Внук Бояна - Розанов Сергей Константинович

С мечом и надеждой

Всеслава

Как отрезали от Черниговского княжества новорусское северное княжество, так и назвали его стольный город Резань. Да и местные жители раньше звали его Эрдзень. Вот и записали в летописях — Резань. Полюбился князю Роману Глебовичу этот город среди лесов, на берегу Оки. От него водные пути идут во все концы, будто так и создан сей стольный град владычествовать над всей Северной Русью.

Но так трудно собрать князей Руси воедино, а еще труднее принудить их к подчинению силой. Только хитростью можно обойти, в душу влезть и осторожно связать посулами, или родством, или торговым делом, или хоть малой помощью...

Князь Роман верил; что в бою веян прием ловок и хорош, лишь бы наверняка бил. Но вот в жизни русских князей одним таким приемом не укротишь. Все надо пускать в ход... Даже братья родные, князья Пронские, сколько с ними ни спорит Роман Глебович, не слушают его! Самовольство великое у младших князей Глебовичей: ни боем, ни обещаниями, ни добром волю свою не ломают: не идут в послушание к старшему брату. А ведь это он дал им обоим пронскую землю, отрезал от Резанского княжества, — как кусок сердца оторвал с кровью. Треть всех доходов шла в дом князя, теперь им идет. А они и ухом не ведут... Смолоду балованы, волюшку вдосталь вкусили... Малому всегда большим быть хочется! Теперь вот новую волость Донскую начали строить — расширяются! Будто меньшаку Ярославу будущее княжество... Как же быть с Пронскими князьями-братьями? Не начать ли собирать Русь не с родных братьев — буйных и непокорных, а со старорусских князей Киевских? Со старших князей. Князь Черниговский Святослав Всеволодович — родич, тестюшка, этот всегда поддержит. А у Киевского князя Рюрика Ростиславовича дочка есть Всеслава. Ее прочат за меньшого Глебовича — за Ярослава. Но он же с детства не приучен к княжению. Слышно: как случится какое неустройство в делах — умчится на охоту: решайте, как знаете!.. И в плену по целым дням за сайгаками гоняется с ханичем... Какой он муж для властной княжны Все- славы?! Да и отдаст ли Рюрик свою дочь в нищенскую волость? Не помочь ли ему подсказом? И не открыть ли глаза на суженого самой Всеславе?.. Слух был, что он там, на Дону, с язычницей-девкой любится. Молву пустить, что не в плену он половецком, а девкой пленен... Подсказать самой да свести их, стравить — пусть косы друг у дружки потреплют...

Думал, думал князь Роман и надумал: быть Всеславе молодой княжной Резанокой: тут юных княжичей хватает. Лишь бы согласилась. А отец ее, Рюрик Ростиславович, любит выпить, погулять, пображничать. Такого легко привести в покорство. Да его и сама княгиня не почитает: блудник великий!- Хотя и воин отчаянный, бьет половцев!

Он, Роман Глебович, князь дела. Вставал с рассветом — по наказу Мономахову: «да не застанет вас солнце в постели». Шел в церковь и починал вершить дела... Ныне, в тихий летний день, князь отдыхал в тени старой яблони у своего резного терема. Сидел за дубовым столом с боярином Туряком, пили они квас и медовуху/ закусывали крупными румяными яблоками. Князь сам вызвал боярина на беседу и теперь вел осторожные речи: как ни предан боярин Туряк, но время пошло такое беспокойное, бояре от рук отбиваются, становятся все своевольнее, сами как малые князья. То им земли мало, то не хватает холопов и деревень, то пошлина торговая велика. Сколько ни дай — все мало... Вот и приходится и слушаться, и жаловать их, и остерегаться: у земельной знати в руках главная вооруженная сила.

Но боярин Туряк предан с головы до ног. Больше всех бояр в казну княжескую вносит. Водил полки на булгар и мещеру, дань приносил немалую. Раз попал в плен к Всеволоду Юрьевичу, помытарился во владимирском порубе, а Роман Глебович выменял его на пленников-владимирцев. Так с той поры и стал боярин самым преданным рабом Резанского князя, уж такой ласковец: все прихоти княжеские исполняет послушно.

Княжий отрок в белом домашнем кафтане наливал в серебряные ковши холодную медовуху и уходил с глаз долой.

— Мучают меня, боярин, мысли боязные о невзгодах Руси. Велики земли русские, но нет могучей головы, нет Ярослава Мудрого... Крепко вы, бояре, держите в руках свои волости, вот так бы и великому князю держать в покорности всю Русь. А то доберутся злые вороги — пропадем!

Роман Глебович отпил из ковша, вытер расшитым полотенцем русые усы и словно пропел — так плавно и душевно выговаривал слова старой песни:

— Тяжело тебе, головушка, без плеч, а и худо тебе, телу, без головушки... Киев-то скудеет!

— Осмелюсь, княже... Скудеет оттого, что ни сам стольный град, ни князь не помогают боярам набираться силы и богатства. Князь силен боярами!

— Как же быть?

Посмотрел на боярина долгим пытливым взглядом, и тот не выдержал:

— Ты, Роман Глебович, страдалец за землю Русскую, порядки крепкие ведешь. Быть бы тебе, княже, великим осударем Руси.

— Ты так думаешь? А что, и впрямь встать нашему княжеству головой Руси? Что скажут бояре наши, поддержат ли? Ведь тогда и бояре у нас станут князьями: земли больше, войска больше... Всех пленников будем делить меж боярами — вот и холопы!

Туряк почти не раздумывал, он за своего князя готов был в огонь и в воду.

— Я испытаю мысли бояр, — проговорил с достоинством. — Думаю, не будут супротивничать, ибо князь — боярин всех бояр. Кто же откажется от земных благ и славы! У кого земля и богатство, тот и хозяин жизни.

Князь кивнул:

— Буду ожидать твоего слова. Искусно выведай, кто из бояр готов умереть за великое Резанское княжество, а кто готов на измену. Они и меж собой как голодные волки зимой...

Роман Глебович сделал передышку, откинулся на спинку скамьи, думал. Пил из ковша и вглядывался в лицо Туряка: ждал, не откроет ли что о боярах. Но Туряк молчал.

— Теперь слушай дело, боярин. — Князь Роман пригнулся к столу, и Туряк придвинулся ближе, настороженно. Он понимал: разговор будет строгой тайной. — Какие у нас силы? Княжество Черниговское пойдет с нами: родичи! Князь богат, в его табунах одних подвершных коней за четыре тысячи... Но вот епископ Порфирий неблагосклонен к нам. И путлявист... Да и князь Киевский Рюрик больше клонится к Пронску. А почему? Там нареченный его дочери Всеславы — наш меньшой брат Ярослав. За их женитьбу и Порфирий стоит...

Князь умолк. По ступенькам красного крыльца из те*» рема застучали сапожки: то княгиня Святославовна прислала теремную девушку звать хозяина и гостя в трапезную на обед.

— Пождите! — откликнулся Роман, досадливо махнув рукой. — Кончим беседу... Да подайте на стол вина. Похолоднее! Со льда!

Допив мед, князь опять пригнулся к боярину.

— А нужна ли их свадьба? Как думаешь? Не лучше ли Всеславе породниться с резанцами? Или у нас мало княжичей? Или среди них пригожих нет? Вот у брата Игоря, царство ему небесное, сын Глеб на возрасте. Ретив и буен. Лют в бою. Зол и тревожен как волк... Или он хуже этого слюнтяя ученого — добряка и смердолюба Ярослава? Нет! И он знает княжное дело, он сможет возвеличить княжество Резанское над всеми... Так не сосватать ли ему Всеславу? Коли она будет у нас в Резани, тогда и Киевский великий князь встанет за нас. Митрополит Киевский рукоположит нам своего епископа... Готов ли ты послужить этому святому, великому делу, боярин?

— Жизнь готов отдать за тебя, Роман Глебович! Я — твой верный пес.

— Тогда слушай да на ус наматывай. И чтоб ни одна душа: ни живая, ни мертвая — этого не слышала и никогда не поведала бы никому. Поклянись!

— Клянусь господом богом! Боярин закрестился, вскинув глаза к небу. — Клянусь всем животом своим и всеми своими смердами и холопами, клянусь семьей своей!

Туряк вскочил со скамьи и, кланяясь на все четыре стороны и крестясь истово, повторил клятву.

— Пересядь рядом! — глухо приказал князь. Мы эту Всеславу доставим к язычнице...

Когда боярин Туряк пересел на княжескую скамью, Роман Глебович оглянулся вокруг — никого нет, и принялся шептать в самое ухо боярина...