Дубинушка - Иван Дроздов

— Говорят, вы храм строите. А разве можно его построить? Папа новый дом строил — и то как это трудно было. Ему вся станица помогала.

— Трудно, конечно. Храм ещё труднее восстановить, но надо же.

— А кто это сказал, что надо? У нас церковь в станице есть, — она, правда, тоже порушена, но ещё стоит. И колокольня высокая. Там раньше колокола были. Уж если восстанавливать, так лучше бы нашу церковь. А это еще и неизвестно, что тут было. Говорят, древний храм, а какой он, и наш ли, русский, а то, может, и татарский. Учитель истории нам рассказывал, что на месте станицы Каслинской и хутора этого землянки татарские стояли, а ещё раньше, вроде бы, и китайцы тут жили. Китайская-то стена к нам близко подходит. Я когда маленькая была, бегала по ней и грибы собирала.

Вячеслав хотел бы рассказать Марии, почему он решил старый храм восстанавливать, а не ту церковь, что стоит посредине станицы, но для начала решил не пускаться в длинные разговоры, — не лекцию же ей читать, — но пообещал:

— Если вы в другой раз ко мне заедете на вашем прекрасном коне, я вам раскрою кое-какие мои секреты и даже чертежи покажу, рисунки. Я ведь прежде, чем взяться за дело, документы изучал, книги историков, краеведов. И ездил в Троице-Сергиеву лавру, что недалеко от Москвы. Там фотографировал и делал рисунки домов и церквей, что строились примерно в то же время. Так что мое желание восстановить древний храм не с неба упало.

Вячеслав задумался, а потом, улыбнувшись, добавил:

— А, может, и с неба внушение пришло. Я ведь, в отличие от вас, молодых, к Богу всей душой и сердцем прикипел. А таких-то, как я, Бог любит. Может, и он мне внушил.

Маша сказала:

— Вы вроде бы ещё и не старый. Сколько вам лет?

Вячеслав засмеялся.

— Вроде бы… Ну, а если присмотреться — так, может, я уже и старый? А?.. Ну, сколько же ты дашь мне годков?

— Тридцать, — простодушно ответила Маша.

Вячеслав рассмеялся в голос. Он даже закачался на своём штабеле и чуть не упал с него.

— Ну, отмочила — тридцать. Да мне уж сороковой пошёл.

Маша искренне огорчилась. Сорок лет по её меркам древность. В этом возрасте на пенсию собираются, а там и на вечный покой. Про себя подумала: «А лицом вроде бы и не такой уж старый…»

Вячеслав продолжал смеяться, а Маша смотрела на него серьёзно и не могла понять, почему это он так долго смеётся. Чего же тут смешного, если человеку сорок лет. Да моему отцу и то, кажется, сорока-то нет.

— Ну, а теперь признавайся: а тебе сколько лет?

— Не скажу. У женщин про возраст не спрашивают.

— Тоже мне, женщина нашлась. Да тебе и пятнадцати нет.

Маша поднялась и с напускной серьёзностью сказала:

— Меня Пират заждался. Надо ехать.

Потом то ли в шутку, то ли всерьёз добавила:

— Про вас я всё узнала, а про меня… не обязательно всё знать.

Ей было приятно сознавать, что она не всё о себе сказала незнакомому мужчине, — и это ещё и тем хорошо, что дело она имела с человеком из другого мира, из другой цивилизации — с человеком пожилым.

Вячеслав вышел с ней вместе и проводил её до стоявшего у дерева коня. С восхищением наблюдал, как легко и грациозно взлетела она в седло, как затем тронула и выехала на тропинку, ведущую к северной части станицы. На коне она выглядела вполне взрослой и очень красивой.

Дома, дав коню корм и питьё, она зашла к девочкам и мальчикам. Был уже поздний вечер, и они, поужинав, разошлись по своим комнатам и кто читал, лёжа на кроватке, а кто сидел за столом, рисовал, писал или читал. Маша привезла им из города много книг и заставляла их больше читать. Говорила им о Горьком, о Джеке Лондоне; они мало учились, но благодаря книгам много знали. Рассказала и то, что слышала о хлеборобе из зауральского села Терентии Мальцеве — о нём рассказывал учитель; так он и нигде не учился, а стал академиком и знаменитым учёным-растениеводом.

Пошла к отцу и на счастье застала его дома. Он недавно пришёл от Вячеслава и готовил себе ужин. Маша заняла его место у плиты, жарила картошку с салом и весело рассказывала о своём посещении странного человека, который вознамерился в одиночку восстановить разрушенный храм.

— Пап, а разве можно это сделать — без помощников и денег? Ведь, как я подозреваю, денег у него нет, а если и есть, так немного. Да уж в уме ли он, этот дядя? А, кстати, сколько ему лет и за что он в тюрьму попал?.. Может быть, он преступник опасный и от него подальше надо держаться?

Отец не торопился отвечать на её вопросы. Он всегда радовался, когда дочка к нему заходила, а в последнее время она и называла его отцом, и бельё ему стирала, и в доме прибиралась, а частенько готовила ему и обеды. Узнав, что он женится на Татьяне, она поначалу расстроилась, стала ревновать его, но затем подумала, что в семье отцу будет лучше, а его дети Василёк с Ксюшей и ей не чужие, смирилась, и даже была рада, что и у неё теперь близких людей стало больше; словом, Маша была довольна развитием событий и для себя решила, что отец для неё — самый близкий в мире человек, а его супруга Татьяна хорошая женщина и к Маше относится, как и к своим детям.

Ждала, что скажет отец об этом странном человеке, который неожиданно приехал к ним на хутор Заовражный и начинает делать то, о чём его никто не просил: восстанавливает никому не нужную церковь.

— Понравился тебе Вячеслав? — неожиданно спросил Евгений.

— Пап! О чём ты говоришь? Он же старый. Ему сорок лет. Ну, как он может мне понравиться?

— Сорок лет? Это он тебе сказал?

— Ну, да, он. Большой, сильный, и весь какой-то пожилой.

— Ты его так находишь?

— Он и сам говорит, что сорок лет. Но даже и не только в этом дело; он же ненормальный, куда-то сдвинутый. Ну ты сам подумай: восстанавливать храм! Да его, храм-то, сотни людей строили, и не один год. И деньги кто-то давал. Да ещё какие деньги! К тому же, и в тюрьме сидел. Не зря же туда людей сажают.

Тут Мария спохватилась, стала оправдываться:

— Я, конечно, не говорю о тебе, ты — другое дело, зазря туда угодил, но не все же так!..

Евгений покачивал головой, улыбался. Обелять Вячеслава не торопился; он и сам оставался в серьёзном недоумении от его затеи с храмом, да и помнит, как Вячеслав озадачивал лагерных товарищей резкостью своих суждений; не хотел бы для Марии такой партии, но и вешать напраслину на товарища — тоже не в правилах Евгения. Решил говорить с Марией как со взрослой.

— Лет-то ему немного, — заговорил Евгений, — едва двадцать пять исполнилось, но человек он для меня непонятный. На язык остёр и судит обо всём сплеча. В лагере его побаивались, но в делах спорый и сил не жалеет. Ему за хорошую работу и срок на два года скостили. А между тем, он институт инженерный окончил, но дома строить не захотел, а пошёл в журналистику. Словом, человек он, что называется, крутой, и срок получил за дела политические. Губернатора жидом обозвал и морду ему пообещал набить. Такая-то прыть мне тоже не по душе. Одним словом, Маша, человек он рисковый, и я бы не хотел, чтобы у тебя муженёк такой был.