал. Потом возразил неожиданно резко:

– Совсем нет! С других директоров спрашивает за малейшую провинность, а сам что творит?!

– Скоро доедем? – спросил Виктор Григорьевич.

– Минут через десять, – вглядевшись в показавшиеся вдалеке отроги гор, ответил Обиджонов.

Вскоре машина замедлила ход, осторожно свернула на наезженную дорогу, надвое разрубающую большое поле.

– Вот и их участок пошел, – тихо, словно боясь, что голос прозвучит громче работающего двигателя, проговорил Абдухамид.

– М-да… Действительно плантация… – в тон ему отозвался Шелехов.

Уазик, крадучись, преодолел еще метров двести и попал в глухую, почти осязаемую тень.

– Действуем, как договорились? – прильнув к лобовому стеклу, произнес Обиджонов.

Шелехов кивнул.

Слепяще вспыхнули яркие фары. Разметал по полю нервно-фиолетовые блики проблесковый маячок. Взревел двигатель.

Машина тряско рванула вперед, замерла внезапно, словно уперлась в бетонный парапет. В фокусе света оказался вход в четырехместную палатку, затаившуюся возле каменной россыпи.

Почти одновременно оперуполномоченные выпрыгнули из уазика. Металлически лязгнули, будто выстрелили, захлопнувшиеся дверцы. Снова стало тихо.

Из палатки высунулась лохматая голова. В желтом свете была отчетливо видна помятая, в пегой щетине физиономия. Слепо хлопали ресницами очумелые глазенки. Человек прикрыл лицо рукой с набухшими, выпирающими из-под кожи венами, крикнул хрипло:

– Слышь, Стасик! Кончай ваньку валять!

Обиджонов шагнул вперед, властно приказал:

– Выходить по одному и ни шагу в сторону!

– Побыстрее! – жестким окликом подстегнул Шелехов.

Голова мгновенно исчезла за пологом палатки, раздался громкий встревоженный шепот:

– Мужики, подъем! Кажись, менты нагрянули!

– Быстрее, было сказано! – напомнил Шелехов.

– Мы чё? Мы ничё? Мы сейчас, – заискивающе произнес лохматый, на четвереньках выползая из палатки.

Едва он вышел из конуса света, Шелехов поймал его за руку:

– Вперед!

– Чё хватаисся? – возмутился лохматый. – И так не сорвусь!

Однако оперуполномоченный, не выпуская руки, препроводил его в двухместное отделение для задержанных, благополучно усадил, закрыл дверцу уазика и снова отошел от машины.

– Следующий! – с веселыми интонациями крикнул Обиджонов.

Следующим был неказистый мужичонка в повислой майке, над вырезом которой парил вытатуированный на впалой груди орел, больше всего похожий на неожиданно подброшенного вверх дряхлого петуха. Как бы ища поддержки, мужичонка слепо вытянул вперед руку, а когда натолкнулся на Шелехова, вздрогнул и покорно засеменил к уазику.

За ним шел долговязый парень с длинной, как кабачок, головой и острыми залысинами. Потом, путаясь в сетчатом пологе и досадливо чертыхаясь, выкарабкался довольно опрятный, если не принимать во внимание неровно обстриженные усы, мужчина предпенсионного возраста. Последним появился субъект, напоминающий оскаленного кролика. Сходство с мирным животным из отряда грызунов придавали два больших торчащих зуба. Отличие заключалось в глазах – они смотрел зло и ненавистно.

– Пошевеливайся! – прикрикнул Шелехов, уловив намерение субъекта нырнуть в темноту.

– Пошел ты! – огрызнулся тот, но, почувствовав толчок в спину, которым Обиджонов дал понять, куда нужно идти, недовольно заковылял к машине, презрительно сплевывая через каждые два шага.

Все задержанные довольно согласованно разместились в отделении, именуемом среди людей этого типа «собачником». Шелехов наблюдал подобные картины не раз и всегда удивлялся.

– Еще трое войдут, – удивленно хмыкнул он и на этот раз, запер дверцу, сунул ручку в карман.

Абдухамид на всякий случай заглянул в палатку, убедился, что его сведения о количестве работников на плантации Турсунова верны, и весело возвратился к машине:

– Все в порядке!

Шелехов задумчиво потер щеку:

– Надо бы и другую бригаду сегодня взять.

– Не успеем, – покачал головой Обиджонов. – Надо этих в райотдел доставить, и потом добираться часа два… Не успеем.

– М-да… у мужиков еще и объяснения надо взять…

Шелехов взял карманный фонарик, открыл дверцу, мазнул лучом по лицам притихших задержанных:

– Тесновато тут у вас… Кто желает прокатиться с комфортом?

– Иди ты! – загородившись ладонью, буркнул злобный кролик.

Шелехов бегло, но внимательно изучил физиономии, посмотрел на лохматого:

– Вылазь!

– Куда это? За чё меня-то? – перепугался тот.

– В кабине поедешь.

Пропустив лохматого вперед, к левой, заблокированной дверце, Шелехов уселся рядом с ним, притронулся к плечу Обиджонова:

– Выключи маячок. Раздражает.

Когда машина, освещая путь фарами, выбиралась на шоссе, Шелехов повернулся к соседу:

– Ну что ж, давай знакомиться.

Он сообщил свою должность, имя и отчество, сказал, откуда прибыл. Лохматый помолчал, потом кашлянул:

– Аж из Сибири прикатили… Меня Алексеем кличут, Каратаевым, сорок девятого года рождения.

– Судим?

– Двести девятая, – поморщился Каратаев. – Бродяжничество… Погашена судимость…

– Где прописан?

Каратаев замялся, ответил без охоты:

– Пока нигде… Паспорт потерял, получить никак не могу…

– Последнее место жительства? – продолжал спрашивать Шелехов. Вопросы он задавал таким тоном, словно сидел за собственным столом в своем кабинете, а перед ним лежал бланк протокола допроса.

– Как у вас пишется, – вздохнул задержанный, – без определенного места жительства…

– И занятий, – с усмешкой добавил Шелехов.

– Точно, – кивнул Каратаев.

– А все-таки?.. Ведь если судимость погашена, значит, времени прошло прилично… Жил же где-то после освобождения?

– Жил, – отмахнулся Каратаев. – Сошелся с одной в Красноярске. Прописала меня в частный дом… Ушел от нее и, как назло, паспорт посеял.

– Характерами не сошлись? – иронически полюбопытствовал оперуполномоченный.

– Ага… Она сама, как дура, каждый день