Бульдог. Экзамен на зрелость - Константин Калбазов

– Вот ради такого взгляда и ради этой оторопи мы и заботимся о своей косе, девичьей красе. Стой, дурень. Не смей. Петруша, скоро гости пожалу…

Договорить она не успела, оказавшись в страстных объятиях молодого супруга. Вообще, Анна заметила, что ей нельзя оставаться с Петром наедине. Тот не упускал ни одной возможности заявить свои супружеские права. Нет, ее это конечно же грело, но ведь есть пределы разумного.

Хм. В тот момент, когда Петр начинал заниматься чем-либо, способным пробудить в нем страсть, – никаких границ разумного для него не существовало в принципе. Без разницы. Будь то строительство корабля, исследовательского института, огненной махины или любимая женщина. Он был готов отдать себя всего без остатка.

Вот и сейчас происходило именно это. Сюда они завернули два дня назад и все это время жили беззаботно, не отвлекаясь ни на что. В эти дни для них существовали только они сами. Впрочем, чему тут удивляться. Впору задуматься, как они выдержали около двух месяцев. Поездка по различным предприятиям, городам и весям не способствовала романтическому настроению. Разумеется, они и не думали давать обет воздержания и ночами очень даже предавались жарким объятиям. Но наслаждаться друг другом вот так, открыто и без оглядки, смогли только теперь.

Петр вспомнил об этом домике совершенно случайно. Его когда-то возвели на берегу лесной заводи. В то время Петр только-только сумел вырваться из-под опеки светлейшего и распробовать вкус охоты. Вот для охотничьих потех и был поставлен этот домик.

Правда, побывать ему здесь довелось только однажды, но имущество было царевым, а потому содержалось в полном порядке. Имелась и семья, присматривающая за домиком. Петр сильно удивился тому обстоятельству, что мужичок, ничего не делая, только присматривая в общем-то за никому не нужной постройкой, возведенной буквально за один день, исправно получает жалованье, равное армейскому.

Вот молодец, шельма. Не растерялся. И жена у него статная красавица, и детишек семеро по лавкам, трое уж считай помощники. Но главное, домик и впрямь содержался в полном порядке. Все чисто и готово в любой момент встретить своего хозяина. Ни намека на затхлость или запустение.

– Петь, а этот дом по твоему велению поставили? – откидывая со лба мокрую прядь волос, поинтересовалась Анна, лежа в объятиях мужа.

– Не-а. Я даже и не знал ничего. Отправились на охоту, а ночевать заехали уже сюда. Оно, может, и почаще бывал бы, и даже скорее всего. Да только меня тогда умыкнули в Москву. А домик стоит. Хм. Я даже удивился, когда Ефремыч, ну этот мужичок из Канцелярии, на мой вопрос ответил, что домик стоит и ждет не дождется моего появления.

– Места здесь просто загляденье. А во-озду-ух… Свежий, пьянящий. И главное, комаров почти нет. Непонятно, отчего так.

– Сам не знаю. Но, наверное, знающий человек место подбирал. Да иному и не доверили бы.

– Петь, ты не подумай, я не хочу лезть в твои государственные дела… – Анна повернулась на бок, все так же держа голову на откинутой руке мужа, как на подушке, и заглянула ему в глаза.

– Анечка, ты вообще-то моя супруга, а потому вместе со мной ответ перед Господом за Россию-матушку держать будешь. Иль думаешь, настояла на своем, отказалась от коронации, и взятки гладки? По сути тут и разницы великой нет, потому как муж и жена – половинки одного целого. А еще говорят, что ночная кукушка всяк дневную перекукует. Иль не слышала?

– Слышала.

– Ну тогда давай выкладывай, чего у тебя наболело. Такие замечательные деньки у нас удались, что, так и быть, можно и поработать немного, – слегка потормошив, подбодрил ее Петр.

– Я насчет Крыма и вообще татарских земель. Не слишком ли жестко ты обошелся? Понятно, что там все больше твои генералы старались, но ведь с твоего попустительства.

– И даже по моему устному повелению, – сразу став серьезным, ответил Петр. – Хочешь понять, отчего так? Оно конечно, может, я и не прав, история и потомки вынесут приговор и мне, и генералам моим – Миниху, Ласси, Леонтьеву да Румянцеву. Одни будут поносить, другие нахваливать. Но сегодня, сейчас я иного выхода не увидел. Сотни лет Крым дамокловым мечом нависал над землями русскими. Сотни тысяч сгинули, защищая от крымчаков свой дом или не выдержав утомительного перехода в полоне. Еще больше оказались в рабстве, и многие тысячи пребывают в рабстве и сегодня.

– Значит, ты хотел просто отомстить? Выместить свою злость?

– Я хочу, чтобы Крым навеки остался русской землей. А значит, там должны жить русские. Только та земля, которую пашет русский крестьянин, становится русской. Никакими штыками не удержать и пяди земли, если там не живут люди, считающие ту землю своей Родиной. Татары всю свою жизнь были воины и жили грабежом да набегами. Каждый их мужчина воин. Он знает это с рождения и растет с тем знанием. Когда мы с трудом формируем армию, а потом еще и обучаем солдат, татары просто бросают клич и собирают многотысячное войско. И рядом с этими волками я должен поселить русского крестьянина. Спору нет, если он разъярится, то места окажется мало всем. Вот только терпение у него поистине безграничное. Да и одной только ярости мало, нужно еще и умение. Но опять-таки я хочу, чтобы те земли легли под плуг тружеников, а не того, чтобы крестьяне с оружием в руках защищали свои дома. Вот и получили приказ мои генералы – в случае проявления малейшего непокорства карать нещадно. Потому и потянулись вереницы беженцев на турецкую сторону. Сегодня считай половина жителей Констанцы крымские татары, да и по Добрудже[16] их немало.

– А пленные? Ты ведь еще и награду объявил за каждого пленного. Поди под это дело казачки да солдатики гребли всех подряд.

– Не без того. За всем не уследишь. Ну да и бог с ними. Не одобряешь? А зря. Даже те, кто ушел к туркам, вернутся, чтобы грабить наши земли. Иначе им не прокормить свои семьи. Волка остановят только две вещи: страх и смерть.

– А как же с теми, кто остается? Ведь теперь они твои подданные.

– Тем татарам, кому не повезло вначале, я уже ничем не помогу. Над остальными воля и закон России. За обиду, нанесенную татарину, обидчик ответит так же, как если бы обидел русского. И за это с уполномоченных на то лиц спрос будет строгий.

– А отчего ввел награду за полоненных, да еще чтобы без ран серьезных? Иль за угнанных славян обида взяла? – потеревшись щекой о плечо мужа, поинтересовалась Анна.

– При чем тут обида? Я не на потешном поле на Масленицу кулаками машу, чтобы обиды держать. Какой толк России от убитых? В набег более не пойдут, и только-то.

– А от пленных?

– Работать будут. Ты разве не знаешь, что еще после первого столкновения с крымчаками я всех пленных определил на рытье канала между Волгой и Доном?

Петр даже изогнулся, чтобы посмотреть в лицо жене. Она же в свою очередь скосила глаза вверх, глядя на него. Чем вызвала улыбку мужа, уж больно потешно выглядела.

– Канал уже прорыли, – опять устраиваясь поудобнее и прижимая к себе Анну, начал пояснять Петр. – Использовали старинный волок между Камышенкой и Иловлей. Правда, дело больно затратное вышло, опять же шлюзов пришлось установить невесть сколько, потому как к лету вода в реках падает. Но управились. Нам этот путь теперь до зарезу надобен будет. Пусть война еще продлится, то не беда. Того, что мы вышли к южным морям, уж никто не изменит. И султан никуда не денется, согласится с тем, чтобы мы торговлю морскую вели.

– А новых пленных куда? И сколь их уж набралось?

– Набралось достаточно. Тысяч пятьдесят уже, не меньше. И число их понемногу множится. Но работа всем найдется. Страна у нас необъятная, а потому нужны и дороги, и речные пути. Первые нужно ладить так, чтобы и в распутицу были проезжими. Вторые соединять каналами, проходимыми в самое засушливое лето. Работа тяжкая, на долгие годы рассчитанная. Так что народу еще и мало будет.

С улицы послышались звуки подъезжающей кареты, и судя по всему, не одной. Петр и Анна разом сели на кровати и переглянулись, как нашкодившие дети. Впрочем, так оно по сути и было. Увлечься настолько, чтобы позабыть о прибытии гостей!

Однако повели молодые себя по-разному. Петр поднялся и начал одеваться. Он не мешкал, но и суеты в его движениях не наблюдалось. Чего нельзя сказать об Анне. Она, словно заполошная, подскочила к зеркалу и с отчаянием приподняла непокорные, все еще влажные, к тому же нечесаные волосы.

Петр поймал на себе осуждающий взгляд Анны и только пожал плечами. Ну а что ему еще оставалось? Можно подумать, это он все затеял и никакой поддержки с ее стороны не наблюдалось. Оба проштрафились, чего уж.

– Анечка, да ты не расстраивайся так. Ничего страшного не случилось. Сейчас Евдокию призову, она тебе куда лучше меня поможет. Ну а я пока с гостями займусь. Вон, Семеныч все верно понял и под навесом стол накрыл. Да так оно и лучше будет, на свежем-то воздухе. Так что никто тебя не потревожит.