Война герцогинь. Книги 1-2 - Жюльетта Бенцони

прибежать к ней и раскрыть все закулисные тайны? Но ей было всего шестнадцать, и она не так часто сталкивалась с коварными и расчетливыми людьми. Жаль только, что поездка в Париж будет всего-навсего небольшой отсрочкой.

– Мы приедем, и она уже будет дома, – словно бы размышляя вслух, проговорила Изабель.

– Нет, Анна-Женевьева поедет в свой особняк[20], она хочет быть поближе к королеве, чтобы иметь возможность действовать.

Изабель едва сдержала слезы радости.

Париж с восторгом чествовал победителя при Рокруа. Обожание изливалось буквально на каждом шагу: стоило герцогу Энгиенскому появиться – и его приветствовали восторженными рукоплесканиями. Овацию ему устроили и во время крещения сына, которого он наконец отважился увидеть. Сын оказался славным младенцем со светлыми волосиками на голове, у него не было никаких признаков отсталости, и, к величайшему удивлению Энгиена, он сразу его полюбил, это дитя.

Крестили мальчика в Лувре. Бабушка, принцесса де Конде, стала его крестной матерью, а кардинал Мазарини – крестным отцом. Его пригласили, чтобы сделать приятное королеве, ожидая и в будущем от нее благосклонности, так как история с потерянными и найденными письмами еще не была закончена.

Энгиен уступил мольбам Мориса де Колиньи, который публично был объявлен любовником госпожи де Лонгвиль, и согласился, чтобы тот представлял его на дуэли. Оставалось только найти противника достойного ранга. Им оказался герцог де Гиз, последний обломок «Высокомерных», спасенный герцогом Орлеанским от преследований кардинала Ришелье. А поскольку он был также любовником госпожи де Монбазон, о чем было широко известно, и поскольку с Варфоломеевской ночи давняя вражда разделяла Гизов и Колиньи, то невозможно было найти более подходящего противника.

Поединок должен был состояться двенадцатого декабря поздно вечером на Королевской площади с двумя секундантами, господами д’Эстрадом и де Бридье.

Когда Изабель узнала о дуэли, ее охватил ужас. На Королевской площади! На глазах у множества зрителей. Четыре искусных клинка! Кровь, смерть на поединке или на эшафоте, траур, слезы жен и детей, горе, которое не лечит время, подобное горю ее матери, так и оставшейся безутешной вдовой, дети, которые будут расти без отцов, словно мало было военных кампаний, начинавшихся каждой весной?

Волнение и боль Изабель были так велики, что накануне поединка, оказавшись лицом к лицу с кузиной, которая приехала к ним ужинать, как всегда лениво-небрежная и высокомерная, она не сумела сдержать себя. Побелев от гнева, Изабель бросила ей в лицо:

– Вам и в самом деле это понадобилось?

– Что «это»?

– Бойня, которая состоится завтра в честь ваших прекрасных глаз, чтобы убедить весь свет, что вы – непорочная супруга, чистая овечка, чью белоснежную шерстку посмели забрызгать грязью, хотя всему Парижу известно, что несчастный Колиньи – ваш любовник. Можно понять его желание принести себя в жертву вам, потому что он вас любит, но все остальные! Эстрад, Бридье, даже герцог де Гиз! Что они вам сделали, чтобы играть их жизнями?

– Вы сумасшедшая, право слово! – произнесла герцогиня де Лонгвиль с брезгливой гримасой. – Напоминаю, что противная сторона будет драться из-за Монбазон, которая этого недостойна, тут я с вами согласна. Но больше всего меня удивляет, что я слышу такие речи от дочери де Бутвиля. Ему было бы за вас стыдно.

– Я в этом не уверена! К моему величайшему сожалению, у меня не было времени узнать моего отца. Зато долгие годы я видела слезы матери. И если бы не безграничная доброта госпожи принцессы, я не знаю, что сталось бы с нами, со всеми его детьми…

– Довольно! Я устала слушать! Уберите от меня эту безмозглую! Извольте отправить ее в свою комнату. Не имею никакого желания ужинать в ее обществе.

Изабель повернулась к своей благодетельнице.

– Не берите на себя этот труд, госпожа принцесса, я знаю дорогу. И прошу вас простить меня, если доставила вам лишние неприятности. Но сдержаться я не могла.

Изабель сделала реверанс и оставила столовую. Возле лестницы наверх она приостановилась, подумав, не отправиться ли ей в сад к своему любимому фонтану, но в этот вечер было холодновато, и она поднялась к себе в комнату. В ее комнате в камине уже развели огонь, и он весело потрескивал, обнимая поленья. Изабель любила смотреть на его игру. Она взяла подушку и уселась возле камина на пол, подобрала ноги, обняла колени руками и стала смотреть на огонь. Ласковое тепло обволакивало ее, окутывало вместе с неожиданной, непривычной тишиной, которая была редкой гостьей в этом обширном доме, всегда переполненном людьми и суетой. И, конечно же, сквозняками…

Изабель еще не поняла, сожалеет ли она о своей выходке, которая ни на йоту не поколебала самоуверенности ее противницы – а как иначе можно было теперь называть кузину? Анна-Женевьева смотрела на завтрашний смертельный поединок как на почести, воздаваемые ее красоте, а вовсе не добродетели. Добродетель, пожалуй, потребовала бы меньше шума и внимания. Если Колиньи победит, она будет возвеличена. Если потерпит поражение, ее ореол героини романа засияет еще ярче, особенно если она украсит себя траурным бантом. При любом исходе о ней будут говорить, а поэты салона госпожи де Рамбуйе превознесут красавицу до небес. А если виновные поднимутся на эшафот, она поднимется еще выше.

– И она считает себя христианкой, любимой дочерью церкви, которой мечтала посвятить себя в юности?! Подумать только, что она хотела стать монахиней! Что же до тебя, моя дорогая, – обратилась Изабель вслух к самой себе, – то ты можешь собирать вещи, чтобы отправиться завтра утром в Преси.

Дверь отворилась, и вошла госпожа де Конде. Немного смущенная, Изабель вскочила на ноги, приготовившись выслушать обвинительный приговор. Но получила улыбку, полную снисхождения.

– Мне кажется, у вас стало манией собираться к маме, что бы ни случилось. Но я что-то не помню, чтобы я вас отпускала.

– Я полагала, что это следует само собой после того, что я себе позволила.

– Вы здесь у меня в доме, а не в доме моей дочери. И к тому же я вас очень хорошо понимаю. Мысль о том, что вот-вот прольется кровь, и всего-то из-за мелкого грешка, доводит меня до дрожи!

Принцесса опустилась в кресло в уголке возле камина и показала Изабель рукой на подушку, приглашая тоже сесть.

– Мои слова могут показаться вам странными. Трудно услышать такое из уст такой женщины, как я. В вашем возрасте я обезумела от гордости, зная, что король, любя меня, готов начать войну ради моих прекрасных глаз. Но было это давно, и с тех пор я постарела. Нет, не возражайте! Я говорю это только