Том 2. Стихотворения 1820-1826 - Александр Сергеевич Пушкин

href="ch1-12.xhtml#id625" class="a">2

Сохранился черновой набросок, по-видимому относящийся к этому стихотворению:

Стихи собою сами,

Волнуяся, струями

Рождались и текли,

И робкие девицы

С улыбкою прочли

Их легкие страницы.

В автографе зачеркнуто после стиха «Неслыханной дотоль»:

Любовница свободы,

Ты с нею заодно

Прославила вино

И прелести природы

И смеху обрекла

Пустых любимцев моды

И речи и дела.

КТО ВИДЕЛ КРАЙ, ГДЕ РОСКОШЬЮ ПРИРОДЫ

Стихотворение несколько раз переделывалось. В рукописи вместо этой третьей строфы были первоначально две другие:

Всё мило там красою безмятежной,

Всё путника пленяет и манит,

Как в ясный день дорогою прибрежной

Привычный конь по склону гор бежит.

Повсюду труд веселый и прилежный

Сады татар и нивы богатит.

Холмы цветут, и в листьях винограда

Висит янтарь, ночных пиров отрада.

И шелковиц и тополей прохлада,

В тени олив уснувшие стада,

Вокруг домов решетки винограда,

Монастыри, селенья, города,

Залива шум и говор водопада,

И средь валов летучие суда,

И яркие лучи златого Феба,

И синий свод полуденного неба.

После этой строфы в рукописи была еще следующая:

Приду ли вновь, поклонник муз и мира,

Забыв молву и жизни суеты,

На берегах веселого Салгира

Воспоминать души моей мечты?

И ты, мой друг, задумчивая лира,

Ты, верная певица красоты,

Певица нег, любови и разлуки,

Найдешь ли вновь утраченные звуки?

Последнюю строфу Пушкин начал перерабатывать, но не кончил переработки. Она получила такую незаконченную форму:

Когда луны сияет лик двурогий

И луч ее во мраке серебрит

Немой залив и склон горы отлогий,

И хижину, где поздний огнь горит,

И с седоком приморскою дорогой

Привычный конь над бездною бежит,

И в темноте как призрак безобразный

Стоит вельблюд, вкушая отдых праздный

ДИОНЕЯ

В первоначальной редакции стихотворение называлось «Идиллия» и начиналось четверостишием:

Подруга милая! Я знаю, отчего

Ты с нынешней весной от наших игр отстала;

Я тайну сердца твоего

Давно, поверь мне, угадала.

УМОЛКНУ СКОРО Я

Обрабатывая стихотворение для печати, Пушкин отбросил начальные стихи:

Нет, поздно, милый друг, узнал я наслажденье:

Ничто души моей уже не воскресит;

Ей чуждо страсти упоенье,

И счастье тихое меня не веселит…

Увял во цвете лет!.. но если в день печали

и т. д.

Кроме того, в предшествующей беловой редакции стихи, начиная с девятого, читались:

Позволь одушевить прощальный лиры звук

    Счастливым именем прекрасной.

    Не бойся ветреных невежд,

    Не бойся клеветы ревнивой…

    Не обмани моих надежд

    Своею скромностью пугливой:

Когда меня навек обымет хладный сон

и т. д.

ГРОБ ЮНОШИ

В беловом автографе вместо стиха «И без него друзья пируют» и следующих:

И без него друзья пируют,

Других уж полюбить успев,

И друга редко именуют

В беседе златовласых дев.

Из ветрениц, которых очи

Он прежде втайне привлекал,

Которым он и дни и ночи

И думы сердца посвящал,

Из милых жен, его любивших

и т. д.

Кроме того, в черновой рукописи имеются следующие стихи: вместо «К чему?..» и т. д.:

Не воззовет!.. его гробница

Уединенна и темна,

На урне спит ночная птица,

И близ холма журчит волна…

После стиха «Ручей журчит и шепчет лес»:

Не выдет он взглянуть на горы,

Осеребренные луной…

Не улыбнется он, и взоры

Не встретят утра над рекой…

Стих «Под наклоненными крестами» читался: «Под суеверными крестами».

К ОВИДИЮ3

Во всех рукописных текстах последних шести стихов нет, и после стиха «Не славой – участью я равен был тебе» следовали два заключительных:

Но не унизил ввек изменой беззаконной

Ни гордой совести, ни лиры непреклонной.

В беловой рукописи имеются примечания:

1) Ко всему стихотворению.

Мнение, будто Овидий4 был сослан в нынешний Аккерман, ни на чем не основано. В своих элегиях он ясно назначает местом своего пребывания город Томы (Tomi) при самом устье Дуная. Столь же несправедливо и мнение Вольтера, полагающего причиной его изгнания слишком нежную благосклонность Юлии, дочери Августа. Овидию было тогда около пятидесяти лет, а развратная Юлия десять лет тому прежде была сама изгнана своим родителем. Прочие догадки ученых не что иное, как догадки. Поэт сдержал свое слово, и тайна его с ним умерла.

Alterius facti culpa silenda mihi.

Ovidius.[19]

2) К стиху «Но если гневный бог досель неумолим».

Овидий провел5 девять лет в своем изгнании, а не двадцать, как говорит Шатобриан.

АЛЕКСЕЕВУ6

Окончание стихотворения.

Я был рожден для наслажденья,

В моей утраченной весне

Как мало нужно было мне

Для милых снов воображенья.

Зачем же в цвете юных лет

Мне изменило сладострастье?

Зачем же вдруг увяло счастье

И ни к чему надежды нет?

И что ж, изменой хладнокровной

Я ль стану дружество бесить,

И снова тактики любовной

Уроки тайные твердить?

Нет, милый! если голос томный,

Обман улыбки, нежный взор,

Умильный вид печали скромной

Тобой владеют до сих пор,

Люби; ласкай свои желанья,

Надежде и еврейке верь.

Как тень пройдут любви мечтанья,

И станешь то, что я теперь.

ВЯЗЕМСКОМУ7 (Язвительный поэт, остряк замысловатый)

Черновое продолжение послания.

Когда б еще я был рифмач миролюбивый,

Пред знатью преданный, услужливый, учтивый,

Как Шаликов9, добра хвалитель записной,

Довольный изредка журнальной похвалой,

Невинный фабулист или смиренный лирик.

Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик.

С тех пор бесплодный жар в груди моей горит,