Крысиная тропа. Любовь, ложь и правосудие по следу беглого нациста - Филипп Сэндс

Знал ли он, почему его преследуют, в чем обвиняют?

— Это не имело значения. Он был в высоком чине, группенфюрер СС, а главное, служил губернатором Галиции и Кракова. — Снова пауза. — Австрийцы тоже его искали, потому что он руководил Июльским путчем.

— А евреи? — опасливо спросил Хорст.

— Я полагал, что и они, хотя, насколько я знал, он был гуманен с евреями. — На это Хорст улыбнулся как знающий человек и покосился на меня. — Но он мало что мог сделать, — продолжил Буко. — Евреев из других мест собирали и свозили на его территорию.

Хорст решил добавить глянцу:

— Он поступал гуманно, насколько мог; он не нес ответственности за происходившее с евреями, он пытался им помочь.

Буко предпочел вернуться к трем годам, проведенным им с Отто. Опасаясь поимки, они часто перебирались с одного места на другое, из одной высокогорной хижины в другую, ища местечка побезопаснее. В долины они не спускались.

— Американцам и англичанам обычно было лень лазить в горы[504].

Достигали ли их новости?

— А как же!

Шарлотта доставляла им газеты, из них они узнали о Нюрнбергском трибунале и о его исходе: виселице для Франка, Зейсс-Инкварта и Кальтенбруннера.

— Как Отто прореагировал на известие о казни?

— Хладнокровно. Он был хорошо знаком с Франком и с остальными. «Vae victis, горе побежденным». Сказал и пожал плечами. — Буко многозначительно посмотрел на нас. — Горе побежденным, награда победителям. Это известие усилило тревогу Отто.

— Мой отец был в бешенстве? — спросил Хорст.

— А вы как думаете?

Фрау Вехтер он симпатизировал.

— Не могу сказать ничего дурного о вашей матери, о ней остались хорошие воспоминания.

Они много лет не теряли друг друга из виду, обменивались рождественскими открытками. Три с лишним года она встречалась с ними в горах каждые две-три недели, приносила еду и одежду. Буко кашеварил: сыпал в молоко муку и соль.

— У нас не было яиц, — ответил он на вопрос Хорста, смог бы его отец сварить яйцо. — Его стряпню я бы есть не стал. Но потом он научился у меня. — Буко ухмыльнулся.

Молоко они получали от симпатичных молочниц. Исключительно молоко.

— Больше ничего? — спросил Хорст. — Мой отец был поклонником женской красоты.

Нет, это было бы «лишней обузой». Жена, приезжая, оставалась на день-два. Они находили, где уединиться: в горах это не проблема.

— Не могу сказать об Отто Вехтере ничего плохого, — твердо заявил Буко. — С какой стати? Мы хорошо ладили. У нас были общие интересы.

Буко был ведущим, Отто следовал за ним.

— Он мог бы мной командовать, но так мы ничего не достигли бы[505]. — Буко давал ему задания, и Отто постепенно научился подчиняться. Какое-то время он смог бы продержаться в одиночку, но недолго, несмотря на силу и хорошее здоровье. Он никогда не хворал, сказал Буко, не считая редких простуд. — Посмотрите на любое его фото, сами увидите!

Когда они расстались, Отто был «в добром здравии».

Чтобы не заскучать, они развлекали друг друга разговорами: о политике, актуальных событиях, прежних временах, войне. О религии речи не заходило, посещать церковь они не пробовали.

— Я не католик, хотя мы оба были антикоммунистами, — добавил Буко. Их связывала ненависть к коммунизму, и тем для разговоров хватало, к тому же Отто любил рассказывать о своей карьере.

Высказывал ли он сожаления?

— Не припомню. Но о тех временах он говорил часто.

Не имея музыкальных инструментов, они все же пели. Буко уточнил, что у них не было даже губной гармошки, потому что в горах имеет значение любой лишний грамм.

— Он насвистывал песенки? — поинтересовался Хорст.

— Очень редко. У вашего отца не было способностей к музыке.

Возникало ли между ними напряжение?

— Не помню ни одной ссоры. В такой ситуации не до ссор, ведь вы друг от друга зависите. — Их сближал постоянный страх попасться. — В горах веет духом свободы, — объяснил Буко.

Сам он боялся интернирования.

— Но на высоте двух тысяч метров мы чувствовали себя в безопасности, мы не боялись, что к нам туда кто-нибудь поднимется.

Постепенно Буко многое вспомнил и поведал о выживании в суровых зимних условиях.

Изредка у них бывали гости — их имен Буко не назвал. Порой их мог приютить кто-нибудь из местных жителей.

Они отдавали предпочтение таким местам, как Хагенер Хютте — горный приют XIX века. Уте принесла фотографию.

Опасность представлял сход снежных лавин.

— Однажды мы вызвали целую дюжину лавин. Мы скакали по гребню горы, пока снег не поддался, и лавина сошла по противоположному склону[506].

Особенно ему запомнился один случай, когда на Отто обрушилась лавина:

— Его засыпало до самых плеч. Он мог озираться по сторонам, но двигаться не мог. Если бы не я, так бы и погиб. Он не мог пошевелить рукой. Стоит снегу смерзнуться — пиши пропало…

Летом 1948 года они решили спуститься с гор. Неожиданно к ним поднялась мать Буко.

— Она сказала, мне пора возвращаться домой.

Оставшись один, Отто решил двинуться на юг, в Италию, в Ватикан.

— Таков был изначальный план, потому что там пролегала миграционная тропа рейха, — сказал Буко. Выражение «миграционная тропа рейха» было для меня новым. Чаще этот путь называли «крысиной тропой»: по ней нацисты попадали из Европы в Южную Америку, где правили благосклонные к рейху лидеры, например, Хуан Перон в Аргентине. Было ли у Отто намерение сбежать в Южную Америку?

— Сначала нет, но потом он надумал[507].

Возможно, об этом варианте ему рассказала Шарлотта.

— Он говорил вам о своем желании эмигрировать в Южную Америку? — спросил Хорст.

— Уже не помню, от кого услышал об этом — от него или от его жены Шарлотты.

Простились они в городке Грёбминг, расположенном между Мариапфарром и Зальцбургом.

— Мне очень хотелось домой, но прощаться всегда грустно. Мы три года были вместе день и ночь. Но оказаться дома — это всегда отрада!

Рассчитывал ли он снова увидеться с Отто?

— Был такой план. — Они поддерживали связь через Шарлотту.

Ближе к концу разговора Хорст слегка коснулся темы военных лет.

— Вы ведь служили в горнопехотной дивизии?[508]

Буко кивнул. На полке стояла толстая книга «История 24-й горнопехотной дивизии СС».

— Она должна была выйти по-немецки, — сказал Буко, — но не хватило денег, поэтому она вышла на итальянском[509].

Я стал листать книгу.

— Тут есть мои фотографии, — сказал Буко.

Он был охотником за партизанами, лазил в пещеры и в другие труднодоступные места, где они прятались, и остался горд своей работой.

— Ваша бригада? — спросил я.

Буко ответил