Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик

Переодетые полицейские доставили Хюка в управление в центре Онсона. Эти люди были из Повибу — отделения полиции, которое расследует политические преступления. Для парня все оказалось даже серьезнее, чем он думал. Находясь в Китае, он нарисовал примерную карту местности для торговцев, которые хотели пробраться на территорию КНДР. Это подпадало под 52-ю статью северокорейского кодекса «Измена Родине»: «Любой гражданин республики, бежавший за границу или на сторону противника, в том числе искавший убежища в иностранном посольстве… или/и помогавший организациям или гражданам враждебной страны, оказывая услуги проводника или переводчика или предоставляя моральную или материальную поддержку… приговаривается к смертной казни».

С помощью деревянной дубинки полицейские быстро выбили у Хюка признание. Они колотили его по спине, плечам, ногам и рукам — по всем частям тела, кроме головы, так как хотели, чтобы он оставался в сознании. Парень скрючился в позе эмбриона, чтобы хоть как-то защититься от ударов. В участке не было тюремной камеры, только кабинеты следователей. Хюка заперли в крохотной комнатке, где он не мог даже вытянуться на полу в полный рост, а прислоняться избитым телом к стене было мучительно больно. Ночью он страдал от бессонницы, однако днем стал проваливаться в сон или какое-то забытье, даже когда его били. Он понятия не имел, что с ним будет дальше. За 16 лет жизни Хюк немало натерпелся, но арестовывали его только один раз — в десятилетнем возрасте, когда он воровал рисовые колобки. С тех пор и до нынешнего момента ему удавалось выкручиваться из любой передряги. Но теперь его обвиняли в серьезном преступлении и обращались с ним, как с взрослым преступником. Он чувствовал себя загнанным в ловушку, уничтоженным, униженным. На допросах слова лились из него потоком. Он рассказал бы своим мучителям все, что они хотели знать, но следователям были нужны китайские торговцы, а Хюк понятия не имел, где их найти. Через несколько месяцев его перевели в обычную окружную тюрьму, где вновь начались побои.

До суда дело так и не довели: через некоторое время обвинение в измене было снято, потому что найти китайцев не удалось и полицейские не хотели, чтобы их привлекли за это к ответственности. Хюку предъявили обвинение только в нелегальном пересечении государственной границы. Это преступление тоже считалось достаточно серьезным: за его совершение полагалось три года исправительного лагеря Кехвасо № 12 находился в окрестностях Хверёна, еще одного приграничного города, примерно в 65 км к югу от Онсона. Хюка привезли туда на поезде в наручниках. На станции он встретился с другими осужденными. Их связали вместе толстыми веревками и повели через весь город в горы, к лагерю. Послышалось урчание мотора, и тяжелые железные ворота медленно раскрылись, впуская вновь прибывших. Над воротами висел транспарант с цитатой из Ким Ир Сена, но Хюк был слишком подавлен, чтобы поднять глаза и прочесть ее.

Вначале его повели в медпункт, где измерили рост и вес. В лагере не было униформы для заключенных: все носили собственную одежду. Если у рубашки был воротник, его отрезали как статусный символ, не соответствующий положению заключенного. Всю яркую одежду отбирали. Синюю куртку, которую Хюк купил в Китае, конфисковали надзиратели. А один из сокамерников отобрал у него кроссовки.

Насколько Хюк мог определить, в исправительном лагере содержалось около полутора тысяч заключенных, все старше его. Он, Хюк, определенно был здесь самым маленьким, но точно не самым слабым. Пока он находился под следствием, его на удивление хорошо кормили: для немногочисленных задержанных полицейские покупали лапшу на рынке. Во время первого же обеда в лагере Хюк понял, почему все заключенные здесь выглядят такими изможденными и худыми и почему их плечи выпирают под рубашками, словно углы вешалки. Надзиратель выдал парню так называемый рисовый колобок, на самом деле приготовленный преимущественно из кукурузных зерен, стержней, оберток початков и листьев. Шарик размером не больше теннисного мячика легко помещался у Хюка в ладони. Это и был весь обед. В отдельные дни кроме колобка выдавалось еще по нескольку бобовых зерен.

Заключенные должны были работать с 7 утра до заката. Лагерь представлял собой целый производственный комплекс: были тут и сельскохозяйственные угодья, и лесопилка, и кирпичная фабрика, и шахта. В северокорейских лагерях производили все — от мебели до велосипедов. Хюк попал в отряд рубщиков дров. Из-за его маленького роста ему поручили вести учет древесины, заготовленной остальными. Он также должен был следить за тем, сколько времени заключенные тратят на отдых. Хюк не считал, что ему повезло с работой. Как он может контролировать людей лет на 10 старше себя?

«Любое наказание, которое они получат, получишь и ты, — прорычал надзиратель, разъясняя Хюку его обязанности. — Если кто-нибудь из них попытается бежать, тебя застрелят вместе с ним».

Один человек действительно предпринял попытку бегства, правда, не в смену Хюка. Заключенный оторвался от отряда и бросился через лес, стремясь найти путь к спасению. Но лагерная ограда была почти трехметровой, а поверху шла колючая проволока с острыми, как бритва, шипами. Несчастный бегал по лесу всю ночь и в конце концов вернулся к главным воротам, моля о пощаде. Его помиловали, сославшись на «отеческое великодушие вождя».

Заключенным разрешали отрываться от работы только на время приема пищи, сна и политзанятий. В новогодний праздник они должны были повторять обращение Ким Чен Ира к гражданам, пока не выучивали его наизусть: «В этом году северокорейский народ должен достичь еще больших успехов, твердо придерживаясь политики, ставящей во главу угла нашу идеологию, наше вооружение, наши науку и технику».

Спали лагерники на голом цементном полу по пятьдесят человек в камере. Одеял хватало далеко не на всех, поэтому заключенные сбивались в кучу для тепла. Иногда на десятерых приходилось всего одно одеяло. К вечеру мужчины настолько уставали, что не могли даже разговаривать, а только чесали друг другу спины или пятки, помогая соседу расслабиться и быстрее заснуть. Чтобы под одно одеяло поместилось больше людей, часто укладывались валетом. В таком положении было удобно массировать ступни лежащему рядом.

В первые дни по прибытии Хюк боялся заключенных не меньше, чем надзирателей. Он ожидал, что окажется среди отъявленных уголовников, жестоких зверей, насильников. Но голод делает людей пассивными. Поэтому сексуальная жизнь в лагере практически отсутствовала, а драки случались редко. Если не считать того человека, который украл у Хюка обувь, заключенные оказались куда безобиднее, чем ребята, с которыми парень общался на вокзале. В основном это были «экономические преступники», попавшие в лапы полиции на границе или на рынке. Никто из тех, кого посадили сюда за кражу, не воровал ничего, кроме еды.

В числе «воров» был 40-летний работник животноводческой фермы. Его преступление состояло в том, что он не сообщил о рождении мертвого теленка, а вместо этого отнес тушку домой, чтобы накормить мясом жену и двоих маленьких детей. К тому времени, когда Хюк познакомился с ним, он отсидел уже пять лет из десяти лет срока. Хюк часто спал с ним под одним одеялом, положив голову ему на руку. Скотник был тихим и мягким человеком, но один из старших надзирателей невзлюбил его. Жена и дети заключенного дважды приезжали к нему, но им запретили видеться с ним и посылать ему продукты, хотя лагерникам, занимавшим более привилегированное положение, свидания и передачи разрешались.

Скотник умер от голода. Он расстался с жизнью очень мирно: просто заснул и больше не проснулся. Смерть часто приходила к заключенным по ночам. Первыми это обнаруживали те, кто спал рядом, потому что у умирающего опорожнялся мочевой пузырь, а на губах в этот момент появлялась пена. Как правило, никто не убирал тело до утра. «Такой-то умер», — спокойно констатировал кто-нибудь из заключенных, прежде чем сообщить о случившемся надзирателю.

Тела кремировали на той же самой горе, где лагерники рубили лес. Родственникам ничего не сообщалось, пока они не приезжали на свидание. Только у Хюка в камере два или три человека умирали каждую неделю.

«Никто никогда не думал, что умрет. Все надеялись выжить и снова увидеть свои семьи», — много лет спустя в Сеуле рассказывал мне Хюк. Он недавно вернулся с конференции по правам человека в Варшаве, где выступал свидетелем. После этого посетил Освенцим и сопоставил увиденное с собственным жизненным опытом. В исправительном лагере, где Хюк отбывал заключение, заключенных не травили газом. Если человек оказывался слишком слаб для того, чтобы работать, его просто отправляли в другую тюрьму. Хотя некоторых казнили, а некоторых — избивали, основным наказанием было лишение еды. Именно с помощью голода режим предпочитал избавляться от своих противников.