Пленница - Ольга Вечная

обо всем и забываясь сама. Спазмы скручивают тело и душу, я застывая, проживая этот безумный момент.

Он снова поглаживает мой подбородок. Я тянусь и нежно целую его в висок.

Еще раз и еще. Срываюсь и веду языком по его виску. Он слегка отшатывается, как всегда делает, когда ошеломлен. Но улыбается. Я нежно-нежно обнимаю.

Алтай приспускает брюки. Надрывает квадратный пакетик. Натягивает резинку на стоящий на двенадцать часов член. Быстро, технично, как делал это, видимо, миллион раз до этого, и я взрываюсь неадекватной ревностью. Борюсь с желанием его укусить.

А он резко тянет меня на самый край барной стойки, туда, где сам стоит. К своему паху. Я едва теперь сижу на ней, по большей части на весу болтаюсь. Его член прижимается ко мне. Алтай больше не улыбается. Шумно втягивает воздух.

Уже знаю, что сейчас будет. Запрокидываю голову, прогибаюсь в пояснице.

- Пиздец, - ругается он и начинает суетится. Терпения не осталось.

Закрываю глаза и прикусываю губу, принимая. Толчок-толчок-толчок. Его хриплый вдох у моего уха. Безумное, ни с чем несравнимое ощущение наполненности и растяжения. Я хмурюсь и вскрикиваю. Он толкается еще раз и еще. В горле пересыхает, я жадно хватаю воздух, постанывая.

Алтай выходит из меня, вторгается вновь, во мне так мокро, что звук стыковки слышим оба. И если я смущаюсь, он буквально дичает и набрасывается на меня.

Тело горит — грудь, живот, промежность.

Он хватает мои ягодицы и двигается. Быстрее-быстрее-быстрее. Он любит меня яростными толчками. Сначала хоть какую-то возможность сопротивляться выбивая, а потом душу. Она не ни к чему мне во время бешенства с чудовищем.

Он трахает меня неудержимо. Я застываю, неспособная пошевелиться и вдохнуть. Новый оргазм прошибает током от низа живота ко всем клеткам. Он короткий, как вспышка, но настолько мощный, что я кричу. Чтобы показать, что живая. Настоящая! Член внутри ощущается огромным, и кайф от этого безумный. Я снова кричу. Боже, я кричу как шлюха на члене Алтая. Потому что не могу сдержаться, потому что трясет всю. Он выходит резко, притягивает меня к себе, проживая свое удовольствие. Горячий, вспотевший.

А я... я жмусь к нему.

Тело не слушается. Катком размазали. Я внезапно вспоминаю о словах отца об Алтае — они словно красной ниткой на моей жизни вышиты. Я понимаю, что если он так со мной сделает, я умру.

- Тише-тише, - говорит Алтай, снова потирая мою щеку. Мягко щиплет за подбородок, и почему это, блин, так приятно.

Он целует меня в шею, потом в плечо, в ложбинку груди. Быстро прикусывает левый сосок, отчего у меня между ног все поджимается, и я ощущаю отголосок того, что только что испытала.

Стягивает презерватив, показывает мне. Мешочек с его спермой, вау. Спасибо, что поделился. Потом приглядываюсь - на латексе есть немного крови. Вот что он мне показывает.

- Больно было? - он смотрит в упор.

У меня снова мурашки. Откуда в этом жестоком человеке столько деликатности и беспокойства? Сдвигаю ноги.

- Нет, - признаюсь честно, глаза прячу. - Сейчас чувствую, что немного режет. Было не больно, не волнуйся.

- Если будет — надо сказать.

- Конечно.

- Рано, видимо. - Потом он усмехается: - Надо было мне завтра приехать.

Натягивает штаны и идет к мусорному ведру.

Сердце глухо обивает удары. Уходит. Как и вчера утром. Но сейчас я точно знаю, что ему понравилось. Не может быть, чтобы на троечку.

Сверлю глазами его излишне широкую, на мой вкус, спину, хищно прищуриваюсь. Надо было завтра приехать? Это все, что он мне скажет после близости?

Ладно. Он грубый боксер. Что с него взять.

Но он дал мне ключик — попросил тепла.

Поэтому я спрыгиваю с барной стойки и, как есть, снизу голенькая подбегаю к нему, обнимаю. Он слегка мешкает, потом не грубо отстраняет, но я снова прижимаюсь.

Опять волнение.

- Адам, - произношу я буквально полушепотом, но он слышит. Его настоящее имя слетает с губ само собой, отец всегда говорил только «Алтай», и у меня язык не поворачивается назвать его сейчас также. - Я шлюха?

Он не понимает. Он вообще меня часто не понимает, мелькает мысль, что возможно дело не в нем.

В свете фонарей я вижу легкий румянец на его щеках, да и вообще черты лица расслаблены. Нет возрастных складок у рта и между бровей, из-за которых я никак не могла осознать, что ему только тридцать один.

- Позавчера ты была девственницей, - отшучивается он, и я ошарашенно таю от его игривого тона. - Так быстро невозможно переобуться.

Я указываю на барную стойку.

- Не бросай меня сейчас. Пожалуйста, поговори со мной о том, что сейчас случилось.

- Эм. Хорошо. Давай поговорим. Мы занимались любовью. Кончили. Надо помыться и поесть.

Я думаю, мы занимались чем угодно, но не любовью в моем представлении, но я это не комментирую.

- Я эмоционально разбита. Ты все время уходишь после близости.

Быстро вытираю глаза.

- Все же больно?

- Нет, - злюсь. - Я все еще возбуждена. И я запуталась окончательно.

- А. Давай продолжим, только с дороги помоюсь. Я тоже хочу тебя еще, - охотно.

Цепляюсь за плечо.

- Я тебе нравлюсь?

- Конечно.

Изо всех стараюсь игнорировать поврежденную кожу. Концентрируюсь только на его глазах. Сейчас — не злых. Спокойных.

- Спасибо тебе за цветы, они прекрасны. Мне было очень приятно, что ты обо мне подумал.

Коротко кивает, будто смутившись.

- Послушай. Я не очень по части разговоров и догадок, если тебе что-то нужно, скажи прямо. Я сделаю, если это в моих возможностях.

- То есть, мы продолжаем? Все в силе? Отношения.

- Вполне. Что тебя беспокоит?

- У нас долгая дурацкая история. Мой отец, он... я себе уже такого придумала.

Он громко вдыхает и кивает сам себе.

- Понял. Ну да, два дня просидела в одиночестве, представляю, что у тебя в голове. - Он снова касается моей щеки. - Я был занят, как освободился, приехал, чтобы побыть с тобой. С моей стороны все в силе.

Помолчав, добавляет:

- Долгие дурацкие истории не мешают любви. Мы ведь обо всем договорились в субботу? Я не передумал. Но хочется уже перейти к полноценному сексу.

- Ладно. К полноценному. Окей. А это что было тогда? Ничего себе, я чуть души не лишилась.

Он улыбается.

- Мне нравится, что ты со мной кончила.