Воспоминания - Андрей Фадеев

В мае месяце, когда южное солнце начало уж слишком ощутительно заявлять о своем присутствии, я с семейством моим, чтобы избежать Астраханских очень неприятных жаров, отправился в Сарепту с намерением провести там два-три месяца, и нанял в небольшом расстоянии оттуда, на ферме одного сарептянина, уютный домик, где все мы удобно разместились. В это время я обозрел все окрестные земли калмыцких кочевьев и русских поселений. К нам приезжали в гости наши калмыцкие друзья, князья Тундуты, Джнджит и Менко-Очяр, владельцы богатых улусов, прекрасные, добрые, благородные молодые люди, хотя и непричастные европейской цивилизации, взросшие в диком кочевом улусе, но по своей простой, неиспорченной натуре и хорошим природным качествам, стоявшие несравненно выше многих великосветских франтов. Сарептяне принимали нас очень гостеприимно, были к нам чрезвычайно внимательны и прилагали все старания, чтобы сделать наше пребывание у них приятным; и нам жилось довольно хорошо и спокойно, но в июне месяце сильный ревматизм от простуды и нестерпимая мука от комаров заставили нас воротиться в Астрахань. От июня до октября я провел время в письменных занятиях, в спорах с Тимирязевым и в нескольких разъездах по казенным селениям и кочевьям Астраханской губернии.

В октябре я был приглашен киргизским ханом Джангиром посетить его в кочевье, вместе с военным губернатором и всею астраханскою знатью. На пути туда я проезжал через гору Богду, известную по благоговейному уважению к ней калмыков, и заезжал на Баскунчакское соляное озеро, главнейшее из многих таких озер в Астраханской губернии.

Хан Джангир стремился выказывать, что он умеет быть европейским барином, хочет образовать своих киргизов, ввести цивилизацию в орду, завести городок, учредить школы и проч. и проч.; но все это была одна фантасмагория, все составляло только один наружный лоск, странно выдававшийся в противоположности с настоящим бытом. У хана были и русские повара, и много шампанского, и музыканты, и роскошная обстановка, но все это нечистоплотно, дико и без всяких удобств. Когда вечером я сказал камердинеру хана, чтобы мне в спальне на ночь приготовили все необходимые принадлежности, то, ложась спать, я нашел под кроватью большую серебряную вазу, в которой на другой день за парадным обедом подавали суп!

Мы пробыли у хана несколько дней. Пир шел горой: увеселения всякого рода в смеси европейского с киргизским почти не прерывались. Под конец, приехал на этот праздник Саратовский губернатор Бибиков, по причине близости кочевья к пределам Саратовской губернии, которую он ревизовал. Бибиков был страстный охотник покутить, и потому, с прибытием его, пир возгорелся с новой силою и оживлением; но кутеж мало меня занимал, особенно по сообщении мне Бибиковым известия, что я переведен в Саратов управляющим тамошнею палатою государственных имуществ. Я знал, что граф Киселев хотел мне дать обширнейший круг занятий, но не ожидал, чтобы это последовало так скоро. Саратовская же губерния, до отчуждения от нее заволжских уездов, действительно, была одна из обильнейших в России казенными землями и с многочисленнейшим населением государственных поселян и колонистов.

Не взирая на частые наши споры и несогласия по служебным делам, Тимирязев сильно огорчился известием о переводе меня. Он отправился из киргизского кочевья в Петербург, и при расставании мы оба плакали. По отъезде его, и я отправился обратно в Астрахань, дабы приготовиться к переезду в Саратов. Через несколько дней по возвращении моем, я получил формальное извещение о моем переводе.

Наступила уже глубокая осень, и отлагать на долго переезд было нельзя. Однакоже погода в конце октября и начале ноября продолжалась еще довольно хорошая, и потому мы решились ехать от Астрахани до Саратова со всем семейством, людьми, вещами, экипажами и проч. — водою, на пароходе, который в этом году, в это же время, открывал первое пароходное сообщение между Астраханью и верховьями Волги. Но мне еще оказалось нужно, по служебным делам, проехать до города Черного Яра сухим путем. Таким образом, семейство мое выехало на пароходе 2-го ноября, а я, сухопутием, 4-го. Окончив мои дела и приехав в Черный Яр, я был уверен, что найду пароход с моей семьей уже там, но он еще не прибыл. Это меня сильно обеспокоило, тем более, что погода переменилась, сделалось холодно, и на Волге показался в большом количестве плавающий лед. Я послал разыскивать пароход и узнал, что он стоит задержанный, почти затертый льдами, на одну станцию ниже Черного Яра. Я решился, во что бы то ни стало, переправиться на пароход. Поехал берегом в экипаже, но поровнявшись с тем местом, откуда на противоположном берегу Волги, с луговой стороны, виднелся пароход, я нашел, что достигнуть до него на лодке, за льдами, не было никакой возможности. С помощью нескольких отважных людей, я рискнул переправиться через Волгу по доскам, которые перекладывались с одной льдины на другую. На одной льдине я было проломился, но Бог спас. Кое-как, с чрезвычайными трудностями и усилиями, мне наконец удалось добраться до парохода. Жена моя и дети с невыразимым страхом смотрели с палубы парохода на мое шествие через Волгу по дощечкам, да еще в бурную, пасмурную погоду, сознавая, какой опасности я подвергался. Елена Павловна просила пред тем пароходных работников доставить мне на другой берег записку, в коей умоляла ни под каким видом не пытаться к переходу на пароход; она предлагала работникам большую цену за доставление записки, но ни один из них на то не согласился.

Между тем, мороз усиливался с каждым часом, на пароходе (первобытного устройства) сделалось нестерпимо холодно; наступила ночь и необходимо было остаться ночевать на нем. На другой день, по совещании с хозяином, астраханским купцом, армянином Углевым, мы порешили, чтобы пароход со всеми нашими багажами и вещами оставался на месте, пока теплый ветер уничтожит лед, потому что в начале ноября Волга в тех местах никогда прочно не замерзает. Мы же сами, т. е. я с женою, двумя дочерьми и нашими дворовыми людьми, решились перейти на берег по льдинам, которые ночью, от возраставшего мороза, по-видимому плотно стянулись и закрепчали. Путь совершили довольно благополучно, хотя не совсем безопасно и с большими предосторожностями: тонкий лед трещал под нашими ногами, а местами и проламывался, но, по счастью, без особенных последствий; только двое из наших спутников, чиновник, находившийся при мне, и один из людей слегка подверглись холодному купанию. Добравшись до берега, мы все теплою молитвою поблагодарили Бога за наше спасение. Все прибрежные жители удивлялись нашей решимости.