Дубинушка - Иван Дроздов

Не знал, не ведал всего этого житель гор и жарких каменных степей Нукзар, а по-первородному какой-нибудь Ахмет или Бекбула, поддался звериному инстинкту — резать! — и, едва дождавшись полуночи, подкрался к ветхому домику Гурьяна Цаплина, вошёл в никогда не закрывавшуюся на ночь дверь горницы и увидел в свете неверной луны кровать, а на ней что-то дыбилось, топорщилось. «Старик! Он — старик!» И, крадучись, с блеснувшим под луной кинжалом, направился к кровати.

А старик лежал на печи. И в тот момент, когда Нукзар подходил к двери, старика достала лапой его собачка, разбудила. Старик слез с печи, встал в угол возле своей дубины. Слышал и увидел из своего тёмного угла, как в хату вошёл непрошеный гость. И видел, как с кинжалом он крадётся к его постели. Положил правую руку на комель дубины. И когда Нукзар с кряканьем вонзил кинжал в одеяло, старик правой рукой взял дубину и в тот момент, когда Нукзар, услышав шорох в углу избы, направился к нему с кинжалом, сунул ему в лицо дубину. Турок присел и опускался всё ниже, таща за собой одеяло, в которое вцепился, холодея от ужаса. Потом он поднялся и метнулся к двери. Побежал к машине, на которой приехал из района, и на ходу орал нечеловеческим голосом. А добежав до машины, упал на дверцу, остававшуюся незакрытой, жадно глотал воздух и, наконец, затих, свесив безжизненно руки. На крик к дому Гурьяна бежали полураздетые казаки и казачки. Одни заходили в дом, другие сгрудились вокруг машины. Кто-то сказал:

— Он мёртвый. Не трогайте! Позвоним в район.

А в доме с печки, кряхтя и постанывая, слезал дед Гурьян. Он, конечно, всё понял, но спросил:

— Чевой-то вы все вдруг всполошились, как куры на нашесте?..

Назавтра утром к дому Гурьяна одна за другой подходили машины, и все импортные, дорогие, вольвы да джипы, бэмвэшки да мерсы. Прикатили все начальники из района, двое от губернатора, и даже из Москвы прилетели на самолёте. Дом и всю усадьбу деда облепила ребятня и девчонки, которых в станице теперь стало много. Взрослые казаки стайками грудились поодаль, думая и гадая, что он за человек, этот Нукзар, если уж из-за него всполошилось так много начальства?..

О том, что горец проник ночью к деду Гурьяну и пронзил одеяло и матрац кинжалом, никто ещё не знал. Да и не могли в это поверить: слишком нелепым казалось такое нападение на старика. Прокуратура поручила вести дело Павлу Арканцеву. Он находился в Каслинской в длительной командировке с целью найти источник фальшивых долларов.

Павел приступил к делу немедленно, фотографировал все детали происшедшего, составил бригаду понятых и в их присутствии осматривал и заносил в протокол изорванную кинжалом постель старика, затем опрашивал Гурьяна, который держался спокойно и рассказывал всё по порядку. Старший врач сделал предварительное заключение: смерть наступила от разрыва сердца, то есть от обширного инфаркта.

Вскрытие тоже показало: умер от внезапного сильнейшего стресса.

Казаки и казачки, а вслед за ними и дети постепенно разошлись по домам. И не было коллективных обсуждений, громких возмущений, — взрослые ещё раз убедились в том, что кому-то очень нужны их земли, их бахчи, знаменитый на всю округу сад, в который они вложили немало усилий. Им не нужно было собраний, громких слов о необходимости защищать своё имущество, свои права; они как бы ещё раз отрезвели и повзрослели — они готовы были к борьбе. Тот же казак, что говорил о бесполезности дубины, заметил: «Вот те и дубинушка! Старик-то дело нам присоветовал. Она, дубина, и в руках Ильи Муромца главным оружием была».

Мария всё чаще звала к себе Тимофея и Зою. Оставляла на ночь. Тимофей — не по годам серьёзный, работящий и очень честный парень. Если Мария поручала ему сходить в магазин, он делал покупки, а сдачу в точности до копейки приносил домой.

Мария очень его полюбила; уже через месяц-два она жизни своей не мыслила без Тимофея. Что же до Зои, то девочка называла её мамой и ходила за ней, как пришитая. И спала она вместе с мамой, а когда просыпалась и мамы возле неё не было, начинала плакать. Девочку напугала потеря родителей, и она боялась, как бы это несчастье не повторилось снова. Слабенький, только что просыпающийся ум, конечно, не осмысливал эти сюжеты, но подсознательно страх в её головке жил, и она теперь была счастлива обретением мамы.

Но, пожалуй, самые разительные перемены с появлением ребят произошли в жизни Шарика. Вначале он сразу привязался к Зое. Она всё время тянула к нему ручки, обнимала пса, и он ползал у нее по груди, взбирался на плечи, лизал тёплым языком и яростно проявлял всякие другие собачьи нежности. Однако со временем он всё чаще оставался дома с Тимофеем, крутился возле него, с ним же поедал вкусные бутерброды, кусочки мяса, рыбы — и во всём другом делил с Тимофеем все жизненные радости. Пёс будто бы даже теперь больше крутился возле своего нового хозяина, чем возле Марии.

Был тот период времени, когда погода в низовьях Дона то сияла щедрым летним теплом, а то вдруг сменялась метелями и насыпала сугробы.

Казаки ждали весны, готовили к посевам семена, ремонтировали лопаты, мотыги, грабли.

В один погожий день Мария пошла к Денису, и с ней, как всегда, держась за руку мамы, семенила ножками Зоя. А когда Мария заговорилась с Денисом, Зоя выскользнула за дверь и пошла домой. На полпути её окликнул дядя, сидящий в малиновом «жигулёнке»:

— Зоя! Иди ко мне, я тебя покатаю.

Зоя знала этого дядю, он со своей машиной часто стоял на бугорке вблизи от ихнего куреня, и от большого дома, про который говорили, что здесь будет приют для детей. Она доверчиво подошла к машине, и они поехали к станции, а оттуда в районный центр. Зоя не однажды ездила с мамой и с Денисом по этой дороге, они на пути заезжали на завод комбикорма, закупали мешки с едой для кроликов, а затем ехали в райцентр и там на базаре и в магазинах покупали разные продукты. И всегда Зоя получала мороженое, конфеты и всякие другие вкусности, а потому она спокойно сидела в машине, ожидая, что и на этот раз её будут угощать конфетами и мороженым.

Глава пятая

Мария объехала всю станицу, ездила в район и нигде не нашла малинового «жигулёнка», на котором ездил чубатый казачонок из соседней станицы. Он служил шофёром у Шапиркина, а теперь выполнял разные поручения Авессалома Шомполорадзе и вот куда-то увёз Зою. Вернулась домой в большой тревоге. Не сразу вошла в свой дом и не сразу заметила в нём двух оживлённо беседующих мужчин. Голос одного из них ей знаком — это был Шомполорадзе. Он после гибели своего друга чаще заходил к Марии, просил сварить кофе или сделать чай из цветочного набора и подолгу у неё засиживался, уходя, оставлял доллары — десять, а то и тридцать, пятьдесят. Видимо, через Марию он хотел узнавать о настроении казаков, о том, что они думают о нём, что намереваются делать. А Мария охотно брала его деньги, которые в тот же день или назавтра относила нуждающимся, и рассказывала о том, что доллары даёт ей Шомпол. Старушки, молодухи, вдовы или многодетные матери, которым помогала Мария, с благодарностью принимали подношения, но тут же пугливо восклицали: