Ловушка для Сверхновой - Евгений Артёмович Алексеев

89 % соответствует действительности», — сообщил механический женский голос. «Объекты неизвестной природы появились в 112 городах Земли».

Чёрт! Неужели эта проклятая миссия Беккера вызвала столь жуткий резонанс? Нет, этого просто не может быть!

Сжал ладонями виски, пытаясь сдержать пульсирующую боль, но она разрывала голову на куски. Боже! Я опустился на диван, таким измождённым и опустошённым не ощущал себя раньше никогда.

«Представляем новый блокбастер «Моя жизнь с полковником Громовым», — радостно заголосила реклама. Экраны слились в один, заняли всю стену и там закрутились картинки — улыбающийся Громов на фоне похожего на огромного беркута космолета, безумные пируэты в небе. Громов на мотобайке, Громов перед строем пилотов. Громов, полуголый по пояс, демонстрирует свою накаченную фигуру. Какая-то дамочка, спятившая на почве обожания полковника, успела наваять шедевр.

«Известная журналистка Эва Райкова поделилась своими воспоминаниями о полковнике Олеге Громове, материалы о котором собирала долгое время…»

На экране как яркий цветок астры раскрылась фотография Эвы. Она стояла, как живая, будто вот-вот прорвёт прозрачную ткань бытия и ступит царственной походкой сюда, в лабораторию. Затмит красотой яркий свет ламп, встроенных в потолок и стены. И под её маленькой ножкой ковровое покрытие унылого мышиного цвета превратится в безумное многоцветье луговых трав по весне.

Какой же я был идиот! Эва обожала Олега, как и Беккер. Поэтому осталась на базе, и решила присоединиться к миссии. Тоже хотела отомстить. Как я мог сразу не понять этого!

Умирал за окном закат, густела тьма, яркими огоньками в башнях светились окна, как звезды. Проносились, оставляя призрачные хвосты, флаеры и аэротакси. Их обтекаемые тела выхватывал на миг свет реклам. Так тихо и мирно, будто не находилась Земля в шатком равновесии — толкни и покатится вниз, как пушечное ядро с горной вершины. Прямо в адское пекло войны.

Но заслоняя картины приближающейся катастрофы, перед глазами плясали образы — вот Эва в студии задаёт вопросы, потом лежит в стеклянном гробу, беззащитная, беспомощная. А здесь она после пробуждения, коротко стриженная, в клетчатой рубашке и брючках, так трогательно напоминающая ребёнка, которого хотелось прижать к себе, спасти от чужого, опасного мира.

И вот печальное зрелище — похороны Олега. Чаша аэродрома с растущим из земли одноглазым колоссом — диспетчерской вышкой с телескопом, вместила караул, космолёты и гроб, закрытый трёхцветным знаменем Земли. Я держу Эву под руку. На бледных, лишённых жизни, щеках её — мокрые дорожки, под глазами — синева, на ресницах дрожат как роса слезинки, губы нервически подёргиваются. Думал тогда, это лишь театральность — с чего вдруг ей так переживать за незнакомого человека? Но теперь-то я понимал, каким ударом для неё стала гибель Громова. Таким же, как её смерть для меня. Горло перехватило, стало трудно дышать, острая боль пронзила левую часть груди.

Нет! Нет! Нет! Не отпущу! Нет! Олег! Ты даже мёртвый отнимаешь её у меня! Память о ней! Оказавшись рядом с диваном, стукнул с силой по мягкой обивке, так что ощутил твёрдый остов. Материал вытолкнул мою руку, а я вновь и вновь опускал кулак, рубил со слезами на глазах несчастный диван, оставляя глубокие раны.

Мысли путались, налезали друг на друга. Холодный рассудок, каким я всегда гордился, залила разъедающая душу волна злости, досады, ревности и мучительной боли. Всё помутнело, расплылось — доска, исчерченная уравнениями, в которых я уже не видел никакого смысла, стена с огромной живой фотографией Эвы.

Ш-ш-ш-ш. Автоматически опустились ставни, скрыв от меня сияющие в синеющей тьме огни ночного города, который никогда не спит.

Всё громче и настойчивей пиликала внешняя связь, но погруженный в свои мучительные переживания, я никак не мог поднять голову и посмотреть, кто же посмел побеспокоить меня в такой момент. Не выдержав, я вскочил и едва нос к носу не столкнулся с молодым человеком, одетым в старомодный темно-серый костюм, чью унылость разгонял только ярко-красного цвета галстук с пальмами. Разумеется, это были лишь голограмма.

Он напоминал Моргунова, вернее его версию, как если бы с вырезанной из камня статуи главы Совета Десяти сделали копию из глины. Такой же крупный ястребиный нос, нависший над упрямой линией рта, но подбородок слабый и маленький, черты более мягкие, по-юношески округлые, не закостеневшие. Модест по каким-то своим соображениям выбрал на роль секретаря собственного сына.

— Артур Борисович, — совершенно без раздражения проговорил незваный гость. — Вы слышите меня?

— Да, Генрих, слышу, — сделал усилие над собой, чтобы голос звучал чётко, не дрожал. — В чём дело?

— Отец хотел бы видеть вас.

Видеть? Это что-то новенькое. Моргунов редко предлагал встретиться лично. Только в исключительных случаях. Не только потому, что был чрезвычайно важной персоной, но и потому, что своё местонахождение он скрывал от всех.

— Да. Хорошо, Генрих. Я подъеду. Скажите куда.

— Нет, — Генрих покачал головой, продемонстрировав идеальную стрижку темно-каштановых волос, оттянул галстук, будто тот давил ему на шею. — За вами пришлют.

— Кого пришлют?

— Отец распорядился выделить для вас охрану. А также его личный космолёт, — сын Моргунова и говорил так же мягко, как выглядел, будто старался подбирать слова и не обидеть. Стеснялся своего высокого положения — наследника правящей династии. — Он увидел все сводки о покушениях на вас и решил, что теперь это необходимо. Вы понимаете в связи с экстраординарными обстоятельствами…

— Да, понимаю. Буду ждать. Когда они прибудут.

— Они уже ждут вас. Наверху. На взлётно-посадочной площадке Центра. Пожалуйста, профессор, будьте осторожны.

Голограмма замерцала и распалась в лёгкую мерцающую дымку. И на экране застыл герб Моргунова — на треугольном щите — буква «М» на фоне Земли. Внизу на свитке готическим шрифтом выбит девиз — «Я этого хочу. Значит, это будет».

По затылку, спине медленно пополз ледяной страх — а что если это очередная ловушка? Нет, после похищения Громова меры безопасности усилили многократно. Канал связи с Моргуновым шифровался теперь с ключами, которые обновлялись каждую сотую долю миллисекунды. Их составлял квантовый суперкомпьютер. Взломать шифр было просто невозможно. Я осознавал это, как математик, доктор технических наук, академик, но дикий зверь во мне не верил этому. Разум отказывался мыслить рационально, животный ужас поглощал его, заставлял впадать в неконтролируемую панику. Я мог обратиться к Моргунову, чтобы он подтвердил своё распоряжение, но как бы это могло успокоить меня? Ведь я все равно увидел бы лишь голограмму.

И так я стоял напротив экрана, взгляд мой бездумно скользил по завитушкам формул, многочленов, переменных. И я был не в силах сдвинуться с места. Это положение ужасало меня с каждым мгновением всё больше и больше. Жаркими волнами обрушивался стыд,