Ускользающий город. Инициализация - Евгений Булавин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Евгений сошёл с эскалатора в кафельные отсветы станции «Триптих». Ослепительная, обшитая серой однотонной пластмассой, она была бы идеальным склепом какому-нибудь офисному вождю с ожерельем из степлерных скоб.
Не успел носитель обрадоваться свободной скамейке на остановке, как в подземную гавань пригромыхал состав. Люди даже не шевельнулись в сторону вагонов. Заворожённо, как сквозь туман созерцали они табло с часами, сжимая в руках сумки, дипломаты, шапки, а то и собственные руки. Евгений оцепенело помедлил, но, подобравшись, запрыгнул в вагон. Народ не прекращал таинственного ожидания, даже когда двери захлопнулись, и поезд дал резкий старт. Спираль центростремительно закрутилась.
«Вроде год или два назад начали рыть сквозные ветки…», обратился к Искателю Евгений.
— Брось. Сквозные ветки — долгострой погуще самого метро.
«Слышал, это проект, чтобы снова привлечь внимание интернета»
— Шутка, что ли? Жёлтая пресса?
«Сейчас — не уверен. Слушай, что это было? Эти… люди…»
— Они едут не в Крипту, — отрезал Искатель.
«Хоть что-то у тебя узнать можно?»
— Что-то — всегда пожалуйста.
Евгений досчитал до пятнадцати и выдохнул.
«Много вас таких, Искателей?»
— Достаточно. Каждого интересует что-то своё. Есть и другие: Похитители, Зрители, Убийцы, Законники, Шуты… Нас называют Аспектами.
«И все… присасываются к мозгам?»
— Я бы сказал иначе.
«Как? «Берут погонять»? «Меняют перчаточки»? «Возьмут в отпуск»?»
Металлизированный голос объявил станцию, что-то потом зачастил о подозрительных личностях с сумками, и поезд принялся сбавлять скорость. Евгений безотчётно оторвал взгляд от пола — вечная и странная его реакция на эффект торможения.
«По-моему, остановка должна быть позже».
— Это путь на Крипту.
Носитель удивился, что не замечал раньше безлюдности вагона. Всего десятеро расселись по нему как крошки в опустевшем холодильнике. Выглядели они поживее оставшихся на станции, но всё равно что-то пугающе неосмысленное сквозило в манере сидеть, дышать и смотреть. Поезд остановился и с паровым шипением распахнул двери. Вышли трое. Зашли четверо — все как на подбор с огромными синяками под одним или обоими глазами. У одного синел «третий глаз» во лбу.
И хотя смотрелись «новички» компанией знакомых, расселись они кто куда, и подальше друг от друга. Состав двинулся за секунду до того, как сомкнулись двери. На светодиодном табло вспыхнуло название следующей станции. Металлизированный голос произнёс, что двери закрываются, когда поезд уже вовсю громыхал, точно стальная колесница. «Старички» определённо напряглись от присутствия синячных «новичков». Ничего явного, но человеческий взгляд почему-то легко улавливает эти нюансы — едва заметное вжимание в спинку сидения, стремление оказаться хоть на пару миллиметров, но дальше, сумки в руках, до этого небрежно разваленные рядом, взгляды, никогда не направленные прямо, но всегда так, чтобы краешком держать на виду. Это странным образом напомнило поведение камер на корабле… и пенсионеров в автобусе… Но с «новичками» действительно творилось что-то подозрительное. Поглядывая на них как можно деликатней, Евгений никак не мог взять в толк, что.
«Дело в синяках? Одежде? Нет. Все мужики, но блин. Все примерно одного… моего возраста. Никто не уткнулся в книгу или гаджет? Никто. Тоже, наверное, бывает. И наушников ни у кого не вижу…»
В отчаянье он принялся отслеживать их взгляды и тут же отметил удивительную закономерность. Взгляды одного, двух, трёх «новичков» были устремлены на сидение напротив Евгения. Куда смотрел четвёртый, носитель не узнал, потому что колесница сбавила обороты, и металлизированный голос объявил следующую остановку. Все как один вздрогнули и принялись беспорядочно гулять глазами по вагону. Город просыпается, засыпает мафия… Или наоборот?
Один из «старичков» подскочил и тут же отправился в открывшийся проход. В вагон вошли и тут же обратили на себя внимание трое. Один щеголял девственно-белой перевязкой на руке, другой суетливо перебирал костылём, неловко ступая загипсованной ногой, третий светил перебинтованной головой и ковылял на целых двух костылях. Как и предыдущие, «новички» расселись по вагону максимально размашисто. Складывалось впечатление, что они изо всех сил избегают взглядов друг друга — словно разделяя какой-то неприятный секрет.
«Двери закрываются», — объявил металлизированный голос, но вновь двери сомкнулись, когда поезд уже разогнал свою тяжеловесную тушу. Со свистящим рыком он рванул влево, отчего неподготовленного Евгения встряхнуло как марионетку. Состав выпрямился, ни на йоту не сбавляя ревущего темпа. Прежней, колесничной громкости он достиг через пару секунд. Грохот нарастал, приближаясь к тому, что можно услышать в наушниках, смотря ролик с запуском космической ракеты.
Евгений оглядел вагон, которому было, кажется, всё равно, и отметил, что «старичков» стало меньше, чем пугающих «новичков».
«Хотя я тоже «старичок». Так что поровну. Три, пять…. Ну да. Семь-семь».
То, что он принял за провал в бездну, как бывает иногда во время сна, оказалось лишь торможением. Ощущение свободного падения не пропадало, даже когда поезд остановился на станции, которую голос даже не удосужился назвать, а табло в это время стало вдруг крутить рекламу светодиодных вывесок. «Старички» здесь сошли все. Последний перед уходом бросил на Евгения сочувственный взгляд.
Минуты ползли. Но ни шипения закрывающихся дверей, ни мягкого толчка, предшествующего разгону. Лишь гул напряжения в проводах за пределами вагона и подступающий к горлу острый комок. Город впадал в тревожный сон.
— Идёт, — шевельнулся парень с «третьим глазом» во лбу.
Внесли носилки с обмотанным в мумию человеком. Его торчащие наружу губы и пальцы смотрелись халтурными восковыми поделками. Внёсшие несчастного отряхнули руки и один за другим повыпрыгивали из вагона. Евгений успел заметить, что у обоих сломаны носы.
Минуты тянулись как на дыбе. Человек-мумия стонал и, кажется, просил воды.
Сначала скрежет железа по камню казался слуховой галлюцинацией. Но затем он перебрался в область эха: зыбкого, едва различимого, просто далёкого, с каждым ударом сердца всё больше обрастая плотью, чтобы обрести жёсткую, режущую до дрожи осязаемость, затихнуть и, наконец, влететь в этот вагон на кончике ржавой, как фонтан из канализации, арматуры.
— Джентльмен Подъездов, — процедил Искатель.
«Из ваших?»
— Нет.
Джентльмен заломил на затылок характерную шапочку в форме горшка, перешагнул через лепечущую мумию и по-царски устроился прямо напротив Евгения, водрузив пудовую железку себе на колени.
