Любовь как любовь. Лобовы. Родовое гнездо - Наталья Горбачева

Люба была на седьмом месяце, и с каждым днем ей становилось тяжелее носить под сердцем свое драгоценное дитя. Тем более что сердце теперь болело от неожиданного открытия… Она уже легла, когда раздался звонок в дверь, и Гриша пошел открывать. На пороге стоял Прорва. Он вежливо представился, извинился и попросил встречи с Любой. Гриша не ожидал, что новоявленный отец Любы окажется таким красивым, крупным, импозантным. В голове сразу мелькнуло: так вот каких породистых кровей его красивая жена… Гриша сказал, что Люба просила ее не беспокоить.

– Видите ли, я уезжаю… Совсем, – печально произнес Прорва. – И перед отъездом хотел сказать ей буквально несколько слов…

В коридор вышла сама Люба и пригласила Прорву зайти:

– Проходите, пожалуйста! Гриша, все нормально. Хорошо, что вы пришли, а то я не знала, как вам это вернуть, – она протянула Прорве коробочку.

Эту коробочку с золотыми часами и бриллиантовыми украшениями несколько дней назад, в день рождения Любы, принес курьер – от неизвестного. Жилкины долго не могли догадаться, кто бы это мог быть. Гриша даже приревновал к Аскольду, но когда ювелир оценил подарок в десять тысяч долларов, подозрение на Аскольда само собой отпало. Теперь стало ясно, что подарок был от Прорвы.

– Люба…

– Заберите это, пожалуйста!

Прорва отрицательно помотал головой, тогда Люба поставила коробочку на тумбочку.

– Вы не хотели, чтобы я появилась на свет, и меня нет для вас, понимаете? – жестко сказала она. – Решили откупиться, да?

– Люба, девочка моя! Не так… – подыскивал слова Прорва.

– Я не ваша девочка!

– Люба, постарайся меня понять. Когда я узнал, что я – твой отец…

– Мой отец – Платон Глебович Лобов. Меня зовут Любовь Платоновна, и никакие новые обстоятельства этого не изменят.

– Я понимаю. Вот поэтому я и решил уехать. Я никому не объяснял почему, даже сыну, только тебе объясню… Я решил уехать, потому что мне нет места в этой вашей жизни.

– Правильно решили, – согласилась Люба.

– Может быть, мы с тобой больше никогда не увидимся…

– Так будет лучше для всех! – по живому резала она.

– Но послушай… Ты можешь… Я могу надеяться, что ты меня простила?

– Хочется уехать с чистой совестью? Появились тут через сорок лет, перевернули мою жизнь… – Люба разнервничалась.

– Но не я же тебе это сказал, я бы не посмел! – оправдывался Прорва.

Люба вдруг схватилась за живот, опустилась на табуретку, проговорила:

– Гриша, вызывай «Скорую»…

В больницу ее отвезли на машине Прорвы. У Любы случились преждевременные роды. Она родила девочку весом семьсот граммов. Младенец был живой, но врачи оценивали его шансы на жизнь очень невысоко. Люба надеялась до последнего. Несколько раз приезжал Прорва, пытался перевести дочь в хорошую больницу, предлагал деньги… В палату к Любе он не решился зайти.

Лобовы-старшие, узнав о несчастье, первых два дня находились также в нерешительности – навещать или не навещать, опасались нервного срыва Любы. Потом мама Таня не выдержала и повезла роженице куриный бульон. Но родственников все равно целую неделю к ней не пускали. Первым, конечно, попал в палату Гриша. Люба была вроде как не в себе, говорила только о новорожденной девочке, которую, как оказалось, ей так ни разу и не принесли. И Гриша не знал, как сказать жене, что ребенок умер. Сообщил врач, и тогда Люба впала в еще большее уныние, перестала разговаривать…

Мама Таня у себя в Бережках вечерами стояла на коленях перед иконой, молилась, как могла, чтобы Господь помиловал ее дочь.

И кризис миновал. Заслуженный медработник Люба Жилкина, которую привыкли видеть в больнице всегда подтянутой, уравновешенной и приветливой, посмотрела на себя со стороны. И тогда, пересилив свое горе, она прониклась жалостью ко всем, кто ее любил и потому – страдал. Люба заметила, как осунулся и похудел Гриша, разрываясь между нею и больной матерью, и поняла, что больше не может оставаться причиной горя любящих ее сердец. Затаив материнскую скорбь об умершем младенце, Люба, к общей радости, начала разговаривать с посетителями. Она всем все простила. Когда пришла Лариса, Люба затронула болезненную для сестры тему. Не зная, как начать, Люба сказала ей просто:

– Ларисочка, пока не поздно, скажи сыну все. Глеб должен знать, что его отец жив.

– Я думала, – с готовностью отозвалась сестра. – Но как я скажу ему? И что мне ответить, когда он спросит, почему я всю жизнь скрывала от него правду об отце?

– Это неважно! – убежденно сказала Люба. – Пусть он узнает правду от тебя, а не так, как получилось у меня… Пока он еще может понять и простить, понимаешь? Простить… Если бы мама рассказала мне раньше, всего этого не случилось бы. И моя доченька, моя малышка… – Любин голос задрожал, и она сделала знак, чтобы Лариса уходила.

С утра Люба заговорила с врачом о выписке, тот долго не соглашался, но наконец сказал:

– Ну, хорошо, только через неделю ко мне на осмотр. В обязательном порядке. Сегодня подготовлю документы, завтра можете отправляться тихим ходом.

Вещи при выписке Любе принесла пожилая медсестра, Вера Никитична, которая присутствовала при родах подавляющего большинства ковригинских женщин. Про нее говорили, что она сама крестит младенцев, которые были не состоянии надолго задержаться в этом мире. Люба поняла, что добрая медсестра неспроста явилась к ней в палату и со слезами на глазах спросила:

– Теть Вер… ты видела мою доченьку?

– Любашенька, ты же слышала, врач сказал: с таким пороком сердца она долго не жила бы… – ответила та.

– Сколько ни есть – все были бы ее…

– Ты себе этим душу не береди. Думай так: воля Господня и ангелочек твой уже в раю, на земле мучиться не будет. А что ангелочек – верь. Я таких обычно сама крещу страха ради смертного, а твоя доченька священнического крещения удостоилась. Как раз батюшку вызывали соборовать тут одну после тяжелых родов… Ну, он и младенчика твоего окрестил. И имя ей дали: Любовь. Знаешь, что скажу: это кто-то в твоем роду за тебя сильно молился. Ну дай бог тебе здоровья!

Не сдерживая слез, Люба обняла пожилую медсестру и на какое-то мгновение ей открылась невероятная глубина истины, что у Бога все живы. И доченька ее семимесячная Любушка жива – только не на земле, а на небе.

Люба попросила, чтобы за ней в больницу приехали Леня и Лариса. Лариса по такому случаю отпросилась с работы на целый день, забрать из школы и посидеть с Глебом попросила Менделеева.

Леня приехал весь нервный, но причины никому не сообщал. Сестры и так знали – переживает измену Насти. Петр и Павел встретили мать с нескрываемой радостью, угостили всех борщом, сваренным под руководством бабушки Натальи. Ничего борщец получился, вкусный…