Беспокоящий огонь - Дмитрий Селезнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не всем удалось уйти от смерти. У дороги лежал замёрзший труп. Труп вэсэушника: на одной из вскинутых вверх руках зелёная повязка – никогда не видел таких у противника, но догадался, что этот цвет в одной палитре с жёлтым и голубым. Одна нога неестественно подвёрнута, на ногах уже нет ботинок – они понадобились живым. Распотрошённый броник валяется тут же. Кофта у трупа задрана, и вывалилась скукоженная сине-багровая складка живота. Душа насильственно исторгнута из материи, без души материя разлагается.
Вальгалла нас зовёт…
– Они бросают своих людей вот так вот, не забирают, домой не отправляют, – объясняет Ворон. – У нас при штурме тоже есть потери, есть раненые. Раненым оказывается лучшая медицинская помощь. А тела наших убитых ребят у нас так не валяются, они сразу эвакуируются домой, к родным. Им там воздаются почести, награждают, всё как положено, всё на высшем уровне.
– Мы занимаемся в том числе эвакуацией бойцов ВСУ, – подхватив тему, продолжил Акцепт, – у нас специальные группы, которые выносят всех «двухсотых». Наше командование выходит на командование ВСУ, мы делаем коридор, они приезжают и забирают своих солдат.
Трупы… Разменная монета войны.
– Так, растягиваемся! Растягиваемся! Держим темп! – командует Акцепт.
Мы идём по центральной улице мелкими группами по два-три человека. Впереди два бойца в красных перчатках. Потом мы: я, Акцепт, Ворон. За нами ещё пары бойцов, перчатки тоже красные. Среди них Никак; Никто остался ждать нас на базе.
Навстречу нам попадаются отдельные группы вагнеровцев, уходящих на ротацию. «Вагнеров видишь и во дворах, возле разрушенных домов. Они обустраиваются на временную стоянку.
– Вот кладбище, – показывает Ворон, – с нашей стороны туда ни одной мины, ни одной ракеты не прилетело. Ребятам было очень тяжело сюда заходить. По ним работали пулемётчики и снайпера.
– Да, всё это забирали штурмовые группы, – продолжает Акцепт, – это всё-таки кладбище. Как понимаете, в основном у нас все христиане, все православные. Есть и мусульмане, но все понимают, что это место значит. Поэтому приходило аккуратно ползти, подползать, атаковать…
Живые боялись потревожить мёртвых.
В воздухе нет-нет, пусть и неблизко, но и не так уж далеко, раздаётся свист с последующим разрывом. Стреляют. Расслабляться не стоит, по лицу Акцепта видно, как чутко он прислушивается к подобным звукам. Фронт двигается от нас всего лишь в нескольких километрах. Периодически оттуда доносится стрелкотня – там идут бои.
– Тяжело было сюда заходить, местность тут пристреляна. Вот с тех высот вёлся огонь. Мы запрашивали помощь тяжёлой техники и подавляли врага. Пробирались потихонечку, потихонечку – и вот мы идём сейчас спокойно по Благодатному. Тише едешь – дальше будешь.
Благодатное тянется в небольшой ложбине холмов. Вид села противоречит своему названию: вид не благостный. Мёртвые, разрушенные дома, покорёженные заборы, крыши как решето. В одном из дворов собрана сожжённая техника.
– Это укpоповcкая техника?
– Да. Вот, сожгли её благополучно.
Идём мы уже не так спокойно. По пути встретили знакомых командиров. вагнеровцы разговорились. Оказалось, что вчера выезжал вэсэушный танк и бил по дороге. Одному из бойцов сильно не повезло, он не успел перебежать открытый участок.
Вот и окраина села. Замызганная остановка с надписью «Благодатне» на украинском. Пока на украинском. И пока это конечная. Дальше Парасковиевка и Красная Горка, за них идут бои. А за ними и Бахмут.
На обратной дороге мы встречаем отряды штурмовиков, идущих к передовой. Один отряд, второй… потом третий. Идут молча цепью бойцы, хрустит лёд под ногами, текут солдатские ручейки по дорогам и тропам. Лица суровые, исхудавшие. Заросшие щетиной, изрезанные руслами морщин. Простые русские мужики, чернорабочие войны – вот кто всегда тянет тяжёлую лямку войны. Так было и в 1812-м, так было и в 43-м, так есть и сейчас. Эх, идёт, идёт, пошла пехота снова на запад.
► Герой новой войны у обелиска герою старой
Уже в Соледаре проходим мимо мемориала, посвящённого прошлой войне. Два посеребрённых, иссечённых осколками солдата склонили голову перед Родиной-матерью. «Родина не забудет своих героев» – буквы отбиты, но угадывается надпись на мемориале.
– …Да, платят хорошо, ничего не скажешь. Но дело не в деньгах, – признаётся Акцепт. – Раз в сто лет же это случается, раз в сто лет воюем с Европой. Мой прадед пропал без вести в Великую Отечественную. Сейчас воюю я. Но зато я рад, что мои дети проживут спокойно, на их долю войны не достанется.
* * *Уже дома я нашёл песню про Вальгаллу. Оказывается, есть вариант и на украинском языке.
Борьба людей за муравейники
27 мая 2023 г.
Слово «аэропорт» всегда окутано романтическим флёром. Ведь даже вид взлетающего самолёта наполняет тебя необъяснимой радостью и детским восторгом. Ты цепляешься за него взглядом и взлетаешь вместе с ним. Блестящая, неземная, алюминиевая стрела пронзает небо – что может быть романтичнее? Самолёты – это всегда лёгкость, невесомость, красота. Это мечты о будущем и надежды о несбывшемся. Это лестница в небо и приоткрытая дверь. Любоваться самолётами можно бесконечно. А аэропорт – это там, где самолёты живут.
Но в Донецке слово «аэропорт» вызывает совершенно другие ассоциации. Это болевая точка, это кровавая рана, это гнойный, незатянутый шрам. Говоришь «Донецкий аэропорт», и сразу в памяти вспыхивают бои за Донецкий аэропорт. Голос диктора, стрельба, взрывы, крошащийся бетон. Донецк, независимость, 2014 год. И сразу – отряд «Спарта» во главе с рыжим Моторолой. Моторола в шлеме щурится, его рыжая борода всклокочена. Позади, как на плакате героического фильма, его команда в золотом составе и полном снаряжении. Разгрузки, автоматы, гранотомёты. Воха, Матрос, Водяной… Пока они все живы, пока они все в строю.
Аэропорт с началом войны в 2014 году долгое время оставался под контролем ВСУ, и только штурмовикам «Спарты» при поддержке батальона «Сомали» и других подразделений удалось выбить врага. Взятие Донецкого
