Охотясь на Аделин - Х. Д. Карлтон

Кейс, он просто стоит в стороне и внимательно наблюдает за мной. И если бы я был менее значимым человеком, то мне бы стало не по себе.

– Допустим, мне не плевать, что ты Зейд, – почему ты здесь и что забыл в доме Терезы?

– Чтобы выйти на вас, разумеется. Прошу простить мои неучтивые действия, но время не терпит, – отвечаю я, ухмыляясь.

Райкер недовольно фыркает в ответ.

Это даже трогательно.

– Вам о чем-нибудь говорит имя доктор Гаррисон?

На несколько мгновений наступает полная тишина, а затем Дайр усмехается.

– Так это был ты, да? Поджег его больницу и его самого?

– Разумеется. Я наткнулся на интригующие кадры с лицом Райкера случайно. Настолько интригующие, что решил провести расследование, и тут словно сам Иисус вручил мне подарок. По слухам, вы все очень специфические… торговцы. А у меня есть срочная потребность в ваших услугах.

Райкер бросает взгляд на Терезу, которая смотрит на нас с выражением полнейшей скуки на лице.

Уловив потребность Райкера в конфиденциальности, она взмахивает рукой.

– Брось. Мне все равно пора вздремнуть.

Он смотрит на меня, затем подходит к столику рядом с креслом Терезы и находит скомканный чек и ручку. Она ворчит, когда он начинает что-то писать, но не останавливает его.

Выпрямившись, он протягивает листок мне.

– Ты пришел не вовремя. Встретимся по этому адресу через четыре часа. Не опаздывай. А теперь убирайся.

Вскидываю бровь, заметив, что это чек на покупку мази от геморроя, но быстро решаю, что не мое дело, что растет на заднице Терезы.

– Я приду даже раньше, – говорю я. – До свидания, мама Ти.

– Удачи, – отзывается она.

Машу рукой в знак благодарности, открываю, а затем закрываю за собой входную дверь.

Мне не нужна удача, только помощь четырех парней, которые, скорее всего, станут для меня такой занозой в заднице, что в следующий раз крем от геморроя понадобится мне.

Глава 14. Алмаз

Такая хорошая девочка, мышка. Открой свой прелестный ротик и попробуй меня…

Ты была очень плохой девочкой, маленькая мышка. Тебе нравится, когда я тебя наказываю, да?

Я лакомился бы тобой целыми днями, и мне все равно было бы недостаточно…

Черт, детка, я так одержим…

Резко просыпаюсь, и на одну прекрасную секунду мне кажется, что я снова в поместье Парсонс с Зейдом. Непохожие друг на друга глаза и злобная ухмылка не покидают мою голову, но резкое движение острыми иглами боли пронзает весь мой череп. Воспоминания рассеиваются, глубокий баритон Зейда затихает, и тупая пульсация между ног становится похожа на проклятие, наложенное злой ведьмой, – проклятие, которое не дает мне забыть.

Сквозь пыльные занавески пробивается яркий солнечный свет, и он кажется почти издевательским. Щурю глаза, моя мигрень усиливается, и я перевожу усталый взгляд на грязное окно.

На улице холодно, но непохоже, что сегодня нас ожидает обычная дождливая погода.

На небе действительно Дьяволица. Иначе почему она сделала ужасный день таким ярким и солнечным?

Сегодня день выбраковки, и, кажется, весь дом уже наполнен разговорами.

И что еще хуже, мое тело кажется не таким разбитым, как я ожидала. Но душа? Душа разбита полностью. Что ж, по крайней мере, я могу пускать газы, не ощущая, что сейчас упаду в обморок, верно?

Вообще-то это неплохо. Если бы я едва могла двигаться, то это могло бы стать приличным оправданием снять меня с выбраковки.

Несмотря на то что три дня назад мое тело было подвергнуто наказанию за провал тренировки, мои раны уже заживают, так что врать Франческе о своем физическом состоянии, когда другим девушкам все равно придется участвовать… Не хочу чувствовать себя трусихой.

Так что спасибо тебе, Господи, за маленькие блага в жизни и за то, что позволил мне увидеть еще один день и пускать газы. Чертов мужлан.

Фиби, Бетани и Глорию насиловали вместе со мной. Джиллиан не подняла головы, проходя мимо нас, но Сидни откровенно смеялась нам в лицо, и все, что мне хотелось сделать, – это схватить ее за волосы и повалить на грязный пол рядом с нами. Это она виновата в том, что я оказалась на этом полу, а вокруг меня толпились раздетые мужики, к тому же я и так уже была травмирована после того, что она сотворила с туфлями Франчески.

Все, о чем я могла думать, пока нас пускали по кругу, – это о том, как сильно я ее ненавижу. Ненавижу ее превосходство и то, что она подставила меня.

Это было единственное, что помогало мне пережить прикосновения тех грязных пальцев и яростные вторжения мужчин, которые не были моей тенью, как он.

После этого Рио отнес меня на кровать, так как ноги физически не могли держать мое тело после тех издевательств, которым оно подверглось. Он не смотрел на меня. Он бездействовал, пока эти мужики истязали меня, а потом поднял на руки сломанную девушку и отнес ее в постель – только потому, что этого от него потребовала Франческа.

Но он говорил со мной. Рассказал о чупакабре, мифическом существе, которое, по слухам, терроризирует весь Пуэрто-Рико. Он сказал, что в детстве играл со своей младшей сестрой и тогда, он поклялся, увидел это существо. Гротескное серое создание с крыльями, которое пролетело мимо него, не успел он и глазом моргнуть.

Не знаю, почему он рассказал мне эту историю. Может, чтобы отвлечь меня, но, полагаю, это сработало. Он подарил мне вымышленного монстра, о котором я могла думать, вместо того чтобы думать о монстрах, которые живут здесь.

– Вставай.

Резкая пощечина, следующая за грубым обращением, пугает меня, и я вскрикиваю – и от неожиданности, и от боли. Я даже не слышала, как она пришла, несмотря на топот ее каблуков. Она уже купила себе новые туфли.

Поднимаю глаза и вижу, что Франческа смотрит на меня сверху вниз, скривив свои ярко-розовые губы. Она выглядит разочарованной во мне, и я ненавижу ощущать себя такой маленькой.

Открываю рот, но из него не вылетает ни звука. Что мне сделать? Извиниться?

После того как она отделала меня своей изувеченной туфлей, а потом надо мной надругались дружки Рокко, она не могла смотреть на меня целый день. Вчера я наконец достучалась до нее и сумела убедить, что той, кто уничтожил ее вещи, была Сидни.

Она не извинилась. Даже не раскаялась. Но она заперла Сидни на целый день в старом подвале, и мне почти стыдно признаваться в том, как успокаивали мою душу ее крики, когда она просила, чтобы ее