Ускользающий город. Инициализация - Евгений Булавин

очерченных полоской елей. Настоящее улье с сотнями металлических королев. Даже в громыхающем автобусе был слышен гвалт самопальных автомастерских да лай собак, сторожевых и полудиких, а где какая, поди разбери.

— Закономерность не связана с оккультным понятием «судьба». Что приключится с тем отвлёкшимся на телефон мужиком, который занёс ногу над открытым люком? А если сбросить кирпич с крыши вон той землянки, он упадёт вниз, или взмоет к небесам под благостное пение ангелов? Понимаешь? Начни с ерунды, затем мысленно увеличивай, или уменьшай масштаб. Голова пойдёт кругом, но возникнет хотя бы минимальное понимание того, что я пытаюсь тебе втолковать.

— Спасибо за беспокойство. Ой!.. — понял Евгений, что произнёс всё это вслух. — «Как твоя телега связана с психозом на корабле?»

— А тем, что Искатели видят больше переменных. И что важнее, умеют соединять их в… я называю это Нитями. Я искал… признаки, связи, причины, повлёкшие к исчезновению команды, но… то, с чем мы столкнулись, было подобно волне без начала и конца. В таких условиях невозможно выстроить Нить. Я уже отчаялся, пока не нащупал в трюме… причину? конечные следствия? нет… просто — что-то… Тогда всё и исчезло.

«Как раз я ослеп…»

— Может быть. Я вижу… не как ты. Будь носитель хоть трижды слеп, я все равно буду воспринимать окружающую реальность. Правда, если ему вырвут глаза, станет немного тяжелей.

«Искатель — спонсор хорошего настроения!»

— Расскажи, что ты видел на корабле.

«Я? Ну…»

Проговаривание воспоминаний, особенно мысленное, подобно чему-то тусклому, нудному и выкачивающему из воздушных картинок все краски, соки и неосязаемые подробности. Но Евгений упорно проговаривал — камеры, жуткий шум по кораблю, нечто совсем непонятное в трюме и, разумеется, антинаучную зажигалку.

— Я-то думал, ты её разбил. Странно. То, что для меня было едва уловимым проблеском, тебе обернулось целым аттракционом.

«Что, если представление проходило не в твоей «плоскости», а я успешно продолбал эти твои Нити?»

— Такую… теорию нельзя исключать. Может, ты ошибаешься, тебе показалось, или не показалось, а ты считаешь это правдой… У меня нет доступа к твоей голове, чтобы сказать наверняка. Так что в какой-то степени возможно да — это не моя плоскость. Твой разум… скользкий. Не могу зацепиться. И, следовательно, понять, что у тебя там происходит. Возможно — повторяю, возможно! это к лучшему.

Фанерон. Комплимент повару

От остановки и до самого метро перед Евгением разворачивались эпохи урбанизации. Приземистые домики конца XIX века уступали место таким же дряхлым, но не столь жизнерадостными хрущёвками, среди которых прорастали сурово-серые многоэтажки. Квартал заканчивался на берегу безликого проспекта, за которым уже расцветало пёстрое, как пластмассовый попугайчик, безумие новостроек.

Всё по пути шевелило в Евгении жуткий, саморазрушительный голод. Голуби. Комки-с-ножками воробьи. Проплывающие мимо экраны телефонов, с которых можно заказать еду. Женщины, которые в теории способны приготовить еду. Мужчины, чьи женщины в теории способны готовить еду, да и сами наверняка не дураки. Даже заплесневелая ретро-музыка и та вызывала гастрономические ассоциации — потому что стояла костью в горле. И как назло, все встреченные киоски могли похвастаться чем угодно, кроме еды. Да кому нужны эти газетки, гламурные и кулинарные журнальчики (кулинарные!), ручки, тетрадки и салоны связи?! А этот парень, торгующий пиратскими дисками? Зачем, если можно стать миллиардером, отправляя людей в 2008-ой на своей машине времени?!

Нарастающее безумство оборвало вкрадчивое и по-своему правдивое «Шаурма» на светодиодной вывеске. Даром, что чудо-забегаловка вжималась в обочину, отгораживаясь от улицы парой мокрых «стоячих» столов.

— Да как это возможно?! — воскликнул Евгений, не увидев очереди.

Вода с чем-то, которую выдавали здесь за чай, обжигала сквозь тоненький пластиковый стаканчик. Носитель еле дотащил его до столика и без прелюдий накинулся на главное блюдо. Непросто было пережёвывать огромные куски маринованной капусты вперемешку с резиновой морковью. Так что он их проглатывал, наслаждаясь редким встречам с сухим жилистым мясом. И к дьяволу мучения, с коими ковыряться потом меж зубов…

— Откушенная салфетка — лучший комплимент повару.

— Что? И правда, откусил… Почему шаурма успевает закончиться до того, как я осознаю её отвратность?

— Ты всегда осознаешь её отвратность. Sinful pleasure, как говаривал один мой знакомый. Тайный ингредиент.

Вода с чем-то остыла, став на вкус как торф, разбавленный в полынном соке. Евгений вылил её в мусорное ведро, следом отправил стаканчик с обгрызенной салфеткой внутри. Светофор за ларьком вспыхнул зелёным. Спуск в метро драконьим зевком чернел по ту сторону. Носитель сорвался с места, боясь опоздать — счёт на циферблате шёл на последний десяток секунд.

«Слушай», — проговорил он про себя, миновав пешеходную зебру. — «Может, скажешь, почему чернокаменское метро проложили в форме спирали?»

Даже в таком глухом местечке карта подземки ничем не отличалась от центральных: подсвеченный стеклянный пилон внутри каменной беседки с дежурным полицейским неподалёку.

— Геологические особенности этих земель.

«Пфф. Уж от тебя официальную версию…»

— Можешь многозначительно пожать за меня плечами?

Фанерон. Благородный сударь

Было в спуске под Чернокаменск что-то сказочно-потустороннее. Дело даже не в убитых эскалаторах, что пыхтели и дрожали точно утилизированные паровые роботы; не в убранстве а-ля чистенький общественный туалет; не в освещении, от которого даже самая вызывающая красотка выглядела вдовой из рухнувшего замка. Нет. Когда-то с подачи федеральных каналов вся страна гудела о Чернокаменской подземке. Ещё бы — первое и пока единственное метро, от и до возведённое в постсоветский период. Крутившиеся вокруг него суммы обсуждал даже ленивый. Скандалы гремели, руководители проекта переназначались, тихой сапой шла рокировка Мэров, бюджеты росли как тарифы на коммуналку, а газеты хором затаскивали метафоры Вавилонской башни да пещеры подземного короля.

Чернокаменское метро всколыхнуло даже мир искусства. Кто только не ужасался, что за интерьеры станций отвечали никому не известные дедули, смутно припоминавшие Иосифа Виссарионыча. Перед очередными выборами их вынудили уступить место молодым и талантливым, которые придавали, правда, слишком много смыслов геометрическим фигурам. Через полгода с подачи одного из Мэров попёрли и их. Так началась чехарда авантюристов с Запада и Востока, затем уже своих, доморощенных: авангардистов, традиционалистов, неонацистов… Шумиха вокруг последних стала той каплей, после которой отделку остальных девяноста процентов начальство взвалило на людей безопасных, видевших строительство только на бумаге, а интерьеры — дай бог в каталоге белорусских кухонь.

Вообще, всё было против завершения стройки — и особенно интернет. Ему чернокаменский долгострой служил неиссякаемым источником еды. Малоосмысленные обсуждения плодились и размножались, соцсети пухли от остроумного фольклора в картинках, и, несмотря на негативный окрас всей этой феерии, каждый находил в происходящем