Второго шанса не будет - Харлан Кобен

– Да. Перезвони потом, решим, где встретиться.

– Еду…

Тикнер что-то втолковывал О'Мэлли по мобильному телефону, когда в больничную гостиную поспешно вошел Риган.

– Сайдмана нет в палате.

– Как это «нет в палате»? – встревожился Тикнер.

– Разве можно понять по-другому?

– А как насчет рентгена или процедур?

– Ночью?

– Вот черт! А есть здесь камеры наблюдения?

– Да, но не во всех палатах.

– Но уж у входов-выходов обязаны быть.

– Тут десятки «входов-выходов». Пока получим запись да разглядим, что к чему…

– Да, да, ясно. – Тикнер на секунду задумался и снова прижал к уху мобильник. – О'Мэлли, ты здесь?

– Так точно.

– Все слышал?

– Угу.

– Сколько тебе понадобится времени, чтобы получить распечатку звонков из палаты Сайдмана в госпитале и с мобильника?

– Последних звонков?

– Да, скажем, за последние четверть часа.

– Минут пять.

Тикнер отключился и повернулся к Ригану:

– Где адвокат Сайдмана?

– Понятия не имею. По-моему, он ушел.

– Пожалуй, стоит связаться с ним.

– Вроде он не особо нас жалует, – сказал Риган.

– Раньше – да, но тогда мы считали, что его клиент убил собственную жену и похитил собственного ребенка. А сейчас мы исходим из того, что в опасности жизнь ни в чем не повинного человека. – Тикнер протянул Ригану визитку, которую оставил Ленни.

– Что ж, почему бы не попробовать? – Риган потянулся к телефону.

Я догнал Рейчел в городишке под названием Рамси, на границе штатов Нью-Джерси и Нью-Йорк. Созвонившись еще раз, мы договорились встретиться у мотеля «Приличный». Мотель был средненький, хотя и имел, судя по объявлению, «Цветной телевизор!» (будто в других гостиницах телики сплошь черно-белые). Буквы, а также восклицательный знак различались по цвету (для особо бестолковых клиентов, надо полагать). Название мотеля мне всегда нравилось. «Приличный». Мы не прекрасные. Мы не ужасные. Мы – добропорядочные. Честность – лучшая реклама.

Я въехал на стоянку, испытывая определенный страх. Я хотел задать Рейчел миллион вопросов, но все они в итоге сводились к одному: что она делала в Риджвуде, зачем приходила в госпиталь?

На стоянке было темно, свет шел только с шоссе. Украденный фургон стоял в правом дальнем углу, рядом с автоматом для пепси-колы. Я притормозил и не заметил, как Рейчел очутилась на пассажирском месте.

– Трогай, – велела она.

Я повернулся к ней и обмер:

– Господи, что с тобой?

– Все нормально.

Правый глаз у нее заплыл, как у боксера, получившего мощный удар в голову. Шею покрывали желто-бурые пятна. На обеих щеках – длинные широкие царапины, явная работа мужских ногтей. «Не хватало еще, – подумал я, – сотрясения мозга. Хотя вряд ли. Похоже, повреждения поверхностные. Но серьезные. И как это она на ногах держится?»

– Что все-таки случилось? – спросил я.

Она извлекла карманный определитель. Экран загадочно мерцал в темноте. Рейчел внимательно посмотрела на него и отрывисто бросила:

– По Семнадцатому на юг, да поживее.

Я развернулся, выехал на шоссе и, пошарив в кармане, протянул Рейчел флакон с таблетками:

– Прими, должно помочь.

Она отвернула крышку.

– Сколько?

– Одну.

Не сводя глаз с экрана, Рейчел проглотила таблетку.

– Спасибо.

– Ну так?

– Давай начнем с тебя.

Я подробнейшим образом описал события последних часов. Мы двигались по Семнадцатому шоссе. Миновали повороты на Аллендейл и Риджвуд. На улицах никого. Магазины – а тут их полно, по сути дела, все шоссе представляет собой нескончаемые торговые ряды – закрыты. Рейчел слушала меня, не перебивая; дождавшись окончания, спросила:

– Ты уверен, что в машине была не Тара?

– Да.

– Я снова звонила своему лаборанту. Состав волос совпадает. Ничего не могу понять.

Я тоже.

– Итак, что случилось?

– На меня кто-то набросился. Все это время я следила за тобой через очки ночного видения. Видела, как ты положил сумку с деньгами на землю и пошел вперед. За кустами сидела женщина. Ты заметил ее?

– Нет.

– У нее был пистолет. По-моему, она собиралась убить тебя.

– Женщина?

– Да.

Я растерялся:

– Ты хорошо ее рассмотрела?

– Нет. Я уже собиралась вызвать подмогу, когда на меня сзади набросился этот тип. Настоящий монстр. Здоровенный, как бык. Он хотел отвернуть мне голову.

– О Господи!

– Но тут проехала полицейская машина. Гигант запаниковал. Он двинул меня сюда, – Рейчел указала пальцем на заплывший глаз, – и все, я вырубилась. Не знаю уж, сколько пролежала на мостовой. Когда очнулась, повсюду были полицейские. Меня то ли не заметили, то ли приняли за бездомную. Ну, а я – я сразу включила карманный указатель. Деньги уплывали.

– В каком направлении?

– На юг, женщина с мужчиной приближались к Сто шестьдесят восьмой улице. Тут они внезапно замедлили шаг. Видишь ли, эта штуковина, – Рейчел указала на экран, – работает в двух режимах. Можно усилить сигнал – и тогда как бы приближаешься на расстояние примерно в четверть мили. А можно вот как сейчас, несколько отдалиться – и тогда получаешь не столько точное местоположение, сколько общее направление. Сейчас, судя по скорости, они от нас милях в шести, на Семнадцатой улице.

– Но в первый раз ты их засекла на Сто шестьдесят восьмой?

– Да. Потом они быстро двинулись в сторону центра.

Я задумался.

– Метро. На Сто шестьдесят восьмой они сели на поезд линии А.

– Я тоже так подумала. Дальше я села в чей-то фургон и поехала в центр. Когда добралась до Семидесятых, вымогатели повернули на восток. Они то останавливались, то возобновляли движение.

– У светофоров наверняка тормозили. На машине ехали.

Рейчел согласно кивнула:

– Они двигались по Рузвельт-авеню и набережной. Я пыталась спрямить путь, но неудачно. В общем, я отстала на пять-шесть миль. Остальное тебе известно.

Впереди, у пересечения с шоссе номер 4, велись дорожные работы. Мы замедлили ход. Три ряда слились в один. Я посмотрел на Рейчел, на все эти синяки, опухоли, царапины. Она молча вернула мне взгляд. Я высвободил руку и со всей доступной мне нежностью, не говоря ни слова, погладил ее по лицу. Она прикрыла глаза, быть может, моя нежность показалась ей чрезмерной, но в глубине души мы оба почувствовали: все правильно. Я ощутил давнюю знакомую дрожь. Я не сводил глаз с любимого, прекрасного лица. Я откинул назад ее волосы. Из уголка глаза у нее выползла и покатилась по щеке слеза. Она накрыла ладонью мою руку, и по мне начало растекаться ее тепло.

Какая-то часть меня – да, я знаю, звучит двусмысленно – хотела забыть, что нас сюда привело. Моя дочь исчезла. Жена умерла. Можно все начинать заново и на сей раз с пути не сбиваться. Мне хотелось развернуться и поехать обратно. Хотелось ехать и ехать, не останавливаясь, не расспрашивая Рейчел о том, как погиб ее муж и откуда взялись эти снимки на диске. Все это можно забыть, я знал, что это в моих силах. Моя профессия – хирургия, она меняет человеческий облик, помогает людям принимать новый старт, совершенствовать видимое или, скажем, делать невидимое видимым. Почему же в данном случае не применить профессиональные навыки? Обыкновенная подтяжка. Первый надрез сделаю за день до той дурацкой студенческой вечеринки, затем, перескочив через четырнадцать лет, разглажу кожу, теперь наложу швы. Все сходится. Тик-так. Четырнадцати лет как не было.

Рейчел взглянула на меня, и я понял: мы думаем в унисон, она только ждет, когда я остановлю машину и развернусь в противоположном направлении. Увы, это невозможно. Мы стряхнули наваждение. Зона дорожных работ кончилась. Ее ладонь соскользнула с моей руки. Я отважился посмотреть на Рейчел. Нет, нам уже не по двадцать лет, но это не имеет значения. Теперь мне это стало ясно. Я по-прежнему ее люблю. Это безумие, глупость, наивность, как угодно называйте, но я до сих пор люблю ее. Годами я убеждал себя в обратном. И не преуспел. Стоило мне вообразить, в какой близости она находилась от смерти, представить, как эти чудовищные руки не дают ей дышать, и подавляемое чувство вернулось. Похоже, оно никогда не покинет меня. По крайней мере, до тех пор, пока я не узнаю правды. Но даже и тогда все останется, как сейчас.

– Рейчел…

Она внезапно напряглась и посмотрела на определитель.

– Что там? – спросил я.

– Они остановились. Где-то в двух милях впереди.

Глава 31

Стивен Бакар положил телефонную трубку.

«Вот так впадаешь во зло, – подумал он. – Однажды переступаешь черту. Потом возвращаешься. Обретаешь покой. Уверяешь себя, будто сделанное тобой – к лучшему. А черта все там же. Она никуда не сдвинулась. Ладно, может, чуть-чуть расплылась, но все равно отчетливо видна. Когда переступаешь черту в следующий раз, она расплывается в твоих глазах побольше. Но это она изменяется, а не ты. Ты остаешься самим собой. Что бы с чертой ни происходило, ты знаешь, где она пролегает. Или уже нет?»