Всем парням, которых я когда-либо любила (ЛП) - Дженни Хан

Полагаю, я сделала только хуже, потому что он вздрагивает.

Не знаю, что еще сказать, поэтому открываю дверцу автомобиля и выхожу.

– Спасибо, что подвез, Питер.

Зайдя в дом, я первым делом направляюсь в кухню, чтобы проверить кексики. Они упакованы в «Тапперуэр[14]» и мой контейнер для кексов. Покрыты глазурью немного неаккуратно, да и посыпаны сумбурно, но в целом выглядят неплохо. Какое облегчение. По крайней мере, Китти не будет стыдно на школьной распродаже выпечки из-за меня!

От: Марго Кави [email protected]

Кому: Ларе Джин Кави [email protected]

Как дела в школе? Вступила в какой-нибудь новый клуб? Думаю, тебе следует рассмотреть Литературный журнал или Модель ООН. Не забудь, что на этой неделе корейский День Благодарения и тебе нужно позвонить бабушке, иначе она рассердится! Скучаю по вам, ребята.

P.S. Пожалуйста, пришлите «Орео»! Мне не хватает наших соревнований по маканию печенья.

С любовью, М

От: Лары Джин Кави [email protected]

Кому: Марго Кави [email protected]

В школе все хорошо. Никаких новых клубов, но посмотрим. Я уже записала в свой планер позвонить бабушке. Ни о чем не беспокойся, здесь все под контролем!

xx

39

Мама Питера владеет антикварной лавкой «Линден&Вайт» в части города, выложенной булыжниками. В основном она продает мебель, но у нее также есть и ювелирные изделия, разложенные согласно десятилетиям. Мое любимое десятилетие – нулевое, то есть 1900-х годов. Есть один золотой медальон в форме сердца и с крошечным бриллиантом в центре, который смотрится как звездочка. Стоит четыреста долларов. Лавка находится рядом с книжным магазином «МакКоллс», поэтому я иногда захожу туда, чтобы навестить «свою» драгоценность. Я всегда ожидаю, что медальон купят, но этого не происходит.

Однажды на День Матери мы купили маме золотую брошку в форме клевера 1940-х. Каждую субботу в течение целого месяца мы с Марго продавали лимонад и смогли отложить на нее шестнадцать долларов. Помню, с какой гордостью мы вручили папе деньги, которые красиво и аккуратно сложили в пластиковый пакет на застежке. Тогда я считала, что мы внесли львиную долю, а папа всего лишь немного помог нам. Теперь я понимаю, что брошка стоила гораздо больше, чем шестнадцать долларов. Мне следовало бы поинтересоваться у папы, сколько на самом деле она стоила. Но, возможно, мне не захочется это знать. Быть может, куда приятнее не знать. Мы похоронили маму вместе с ней, потому что эта брошь была ее любимым украшением.

Я стою, склонившись над витриной и прикасаясь пальцами к стеклу, когда Питер обходит прилавок и оказывается ко мне лицом.

– Привет, – говорит он удивленно.

– Привет, – отвечаю я. – Что ты здесь делаешь?

Питер смотрит на меня как на идиотку.

– Это место принадлежит моей маме, помнишь?

– Естественно! Я просто никогда не видела тебя здесь раньше, – произношу я. – Ты здесь работаешь?

– Нет, мне пришлось завести кое-что для мамы. Теперь же она говорит, что я должен завтра поехать в Хантсбург и забрать набор стульев, – ворчливо отвечает Питер. – Это два часа езды туда и обратно. Ужас.

Я дружелюбно киваю, отстраняюсь от витрины и делаю вид, будто разглядываю черно-розовый глобус. Вообще-то, Марго бы он понравился. Он мог бы стать для нее прекрасным рождественским подарком. Слегка его раскручиваю.

– Сколько стоит этот глобус?

– Столько, сколько написано на ценнике. – Питер ставит локти на витрину и наклоняется вперед. – Ты должна поехать.

Я поднимаю на него взгляд.

– Поехать куда?

– Со мной. Забрать стулья.

– Ты только что жаловался, как это будет ужасно.

– Да, одному. Но если ты поедешь, то, может быть, все будет не так уж и плохо.

– Ух ты, спасибо.

– Пожалуйста.

Я закатываю глаза. Питер на все отвечает «пожалуйста»! «Нет, Питер, эта была вовсе не искренняя благодарность, так что не надо говорить «пожалуйста».

– Так ты едешь или как?

– Или как.

– Ну же, давай! Я забираю стулья с распродажи имущества. Хозяин был своего рода затворником. Вещи там просто пылились около пятидесяти лет. Спорю, там окажутся вещи, на которые тебе было бы интересно взглянуть. Тебе же нравятся старинные вещи, верно?

– Да, – отвечаю я, удивленная тем, что он это знает. – Если честно, я всегда хотела посетить подобную распродажу. Как умер владелец? В смысле, как долго он был мертв до того, как его обнаружили?

– Боже, ты больная, – вздрагивает он. – Не знал, что у тебя есть такая сторона.

– У меня множество сторон, – сообщаю я ему и наклоняюсь вперед. – Итак? Как он умер?

– Он не умер, ты, извращенка! Он просто старый, и его семья отправляет его в дом престарелых. – Питер приподнимает бровь, глядя на меня. – Итак, я заеду за тобой завтра в семь.

– В семь? Ты ничего не говорил об отъезде в семь утра в субботу!

– Извини, – действительно раскаивается он. – Мы должны поехать туда пораньше, пока не расхватали все самое хорошее.

***

Вечером я собираю обед для нас с Питером. Делаю бутерброды с ростбифом, сыром, помидорами и майонезом для себя, а для Питера с горчицей. Питер не любит майонез. Забавно, сколько всего можно узнать из фиктивных отношений.

На кухню влетает Китти и пытается схватить половину сэндвича, но я тут же шлепаю ее по руке.

– Это не для тебя.

– А для кого?

– Это мой обед на завтра. Мой и Питера.

Она забирается на табурет и наблюдает, как я заворачиваю бутерброды в оберточную бумагу. Сэндвичи выглядят намного симпатичнее завернутые в бумагу, нежили в пищевую пленку. Поэтому в таких случаях я всегда использую оберточную бумагу.

– Мне нравится Питер, – говорит Китти. – Он очень отличается от Джоша, но он мне нравится.

Я поднимаю на нее взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не знаю. Он ужасно забавный, много шутит. Должно быть, ты по-настоящему влюблена, если делаешь для него бутерброды. Когда Марго и Джош только начали встречаться, она все время готовила макароны с тремя видами сыра, потому что это его любимое блюдо. А что любит Питер?

– Я… я не знаю. В смысле, ему нравится все.

Китти косо на меня смотрит.

– Если ты его девушка, то должна знать, какая у него любимая еда.

– Знаю, что он не любит майонез, – оправдываюсь я.

– Потому что майонез жирный. Джош его тоже ненавидит.