Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли

– Вам бы романы писать, товарищ Котов…  – в темных глазах промелькнул холод. Он отозвался:

– Жизнь бьет любую литературу, милый мой, отправляет сочинителей в нокаут…  – как и предсказывал наставник, Невеста его простила:

– Я валялся у нее в ногах, – хмыкнул Саша, – говорил, что я виноват, что я обманывал ее…  – он сделал вид, что боялся презрения со стороны девушки:

– Твой отец погиб случайно, – шептал Саша, – наши военные не хотели сбивать истребитель. Это была оплошность, такое происходит в небе. Но я знаю, ты была уверена, что его убили вместе с моей мамой…  – она шептала что-то ласковое, неразборчивое, привлекая его к себе:

– Я вырос в детском доме, – Саша искусно перемежал правду с ложью, – после войны я узнал, что я сын героя, летчицы…  – о Сашином отце, разумеется, Невесте говорить не стоило:

– Но я ничего и не сказал…  – он потушил сигарету, – а Невеста не 880, она купила слезливую легенду о несчастном сироте…  – по словам Саши, он стал курсантом разведывательной школы и работником Комитета, ведомый только желанием выяснить правду о судьбе матери:

– Я должен был во всем признаться раньше, любовь моя…  – он всхлипнул, – но я думал, что ты от меня отвернешься из-за моего происхождения. Прости, что я лгал тебе, что притворялся немцем, больше такого никогда не повторится…  – Невеста пока рассказала ему только то, что он и так знал:

– О моем младшем брате, – холодно подумал Саша, – и о смерти Чертополоха. Надо выяснить, с кем Чертополох встречался у тайника, окончательно подтвердить предательство Пеньковского, понять, что это за М и ждать, пока 880 вынырнет наружу…  – несмотря на обилие дел, Саша теперь был уверен в себе:

– Больше она от меня никуда не денется…  – он коснулся свежего синяка на нежной шее девушки, – у нее глаза пьяные, когда она на меня смотрит. Ее повело, что называется. Она сейчас думает не головой, то есть вообще не думает…  – он обещал Невесте встречу со старым боевым товарищем ее отца:

– Он воевал с твоим папой в Испании, – шептал Саша, – он стал жертвой репрессий, но его реабилитировали. Он дружил с Вороном, они вместе летали под Мадридом, встретились в Мурманске…

Саша был уверен, что товарищ Котов в случае нужды изобразит хоть папу римского:

– Что она не расскажет мне, тем поделится с ним. У него великий дар располагать к себе людей, он гениальный разведчик…  – Саша взглянул на нетронутую картонную упаковку среди сброшенного белья:

– Пользоваться ими было бы подозрительно, – он поднял бровь, – в порыве великой страсти о таком не думают. Но я был аккуратен, ничего не случится. Даже если и случится…  – он потянулся, – я ее заставлю сделать аборт. Объясню, что пока не пришло время создавать семью. Она согласится, она пойдет за мной босиком на край света…  – Невеста был ценна для них только на своем месте. Саша подумал, что в качестве перебежчицы девушка им не нужна:

– Она перебежит…  – Скорпион зевнул, – она наплюет даже на брата в стремлении стать моей женой, но такое мне совершенно ни к чему. Надо кормить ее обещаниями, но ничего не давать…  – он не собирался приводить девушку на Фрунзенскую:

– Я простой советский парень, пусть и внук Горского, – улыбнулся Саша, – я, можно сказать, наскреб по карманам трешку, чтобы расплатиться за такси. Не надо ей видеть, как я живу на самом деле. И вообще, в этих апартаментах поселится моя жена, а Невеста ей никогда не станет…  – к «Мосфильму» их тоже везла комитетская машина:

– Она начала меня целовать прямо у колонны Большого театра…  – Саша осторожно коснулся плеча девушки, – а в такси чуть ли не разделась. Хорошо, что ребята ко всему привыкли. Ладно, надо ее будить…  – Невеста прижималась к нему всем телом. Саша ожидал, что просто так девушка его не отпустит:

– Хоть пять минут, а урвет. Истинная пиявка, и теперь мне ее долго не стряхнуть. Но дело есть дело, надо выполнять задание…

Заслышав в передней звонок, он насторожился. Здешний номер знали только дежурные Комитета. Неслышно поднявшись, Саша прошлепал босыми ногами к аппарату. В прихожей стоял сумрак, однако он не включил свет:

– Она может проснуться, а мне ни к чему, чтобы она слышала мои разговоры…  – Саша сначала даже не понял, о чем сообщает дежурный. Выслушав коллегу, он коротко сказал: «Я еду». На том конце провода помолчали:

– Нет нужды, товарищ Матвеев, начальство сейчас в больнице. Продолжайте выполнять нынешнее задание…

Отозвавшись «Есть», звякнув трубкой, Саша устало прислонился к стене. Младшая Куколка, неожиданно впавшая в кому, лежала на операционном столе в отделении неотложной хирургии главного военного госпиталя.

Аня прислушивалась к недовольным голосам, гремящим из-за двери, выкрашенной облупившейся, белой эмалью. Сверху имелось окошечко, но стекло тоже замазали чем-то вроде известки. Как Аня ни старалась, она не могла разглядеть лиц врачей:

– Их несколько человек…  – она до боли зажала красивые руки коленями, – хотя мы пока видели только комитетчиков…

Они с Павлом сидели рядом, на клеенчатой кушетке. Вокруг витал стойкий запах дезинфекции. На каталке притулился эмалированный чайник с кривой надписью: «Хирургия». Им принесли жидкого чая и два граненых стакана. Привстав на цыпочки, открыв рассохшуюся форточку, сопровождающий впустил в комнату прохладный ветерок осеннего утра:

– Можете курить, – разрешил он, – вам сообщат о состоянии вашей сестры…  – в пять утра, после возвращения с приема у китайской делегации, их разбудили настойчивые звонки в дверь:

– Наде стало плохо на гастролях, – Аня приказывала себе успокоиться, – ее привезли срочным рейсом в Москву…  – сестры они пока не видели и не знали, что с ней. Аня скривилась от тупого спазма в животе:

– У нас всегда так было…  – девушка подышала, – когда кто-то болеет, другой всегда это чувствует. Надю оперировали, она может…  – Аня не хотела даже думать о таком. Брат сгорбился, прижавшись лицом к ее плечу. Она ощутила горячие слезы на шее. Обняв Павла, девушка покачала его:

– Что ты, милый…  – шепнула Аня, – наверное, у Нади всего лишь аппендицит. У меня болит живот…  – она слабо улыбнулась, – не волнуйся, это рутинная вещь…  – Павел шмыгнул носом:

– У одного парня в училище так было. Аппендицит перешел в перитонит, он едва не умер…  – Аня подумала, что Надя могла не обратить внимания на боли:

– У нас обоих болезненные месячные. Если аппендицит совпал с этим временем, она, как обычно, принимала анальгин. Пила таблетки и танцевала, она всегда так делает. Она превозмогала себя, пока не свалилась…  – близняшки болели бурно и быстро, с температурой, зашкаливающей за сорок градусов:

– Павел не такой, он долго раскачивается, как говорила медсестра в школе…  – брат мог чихать и кашлять неделями. Аня вспомнила бархатный балдахин над детской кроваткой, аромат меда и малины. Ласковый голос велел:

– Глотайте, мои хорошие, забирайтесь под одеяло. Сейчас вся хворь из вас выйдет…  – отец менял им ночные рубашки и постели, укачивал на руках, вытирал разгоряченные лица девочек:

– Или не отец, – Аня прикусила губу, – это было летом, после смерти Сталина. Он умер в марте…  – зэка из персонала виллы не скрывали радости, – а папа приехал в июне. Он провел с нами два месяца, но в июле мы заболели ангиной. Мы выздоровели, он улетел в Москву, обещая вернуться с подарками на наш день рождения, первое ноября…  – Аня вспомнила, что сегодня двадцать седьмое октября:

– Мы с Павлом хотели послать телеграмму Наде, поздравить ее…  – восемь лет назад, в августе пятьдесят третьего года, вместо отца на вилле появились визитеры в форме офицеров МГБ:

– Нам велели складываться, – Аня закрыла глаза, – разрешили взять со собой мопсов. Нас погрузили в самолет и увезли на Урал, в интернат…  – им объяснили, что отец выполняет ответственное задание партии и правительства. Аня предполагала, что отца расстреляли вместе с Берия и другими, как выражались в газетах, шпионами запада: