'Ученик лоцмана' - Борис Борисович Батыршин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Умер? Вполне может статься и так, особенно с учётом некоторых его вредных привычек. Но нет, аккаунт в ЖЖ действующий, хотя и нечасто обновляемый — к тому же, его скудное содержимое мало что могло поведать о личности и текущих интересах автора.
Вывод –он всё же жив, но, похоже, занялся чем-то другим, оставив редакторскую работу. Довольно зловещий признак — в его-то возрасте… может, вышел на инвалидность и довольствуется пенсией? Вариантов здесь была масса, а способ прояснить что-то только один. Им я и воспользовался — одолжил у одного из спутников кнопочный телефон и набрал городской номер, памятный по оставленному мной прошлому. И — ощутил, как по коже пробежали мурашки, когда в трубке прозвучал знакомый, разве что, несколько более хриплый голос.
Я совершенно не был готов к этому — сделал этот звонок скорее, для очистки совести, нисколько не сомневаясь, что номер за столько-то лет наверняка сменился, или сам его владелец, как и многие москвичи, перестал пользоваться городским телефонам, отдавая предпочтение вездесущей сотовой связи. И растерялся настолько, что пробормотал в трубку невнятное «простите, я, кажется, ошибся», и отключился. В самом деле — что я мог ему сказать, вот так, сразу? «Привет,, я вернулся?» Нет, разумеется, во времена оны (а для меня — так чуть ли не вчера) мы развлекались, сочиняя самые невероятные сюжеты для словесных игр и с упоением «водя» по ним других членов нашей компании. Случались среди тех сюжетов и связанные с путешествиями во времени — но одно дело игры, и совсем другое — услышать в телефонной мембране голос человека, которого ты уже тридцать лет считаешь покойником…
Короче, я проявил тогда малодушие, найдя себе оправдание в том, что к этому разговору следует подготовиться. И — так и дооткладывался «на потом» — пока не оказался здесь, на втором этаже в доме матушки Спуль, валяющимся (в верхней одежде, что характерно!) на покрывале в раздумьях о собственном будущем — увы, по-прежнему скрытым плотным туманом неопределённости.
Я отложил томик, разделся и забрался под одеяло, привычным жестом закинув руки за голову. Н-да, сюжетец-то, как ни крути, избитый: главный герой попадает в будущее и пытается установить контакты с теми, кого знал когда-то. Но мне-то сейчас зачем этот литературный штамп — разве что, из сугубо ностальгических соображений? Сомнительное, между прочим, занятие: вместо того, чтобы собраться с духом и начать как-то обживаться в новом времени — цепляться за старые воспоминания, старые знакомства… может, потому я в итоге выбрал бегство в волшебный Зурбаган, попросту испугавшись навалившихся со всех сторон проблем? Или здесь что-то другое, какая-то подсказка… и весьма вероятно, что содержится она именно в недописанном романе старого — и, в отличие от меня самого, изрядно постаревшего — друга.
За этими неторопливыми размышлениями ( в самом деле, куда спешить-то? Вот совершенно некуда….) я не заметил, как заснул. И проснулся от того, что в лицо мне били через распахнутые вовсю настежь ставни лучи утреннего солнца.
Утро. Горячая вода в кувшине для умывания и бритья (похоже, о нормальном душе забыть придётся надолго!) завтрак, состоящий из яичницы с беконом, кофе и смородинового джема (матушка Спуль подала его в столовой, внизу, на этот раз не поинтересовавшись моими желаниями) и свежая зурбаганская газета, ожидавшая меня на столе на маленьком мельхиоровом подносе — приятная, но совершенно бесполезная в моём случае предусмотрительность. Тем не менее, покончив с трапезой я, как положено, развернул местный образчик прессы, полюбовался на литографии, живо напомнившие мне о попавшей как-то мне в руки подшивке дореволюционной «Нивы» ещё 1878-го, кажется, года, и со вздохом отложил газету в сторону. Язык, язык учить, и как можно скорее — иначе я так и буду тыкаться, как слепой котёнок, пытаясь объясниться при помощи жестов да десятка усвоенных слов — «Нет», «да», спасибо', «Отведите меня к вашему вождю»- и чувствовать себя полнейшими идиотом…
В девять утра, почти одновременно с мелодичным звоном каминных часов, в дверь постучали, и на пороге возник Валуэр. Сегодня на нём не было ни следа прежнего костюма старого моряка — его место заняло что-то типа вицмундира, состоящего из кителя с серебряными нашивками, форменных же бриджей, заправленных в высокие сапоги, в руках — толстая, чёрного дерева трость с костяным набалдашником в виде шара. Завершала образ знакомая капитанская фуражка — похоже, подумал я, он с ней и вовсе не расстаётся.
Увидав гостя, матушка Спуль поставила на стол ещё один кофейный прибор; мастер Валу благодарно кивнул и сделал глоток из крошечной чашечки. На меня он вроде как не обращал внимания, ограничившись приветственным кивком; я же в свою очередь, решил не торопить события — сам скажет, не кофе же попить он сюда пришёл?
Так оно и вышло. Лоцман покончил со своим кофе (матушка Спуль немедленно явилась с кофейником и подлила в чашечку ароматной жидкости), после чего изволил, наконец, обратить внимание и на меня.
— Надеюсь, вы хорошо спали, Серж? — спросил он. — Я подожду вас; собирайтесь, на улице ждёт экипаж. И побыстрее, пожалуйста, у нас сегодня уйма дел.
Утренний Зурбаган разительно отличался от вечернего и даже дневного. Теперь я, пожалуй, склонен в чём-то согласиться с Грином — через романтический флёр явственно проступала сейчас деловая, торгашеская суета. Лавки и магазины работают, увеселительные заведения и трактиры наоборот, пусты и безжизненны, за исключением нескольких кофеен, посетители которых, скучающие дамы в элегантных шляпках и молодые люди, обликом напоминающие клерков, предпочитают вкушать утренний кофе на выставленных на мостовую столиках под полотняными полосатыми навесами — Париж, да и только! По мостовой то и дело тарахтели телеги и фургоны с ящиками, корзинами и бочонками, бегали туда-сюда мальчишки, доставляющие посетителям покупки на дом, звонко выкрикивали свои призывы их сверстники, торгующие газетами и папиросами. То тут, то там мелькали ярко-красные с блестящими римскими цифрами на тульях каскетки рассыльных — эта публика, как я успел заметить, кучковалась на перекрёстках в ожидании клиентов. Переулки, которыми мы выбирались в центральную, деловую часть города, были чрезвычайно узкими, кое-где наша двуколка (мастер Валу правил сам, обходясь без кучера) цеплялась за стены домов, а встречные прохожие с недовольным ворчанием уступали нам дорогу, вжимаясь в ближайшие подворотни.
Я ожидал, что экипаж направится в сторону порта, но Валуэр вывернул на улицу Полнолуния, проехал её всю и в самом конце повернул в один из узких переулков, ведущих наверх — туда, где на фоне неба рисовалась громоздкая кубическая цитадель Лоцманской Гильдии.
Всю центральную часть здания Гильдии занимал Зал Реестров. Огромное помещение простиралось на всю длину, начинаясь сразу за залом-прихожей, причём — стрельчатые, поддерживающие свод арки смыкались на высоте не менее двадцати метров, — было заполнено рядами дубовых, тёмных от времени стеллажей, каждый из которых в высоту не уступал трёхэтажному дому. Вдоль стеллажей скользили на особых латунных рельсах-направляющих деревянные высоченные трёхпролётные стремянки — чтобы передвинуть их с одного раздела на другой, требовались усилия не менее, чем трёх служителей Зала. В центральной части зала стеллажи были не столь высоки — метров пять от силы — и занимали их бесчисленных глобусы. Когда новый маяк, вернее, ведущий к нему Фарватер, вносится в Реестр, пояснил шёпотом Валуэр, для него создаётся отдельная папка, куда отныне будут храниться отчёты обо всех осуществляемых членами Гильдии перемещениях туда и обратно; глобус же этого мира — если, конечно, такового ещё нет — попадает сюда, на стеллажи. Кроме того, краткая запись заносится в особые Книги — сотни, может тысячи их, тяжеленные, переплетённые в потрескавшуюся от времени кожу, с бронзовыми, позеленевшими от патины уголками, лежали на длинном столе, тянущемся из одного края зала к другому. Большая часть этих «гроссбухов» была давным-давно заполнена от корки до корки, и посещающие Зал Реестров Лоцмана оставляли свои записи только в «крайних» — таковых было около трёх десятков, свой для каждого из разделов Реестра. Мастер Валу (опять-таки шёпотом) сообщил, что в один раздел входит около двух с половиной тысяч миров — а, следовательно, всего их сеть охватывает не менее шести тысяч только действующих Фарватеров, начинающихся здесь, в Маячной гавани Зурбагана.
Следуя непреложным для всех членов Гильдии правилам, Валуэр внёс в соответствующую книгу и сведения о нашем недавнем перемещении. Воспользовавшись случаем, я осторожно поинтересовался, внесены ли в Реестр тем маяки, которыми
