Беспокоящий огонь - Дмитрий Селезнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут надо объяснить, что в словаре «работников аэропорта» – назовём их так – два муравейника различали на Большой и Малый. Большой располагался ближе к взлётке, а Малый стоял дальше к дороге на Водяное, где находилась вторая линия обороны ВСУ. По этой же дороге вэсэушники снабжали и ротировали своих солдат.
В воздухе одновременно висело несколько беспилотников, за подходами к муравейникам постоянно и тщательно наблюдали. Обстреливались не только позиции на них, но и, при обнаружении какого-либо движения, прилегающие лесопосадки и дороги, чтобы сделать снабжение и ротацию невозможными.
– Вот, смотри, они вот здесь в зелёнку ныряют и по окопам пиздуют, – водил пальцем по экрану гаджета спартанец Жук – оператор БПЛА.
Листва на деревьях скрывала укрепления, сверху их не было видно. Но все знали, что все лесополосы изрыты траншеями и окопами. Там, под деревьями, находились блиндажи и обустроены огневые точки противника. Подъезжавшие к лесопосадкам вэсэушники быстро высаживались, скрывались в них и шли пешком. Но – «высоко сижу, далеко гляжу» – их манёвр не оставался незамеченным. И не обошелся без должного внимания.
– На одну тысячную выше – огонь, – спокойно командовал оператор дрона миномётному расчёту.
– Выстрел! – раздавалось в рации, слышался неподалёку глухой хлопок.
Это был выход мины, миномёт стоял в зоне слышимости, расчёт работал поблизости от аэропорта. Но само попадание через некоторое время уже фиксировалось только визуально – в виде дымка на экране, который оператор держал в руках.
– О, почти… На полтысячную выше – огонь.
– Принял на полтысячную огонь, – скрежетал голос в рации.
Как будто шла игра в морской бой. На тысячную выше, на пять минут вправо – мимо. Ещё на тысячную выше – ранен. Туда же – убит. В лесопосадке что-то загорелось и повалил густой дым.
Вэсэушники, в свою очередь, били и по старым своим позициям, которые они вынуждены были оставить. Но взять их оказалось легче, чем удерживать. Враг обстреливал результативно – наши несли больше потерь, чем при штурме. Я стал свидетелем, как из-под муравейников привезли троих контуженых.
Во время эвакуации по рации велись нервные переговоры:
– Колян, быстрей грузи, это не ж/д вокзал!
– Прижмите жопы! Сейчас прикроем!
Эвакуация проходила в экстремальных условиях. Прикрывали беспокоящим огнём снарядов, которые выплёвывала БМП, стоящая недалеко, в тени соседнего терминала.
Через полчаса привезли группу из пяти человек – все взмокшие от пота, уставшие бойцы: они стали всё с себя снимать и грузить в кучу у колонны рюкзаки, пулемёты, автоматы. Один из них, крупный мужик, еле держался на ногах. Находясь на деликатном расстоянии, я наблюдал за ним. Опершись рукою о колонну, он сполз вниз и сел на кучу рюкзаков. Ему было не по себе, каска с тактическими очками сбилась на сторону, он глубоко дышал. Несколько раз он закашлялся и отвернулся, чтобы сплюнуть. Его подташнивало. Но когда подъехала медицинская «буханка», он нашёл в себе силы подняться, парни подхватили его и довели до автомобиля.
Эта группа уехала прокапываться магнезией в стационар – или что там врачи колют в случаях контузии? Два пулемёта и автоматы отнесли в оружейку. Разбирал оружие зав по хозяйству Ник – очень колоритный дядька, похожий на седовласого интеллигентного пенсионера. Встретишь его в городе и не подумаешь, что он ветеран боевого подразделения. Ник воюет в «Спарте» с 2014 года, когда ещё Моторола был жив. Он похож (очень!) на курьера с моей прошлой московской работы, поэтому сразу привлёк моё внимание.
Пока бились за новые позиции и операторами велось наблюдение за полем боя, на базе в аэропорту жизнь протекала буднично. Парни разбирали ящики с минами и гранатами. Заряжали патронташи для БМП с помощью ручного станка. Вообще, в аэропорту и жить было можно. Здесь и жили. Хотя в полутёмном и продуваемом помещении было всегда сыро, но зато урчал генератор, создавая свет и тепло. Возле столбиков покрышек разложены матрасы для отдыха. Имелась своя столовая – строительная бытовка, ввезенная под череду бетонных этажей. В ней можно было найти коробки с гуманитаркой – консервами с кашей и тушёнкой. Проголодался – зашёл и разогрел себе гречку на газовой горелке. Потом попил чай с печеньем и конфетами. Поел арбуза – это было начало осени, самый сезон, и мы приезжали к спартанцам не с пустыми руками.
На точке в аэропорту имелась и своя домашняя живность. Гуляли сами по себе несколько кошек различных расцветок. Лёжа на сложенных друг на друга армейских ящиках, они грелись на солнце или игрались на холодных бетонных плитах внизу. Из породы дворняг постоянно путался под ногами худющий пёс. Прижимая свои большие, как локаторы, уши и виляя загогулиной хвоста, он постоянно ластился к спартанцам и выпрашивал еду. На самом деле его худоба была обманчивой, пёс был таким по природе и мало что ел, кроме мяса.
Человек всегда и везде стремится создать себе уют, он обустраивается в любых условиях. Он старается сделать своё пребывание комфортным и приемлемым для жизни и в экстремальных условиях. Наверное, даже попав в ад или чистилище, он найдёт себе старое кресло, чтобы в нём расположиться, подтащит себе буржуйку для тепла, заведёт генератор для света и смародёрит чайник, чтобы нагреть в нём воды.
► Донецкий аэропорт. Вид изнутри
Донецкий аэропорт, который я успел обследовать в минуты затишья, был похож на такое трансцендентное место. Ты как будто смотрел на терминалы через линзу какого-то адского преображающего стекла. Это проекция аэропорта на инферно, где самолёты не летают, воздух пахнет серой, а небо огненно-багровое. На взлётке вместо самолётов пара ржавых и мёртвых, раздолбанных танков. Украинских танков. Спартанцы раздолбали их ещё в 2014-м – рождённые ползать летать не могут.
