По естественным причинам. Врачебный роман - Нина Люкке

винного магазина во Фредрикстаде и от экрана мобильного телефона, на котором могли оказаться сообщения от Бьёрна.

Я занималась мебелью с утра до вечера три дня кряду, и, когда канистра наконец опустела, я сказала себе, что теперь я настолько умиротворена и уравновешена, что могу преспокойно сесть за руль и отправиться в город. Мебель нужно покрыть еще как минимум одним слоем, а масло закончилось. Аксель ушел на каяке, телефон лежал на полке дома, а все магазины, где можно купить пропитку, должны были скоро закрыться. Все указывало на то, что нужно ехать.

На парковке строительного магазина я вдруг напряглась, а когда я оказалась внутри магазина, мне за каждым поворотом начали мерещиться Бьёрн с Линдой, но их я, разумеется, не встретила.

Взяв пропитку нужного оттенка, я села обратно в машину и поехала в центр города. Запарковавшись, я вышла на пешеходную улицу и стала шататься по ней из одного конца в другой, мимо людей, сидящих на верандах кафе, затем пошла в сторону порта, мимо выстроившихся в ряд ресторанов. Я делала вид, что читаю выставленные меню, но при мысли, что любая из сидящих рядом пар среднего возраста может оказаться Бьёрном и Линдой, у меня по телу бежали мурашки. Линда не раз выкладывала фотографии из здешних ресторанов. Ужин на веранде с любимым. Всем прекрасного лета. Социальные сети чем-то похожи на старомодные рождественские открытки, которые пользовались популярностью в девяностых. Теперь же мы занимаемся этим круглый год, а не только на Рождество.

Бьёрна и Линды не оказалось ни на одной из веранд. Мобильный телефон молчал. Я вернулась к машине, села за руль и поехала обратно на остров. Все в порядке, сказала я вслух, сидя за рулем. Все в порядке.

Остаток дня я провела с кистью в руках, а на следующий день решила нанести еще слой, так что вскоре вся мебель, включая ту, что я обнаружила в сарае, сияла как новая. Я выставила весь гарнитур на веранде.

– Фантастика, – сказал Аксель и послал своим родителям фотографию. Смотрите, как Элин постаралась!

Отец ответил: Она что, использовала коричневое масло, которое стояло в сарае? Мне казалось, мы договорились, что будем использовать прозрачную, а не плотную пропитку. Не знаю, стоит ли показывать это маме… Думаю, она расстроится.

– Да уж, – сказал Аксель. – Они будут мусолить это неделю, не меньше.

Подобные распри в семье Акселя нередко наводили меня на мысль, что все, чего мне так не хватало в детстве – обычной, нормальной семьи, – на самом деле не существует. Все семьи, которые я знала, – семьи друзей, пациентов, коллег – страдали от затаенных обид, непонимания, споров, стычек и разногласий. Стоило только присмотреться.

Дача на Валере была наполнена воспоминаниями о многочисленных свежих и давних раздорах. На стене над обеденным столом на протяжении многих лет висели фотографии двоих из внуков. Это долгое время оставалось причиной затянувшегося конфликта, в завершение которого отец, несмотря на празднование Рождества, долго кричал на младшую сестру Акселя, которая жаловалась на то, что над обеденным столом нет фотографий ее детей. «Развесить недостающие фотографии внуков – плевое дело, так в чем проблема?» – орал отец. Однако это ни к чему не привело, более того, остался осадок: родители должны были бы сами догадаться, что на стене следует быть портретам всех внуков.

Когда мы съедали провизию, оставленную родителями Акселя в холодильнике на даче, а уезжая, забывали возместить съеденное точно таким же набором продуктов, нас обвиняли в бесцеремонности и эгоистичности, и это при том, что оба врачи, а врачам, как известно, платят хорошо. Когда же на следующий раз, наученные горьким опытом, мы пополняли запасы или вовсе не трогали того, что лежало в холодильнике, родители начинали подозревать нас в том, что мы считали их слишком бедными, чтобы угостить нас молоком и яйцами, что немудрено, ведь мы были намного богаче их самих. До того, как у нас и у сестры Акселя родились дети, они постоянно жаловались на отсутствие внуков. Когда же у них за четыре года появилось целых шесть внуков, им оказалось это не по силам. Когда наши дочки были маленькими и мы звонили родителям, чтобы попросить их посидеть с девочками, всегда оказывалось, что прошло либо слишком мало времени с последней аналогичной просьбы – им что, нечем больше заняться, кроме как сидеть с нашими детьми, – либо, наоборот, мы не звонили слишком давно – спасибо, удостоили наконец их чести повидаться с внуками.

Всякий раз они находили все новые обходные пути, чтобы достичь, как я поняла уже потом, своей цели: не добиться того, чтобы мы все сделали правильно, но насладиться негодованием по поводу того, чтобы мы снова допустили оплошность. Выискивание обид и оскорблений, праведный гнев – это было двигателем всей их жизни; их восприятие мира передалось всем их детям, за исключением Акселя, который занял диаметрально противоположную позицию: проблем для него не было вовсе. Родители же, словно ищейки, вынюхивали оскорбления повсюду, в самых неочевидных местах, у них к этому действительно был особый талант.

Эти переживания составляли суть их существования. Их возмущало все от протечки трубы в подвале до отсутствия звонка от Акселя на День матери. «Я послал тебе эсэмэс», – мог бы ответить Аксель, но текстовое сообщение не имело для них никакой ценности, поэтому, да, нужно звонить, а когда Аксель в ответ на это стонал: «Ну хорошо, я позвоню тебе в следующем году!», это их тоже не устраивало, потому что такие вещи нужно делать по собственной инициативе. Если человека приходилось просить о чем-то, действие теряло свою ценность. Таким образом, телефонный звонок на следующий год автоматически обесценивался. И на следующий год мать Акселя вздыхала в трубку: «Ты никак поставил себе напоминание позвонить мне? Что ж, можешь поставить галочку в своем списке дел!» Легитимная возможность продемонстрировать свое негодование и раздражение приносило им гораздо большее удовлетворение, чем радость от звонка, если бы Аксель удосужился позвонить по собственному желанию. Казалось, им, словно собакам, всегда требовалось что-то, что можно пожевать. Если не мосол, так хоть ошметки мяса, что попадется.

– Обиды и возмущение их возбуждают, – сказала я однажды Акселю.

Аксель покачал головой.

– Не говори так о них.

– Но ты только посмотри на них, когда они смакуют чью-то очередную оплошность: на щеках играет румянец, глаза сверкают, лица горят от возбуждения. Так некоторые люди ищут утешения и услады в печали и жалобах, для них это своего рода центр притяжения, эрогенная зона или вовсе неисследованный половой орган.