Зона милосердия (сборник) - Ина Кузнецова

Митрич надолго задумался. Потом, видимо, что-то сообразив, быстро всё положил обратно в сумку, застегнул молнию и направился к выходу. Его друг Пётр Иванович из соседнего дома открывая дверь, взглянул на часы: «Что-нибудь случилось, ведь уже больше одиннадцати», – сказал он с тревогой и некоторым неудовольствием. Однако, выслушав взволнованный рассказ всегда уравновешенного и спокойного приятеля, а главное – взглянув на содержимое сумки – вполне проникся серьёзностью события. Он долго молчал, а потом уверенно сказал: «Пойдём к свещеннику». Отец Владимир, настоятель ближайшей церкви, ничуть не удивился поздним гостям: за долгие годы служения он понял, что церковь последнее прибежище в острых, трагических событиях, страданиях и несчастии. А они ведь приходят не по расписанию. После долгого обсуждения они, оставив сумку в церкви, разошлись, решив, что батюшка Владимир по интернету разыщет её хозяина и пригласит его в церковь. И тогда они встретятся вновь.

Когда Митрич выходил из церкви вечерело. Фонари ещё не зажглись. Снегопад кончился. Фантастические сугробы пушистого снега в голубоватых прозрачных сумерках превратили город в сказку. Погружённый в свои мысли, Митрич этой красоты не заметил. История с сумкой поглотило всё его существо. Углубляясь в неё, он пытался связать воедино все нити своих построений. Но это удавалось с трудом. В. случайность происшедшего он не верил. Его мучительно ранил вопрос, с какой целью Господь послал ему это искушение: для укрепления его духа или для испытания. И что будет дальше? Ответа не находилось.

Дома от стен его жилища, от общего уюта тяжесть нерешенных вопросов заметно уменьшилась. Воспользовавшись этим, он быстро разделся и лёг в постель, желая как можно быстрее заснуть. Но сон не приходил. Вместо него поверхностная полудрёма. В ней, сменяя друг друга, яркой пестротой кружились картины из прошлого. Одни грели, другие вызывали боль, третьи, смешиваясь с настоящим, активно наступали, о чём-то спрашивали. Волнуясь, он искал ответа. И временами ему начинало казаться, что все мучительные недоуменные вопросы близки к разрешению. Нужно сделать только один правильный шаг и вокруг станет светло и ясно.

Словно перекликаясь с его сновидениями, утро выдалось солнечным, словно весной повеяло.

Намеченная встреча в церкви должна была состояться в три часа. Когда спустя несколько минут после трёх, Митрич вошёл в церковь, трое мужчин, познакомившись друг с другом, ждали его. Отец Владимир обращаясь к высокому складному мужчине приятной внешности, произнёс: «Антон Степанов! Это и есть ваш спаситель Дмитрий Трофимович». И тут же открыл дверцу в стене, достал сумку и передал её владельцу. Горячее рукопожатие сопровождалось благодарственной тирадой сначала Митричу, затем остальным участникам события.

– Теперь открывайте сумку, – сказал священник.

Антон Степанович раскрыл молнию. Довольно бегло пересмотрел бумаги. Затем достал деньги, пересчитал их. Без размышлений отсчитал 10 тысяч и, повторяя слова благодарности, передал их Митричу. Совершенно спокойно, со светлым выражением на лице, с полуулыбкой Митрич принял эту довольно крупную сумму, как само собой разумеющийся дар. От вчерашнего волнения, страха, мучений от нерешённых вопросов не осталось и следа. Ни произнеся в ответ ни единого слова, Митрич повернулся и резвым шагом подошёл к правому пределу, где стояли ящики для подаяний. Нашёл тот, на котором было написано «Нищим и сиротам», и не торопясь, стараясь не промахнуться, опустил в щель всю пачку полученных денег.

Три раза с поклоном перекрестился на образа. Затем повернулся. Сделал лёгкий поклон в сторону ошеломленно молчавшей группы и вышел из церкви.

Взрыв

Наперекор природе в феврале шел дождь. Непрерывный, скучный, тоскливый. Он начался с вечера. Ночью его мелкие незатейливые капли стучали в окна домов, проникали в сны усталых людей, отнимали покой, уводили в тайные миры. Утро оказалось таким же монотонно серым. Солнце надежно спряталось за слоистыми, беспокойными облаками. Все было серым: небо, дома, тротуары, обезличенные толпы снующих людей, сам воздух и даже снег. Пушистые белые сугробы, еще вчера утром покрывавшие город, за одну ночь превратились в клочья серой ваты, сохранившейся лишь возле кустов и деревьев. Только непогашенные уличные фонари и фары машин с их сверкающими отражениями в мокром асфальте да яркая пестрота зонтиков оживляла однообразный пейзаж улиц.

Таким было раннее утро столицы 4 февраля 1983 года. Поздно вечером того же дня, почти ночью, в Черемушках на Севастопольском проспекте взорвался пятиэтажный жилой дом.

То, что произошло потом, по свой исключительности показалось мне достойным описания.

Удивительный день совпадений, редкостных удач. Проливной дождь, наперекор природе с вечера обрушившийся на Москву, к утру утихомирился. Коварный в своем непостоянстве 67-й автобус одновременно со мной подошел к остановке. Я не опоздала на утреннюю конференцию. И в отделении за весь день – ни одного серьезного происшествия. В результате я вернулась домой почти на 4 часа раньше обычного. По дороге вспомнила, что есть еще одна удача: Юра на сутки уехал в подмосковный филиал своего института. Домашнее хозяйство – не его стихия. А в соединении с трогательным желанием помочь мне зачастую превращается в реальную преграду всякому начинанию.

«Ну теперь-то я уж наверняка со всем справлюсь», – подумала я, переступая порог дома.

Дело в том, что вчера было 3 февраля – день моих именин. Маминой любовью и фантастической изобретательностью этот день с моего раннего детства превращен в узаконенный праздник. А теперь – это традиция. Утром Юра преподнес мне красивый малахитовый гарнитур в серебре. Вечером после работы мы с ним выпили по бокалу шампанского. А прием гостей перенесли на пятницу, т. е. на завтра.

И вот я, уже переодевшись в халат и надев фартук, несколько часов готовлюсь к торжеству. Все должно быть приготовлено именно накануне. Ведь именинница обязана быть веселой, жизнерадостной и красивой.

Завтра соберутся близкие друзья. Они не ждут приглашения. Они хорошо помнят этот день. Одни со времени довоенного детства, другие – с трудной военной юности. Но есть друзья и с более коротких дистанций. Они, кстати, опровергают ходячее мнение, будто бы корни истинной дружбы лежат не выше студенческих лет.

Итак, когда часы на Кремлевской башне пробыли полночь и на сон грядущий всему трудовому человечеству по радио торжественно прозвучал гимн Великого Советского Союза – все кулинарные шедевры были уже созданы. Острые, терпкие, душисто-сладкие ароматы, соперничая друг с другом, наполнили квартиру. Я даже успела накрыть стол в большой комнате, спокойно, без спешки, с любовью. Мне нравится нарядная сервировка. Когда в свете люстр разноцветными огнями переливается хрусталь, блестит фарфор и серебро, в бокалы льется золотистое вино, в котором ломаются и скрещиваются пестрые лучи. Уют и красота сближают людей. Они воспринимают друг друга ближе и родней…

Осталось совсем немного. На газовой плите в громадной кастрюле доваривались яйца. В последний момент мне вздумалось зажарить утку. Чтобы достать ее из глубины холодильника, который стоит в передней, встаю на одно колено, беру утку, поднимаюсь и делаю один шаг по направлению к кухне…

В этот момент взрыв оглушительной силы, словно воскрешая звуки минувшей войны, сотрясает дом. С грохотом совсем рядом у моих ног падает что-то массивное и тяжелое. С хлопающим звуком, похожим на пулеметную очередь, распахиваются дверцы шкафов, из них сыплются книги, со звоном падает посуда. Со стен срываются картины, со столов, подпрыгивая, летят безделушки. Зловеще-звенящей руладой рассыпаются оконные стекла. Ворвавшийся сквозной ветер, бешено веселясь, дополняет всеобщее разрушение. Громоподобный раскат взрыва постепенно стихает. А сотрясающая дом вибрация продолжается. Она мелкой дрожью, словно озноб, ощущается во всем теле.

Опомнившись, обнаружила себя стоящей на том месте, где меня застал взрыв.

На полу у моих ног – громадная бесформенная груда, окруженная как туманом не успевшей осесть мелкой белой пылью. Входная дверь квартиры отсутствовала. Вместо нее на меня глядела ужасающе страшная амбразура с уродливо острыми краями уцелевшей стены, лишенной штукатурки. Вырванная с коробкой входная дверь, падая, потащила за собой тяжелую бронзовую вешалку с одеждой, большую деревянную полку с множеством предметов и овальное зеркало, к счастью, уцелевшее.

Бог спас меня. Задержись я у холодильника лишнюю секунду…

А дом уже клокотал от криков смятенья и ужаса. На разные голоса, надрываясь, кричали дети. Их никто не утешал. Откуда-то неслись звуки похожие на вой. И вдруг в эту адскую разноголосицу ворвался дребезжащий мужской голос, срываясь на визг. Он кричал: «Выходите! Выходите все! Немедленно выходите – сейчас рухнет дом!»