Свет – Тьма - Елена С. Равинг

задержалась, поскольку от потери крови и долгого пребывания в лежачем положении у меня потемнело в глазах. Затем мы направились дальше — в перевязочную. Коридор оказался пуст. Не было видно ни одного пациента или посетителя и лишь две медсестры устало болтали возле стола в его дальнем конце. Завидев нас, они замолкли и проводили малочисленную процессию настороженными взглядами. Над ними, на стене я увидела большие часы в белом ободке, стрелки которых показывали десять часов сорок пять минут, из чего сделала вывод, что для утреннего времени в больнице царила неестественная тишина. А вот для вечера — в самый раз.

Значит, я провалялась без сознания как минимум день… Возможно, и не один.

После медсестёр мы свернули налево и пошли дальше по пустынному, узкому проходу, пока не остановились возле очередной двери с рельефным стеклом и прилепленной рядом серой табличкой с банальным обозначением. Парень толкнул дверь ногой, и она легко поддалась. Внутри всё так же пахло хлоркой и спиртом, возле стен стояли какие-то шкафчики и железные поддоны, а посередине располагалась кушетка, затянутая коричневой клеёнкой. Над всем этим нехитрым антуражем возвышалась огромная, круглая лампа.

Парень выудил из дальнего ящика одноразовую простынь и накинул её на кушетку, кивнув мне головой:

— Садись.

Я послушно забралась, а он включил лампу и отрегулировал её по высоте. Потом достал бутылочки, бинты, пластыри и расставил их на железном столе, который подкатил ко мне поближе.

— Ох, опять всё снова, — вздохнул он, вооружившись тампоном, смоченным перекисью водорода. — Хорошо, что теперь ты можешь двигаться, а то лежала, как истукан — фиг подберёшься. Давай начнём с ног…

— Первый раз тоже вы меня перевязывали? — спросила я, начиная испытывать неловкость.

— Да… Сначала подумали, что придётся сшивать по кусочкам, но всё оказалось проще. Хотя пару часов провозились. И как тебя угораздило?..

— На эти вопросы я буду отвечать в присутствии моего адвоката, — хмыкнула я, сама не понимая — серьёзно я или нет…

— Ну, извини, если обидел.

— Ничего… Я и сама хотела бы это понять…

— Так ты не знаешь? На тебя кто-то напал? Хотел убить? Ограбить? Или…

— Я знаю, — отрезала я. — То есть, почти знаю… Но сказать не могу. И разве это важно?

— Мне нет, — снова усмехнулся он. — Я просто штопаю людей… Тебе придётся снять рубашку.

— А?..

Я замялась, но потом покорно её стянула. Всё, что мог, молодой врач увидел ещё вчера, и ничего нового я ему не покажу. К тому же в моём искромсанном теле вряд ли осталось что-то привлекательное.

Однако, несмотря на столь убедительные мысли, я всё равно покраснела от смущения и неловкости.

— У меня останутся шрамы? — спросила я, пока он работал над моей спиной.

— Ну… Порезы в основном неглубокие, мы наложили всего двадцать швов…

— Это я знаю.

— Откуда?

— Подслушала чей-то разговор.

— О, так ты уже приходила в себя?

— Наверное… Пару раз, а потом снова отключалась.

— Странно, мы пытались привести тебя в чувства, но ты ни на что не реагировала. А сейчас так орала…

— Тогда мне не было больно, вы же мне что-то вкололи…

— Мы и недавно тебе «Что-то» вкололи! Но орать это не помешало.

— Извините, — виновато промямлила я. — Так что со шрамами?

— Несколько останется. А в остальном — как пойдёт заживление. Я потом пропишу тебе мазь, она хорошо сглаживает рубцы.

— Понятно, — я ещё больше смутилась. — Спасибо вам… Вы добрый.

— Просто я ещё не закостеневший, — спокойно заметил парень и протянул мне чистую больничную рубашку. — Вроде закончили.

— Но это…

— Всё оплачено, — усмехнулся он. — Включая отдельную палату, личную яхту и джакузи. Твой отец раскошелился.

— Да, это в его духе, — улыбнулась я и снова приняла помощь доктора, который придерживал меня, пока я одевалась и вставала с кушетки.

Путь назад мы проделали чуть быстрее. Врач заменил многие повязки специальными пластырями, и двигаться стало проще, поскольку теперь я не боялась, что что-нибудь съедет или развяжется. Вернувшись в палату, я увидела чистую постель — её уже успели поменять. Затем доктор помог мне лечь и даже снять шлёпки, от чего я почувствовала себя ещё более неловко, чем в процедурном кабинете.

— Спасибо, — с облегчением выдохнула я, когда, наконец, смогла расслабить мышцы.

— Постарайся не крутиться, иначе снова всё посрываешь. Обезболивающего должно хватить до утра. Если что, жми на кнопку, — произнёс доктор и вышел из палаты, выключив за собой свет.

К этому времени за окном совсем стемнело.

Что ж…

Завтра приедет папа.

Завтра приедет следователь.

Я пока не придумала ничего лучше, чем признаться, что сама себя порезала, так что, скорее всего, завтра меня выпрут из больницы прямо в лапы Лазаревского. У меня осталась лишь эта ночь, и так хотелось, чтобы она прошла спокойно…

Я широко распахнула глаза, захваченная врасплох очередным приступом страха.

А если «Тьма» придёт снова? Если вторую такую ночь я просто не переживу? И ни папа, ни врачи, ни следователи так и не узнают всей правды. Они посчитают, что я покончила с собой, а настоящие причины будут известны лишь маме. Только её никто не станет слушать.

Я ощутила приступ жалости и вины, охвативший душу.

Бедная…

Я всю жизнь считала её сумасшедшей. Как и все вокруг. И только теперь, столкнувшись лицом к лицу со сверхъестественной силой, с «Тьмой», в которой она жила все эти годы, поняла, насколько глубоки были её страдания. Мы запихнули её в стены психушки, где не могли ни вылечить от выдуманной болезни, ни защитить от преследовавших призраков. А ведь она всего лишь знала вещи, недоступные другим.

Что являлось худшей участью: быть посвященной в сакральные тайны бытия, но жить отрезанной от мира, или существовать в социуме, ничем не отличаясь от остальных и пребывая в полном неведении, которое могло разрушиться в любую секунду? Второе давало комфортное существование. А что давал первый вариант? Вечные психозы? Расшатанные нервы? Хронические страхи и стремительно развивавшуюся аутофобию? Зачем нам открывали тайны, которые человеческий мозг усваивал с огромным трудом? И почему так крепко в нас вцепились? Ведь в том, что старик чего-то добивался, я не сомневалась.

Зачем ему понадобилась моя мама?

Зачем ему понадобилась я?

До того как у мамы начались срывы, ей тоже снились плохие сны, а мои кошмары повторялись слишком часто и казались слишком реальными. Так может, это были вовсе не кошмары? Не просто фантазии больного мозга, а воспоминания о каких-то далёких, давно забытых, но сохранившихся в душе страшных событиях, которые теперь обрывками всплывали на поверхность. Но неужели все те ужасы могли