Kizumonogatari - Исин Нисио

Пока я снова баррикадировал эту железную дверь, она произнесла эти слова у меня за спиной крайне веселым голосом.

– Похоже, меня умело заперли в этом хранилище спортинвентаря. Что же мне делать, если Арараги-кун сыграл со мной непристойную шутку?

– Шутку, говоришь…

Эта девушка…

Неужели она думает, что я могу быть таким распутным? Ну, я определенно мог показать себя с такой стороны, но я, несомненно, не являюсь человеком, который любит такие пошлые разговоры.

Я больше похож на джентльмена.

– Да будет свет.

Она включила фонарик и положила его на гимнастического коня. Поскольку у этого фонарика квадратная форма, он никуда не покатился. После этого, Ханекава села на мат. Я сел перед ней.

– Ах. Ты сидишь передо мной, значит, ты пытаешься посмотреть на мои трусики.

– Ты меня совсем не понимаешь, – сказал я Ханекаве, прижимающей снизу подол юбки. Я не мог больше сдерживаться. – Например, если бы передо мной сидела обнаженная девушка, которая попросила бы не смотреть на нее, то я бы не смог отвести от нее взгляд!

– Это было бы в порядке вещей.

– Ух!…

Неужели?!

Давно ли здравый смысл этого мира изменился?

– Эм, Ханекава, ты просто не знаешь, какой я джентльмены.

– Джентльмены – это множественное число [38], – сказала Ханекава. – Хотя, если это правда, то я жду с нетерпением.

– Чего ты ждешь?

– Когда начнется новый семестр, я смогу увидеть нежную сторону Арараги-куна и смотреть на нее так часто, как захочу, верно?

– …

Ну и ну.

Твоя интуиция слишком хороша.

Несмотря на то, что я в своем письме ничего не упоминал о своем решении, и, кроме того, я намеревался скрывать это от нее до самого конца.

Потому что Ханекава остановила бы меня любой ценой.

– Поэтому ты не должен умирать.

– Ханекава…

– Ты не должен умирать, – сказала она.

Хотя вокруг было темно, она смотрела прямо на меня.

– Твои мысли об этом доказывают, что ты убегаешь от самого себя.

– Ты изумительна… – ответил я Ханекаве, а после этого рассказал ей все, о чем думал.

– Ты изумительна. Когда я вижу тебя перед собой, то чувствую себя невероятно ничтожным. Скорее всего, если бы я не встретил тебя, то был бы уже давно мертв. Было достаточно моментов, когда это могло произойти

– Вот поэтому я и говорю тебе, что ты не должен умирать. Слушай, что я говорю.

– Это все моя вина, – сказал я.

Эти слова выглядели, словно исповедь.

– Мои необдуманные поступки привели к такому результату. В тот раз, когда я дал Киссшот свою кровь, я словно не задумывался, что произойдет потом. А ведь это очень легко понять, стоит только чуть-чуть подумать. Пожертвовать кровь вампиру, ну что за идиотизм, но я…

Что она питается людьми.

Что будут еще жертвы.

В конце концов, я и не думал об этом, а когда я все понял, то сбежал. Даже потом, когда я стал вампиром, и у меня было полно проблем, у меня было достаточно времени поразмыслить над этим.

Нет.

Во-первых, я сказал это в самом начале.

Ханекаве в тот день, после церемонии закрытия.

Именно я сказал эти слова.

Если твою кровь выпьют, ты умрешь.

Именно так.

Кровь Палача была выпита.

Он был убит.

Он умер.

Я не понял то, что должен был понять.

– Из-за меня погиб человек.

– Это не твоя вина. Кроме того, для вампира, для Хеартандерблейд-сан это все должно быть очень естественно. Это тоже самое, что для нас питаться коровами и свиньями.

– …

Если я не буду есть, я умру.

Вот что она сказала.

– Но она полагает, что ты являешься моей мобильной едой. Она не считает тебя членом нашей группы.

– Но твой случай был исключением.

Спаситель.

Мы обоюдно спасли друг друга.

Я спас Киссшот.

Она спасла меня.

В таком случае, между нами могли возникнуть взаимоотношения взаимного доверия.

Однако это…

– Это что-то вроде любви к выдающейся корове. Точно, даже если не иметь в виду коров, они часто встречаются: гениальные собаки или гениальные обезьяны.

– Ты говоришь о домашних животных? – перебила меня Ханекава.

Совершенно верно.

Кажется, даже Ошино говорил нечто подобное.

Привязанность к любимцу.

– Но для нее это естественно, в том числе ее отношение ко мне.

– Угу. Поэтому Киссшот не является злом. Зло – это только я. И никто, кроме меня.

– Вообще-то, я так не думаю. Потому что добро и зло зависят от точки зрения.

– Ты права.

Ошино говорил даже это.

«У каждого человека свой взгляд на правосудие», – сказал он.

Поэтому Ошино упорно выбирает нейтральную точку зрения.

– Я никогда не смотрел на это с такой точки зрения. Драматург, Эпизод, Палач. Эти трое были людским правосудием.

– Но ты-то вампир, так что с этим ничего не поделаешь. Еще раз повторяю, не надо так преувеличивать.

– Довольно тяжело для меня не преувеличивать. В конце концов, я стал врагом человечества.

– Значит, ты больше не хочешь снова стать человеком? – спросила Ханекава.

Ее голос не обвинял меня, но, учитывая мое текущее состояние, это был жесткий вопрос.

– Ты уже потерял свою человечность? Разве не ты говорил, что хочешь снова стать человеком? Ты хотел вернуться к реальности, не правда ли?

– Была уже одна жертва. Сейчас будет слишком эгоистично, если исполнится только мое желание.

– Раз уж ты упомянул об эгоизме, то разве сейчас ты не эгоистичен?

– Э?

– Потому что…

Поправив свои очки и вздохнув, Ханекава продолжила:

– Ты пытаешься сбежать от всей этой каши, которую заварил.

– Нет…

Это неправда, хотел я сказать, но слова застряли у меня в горле.

Ханекава добавила:

– И сердце, и тело, оба убегают.

– …

– После этого ты попытаешься убежать. Из-за твоих ошибок ты попытаешься все сбросить. Но поскольку в реальном мире нет кнопки «сброс», ты попытаешься выдернуть вилку из розетки. Разве я не права?

– Ты ошибаешься…

Ты ошибаешься.

Я так думал.

– Не то чтобы я хотел убежать, я просто хочу принять ответственность за это. По крайней мере, я могу положить конец своей бессмертной жизни в качестве расплаты.

– Ты только добавишь к списку своих грехов еще один, – сказала Ханекава. – Суицид – это грех.

– Что, что? Ханекава, ты противник самоубийства.

– Я не имела в виду, что моя точка зрения именно такова, но я считаю, что в данном отношении ты такой же, как я.

– Такой же?

– Тебе плохо, когда люди умирают.

Объясняя смысл, Ханекава продолжила:

– Хотя ты не против умереть сам, но тебе плохо, когда умирают другие люди.

– …

– Это говорит о том, что ты хороший человек.

– Ты говоришь про Палача?

Я вспомнил его.

Хотя я контактировал с ним всего несколько раз.

– На свете есть люди, которые должны умереть, но нет таких людей, чья смерть не имеет значения. Вот как я считаю. Это моя точка зрения. Поэтому, исходя из этих понятий, я являюсь человеком, который должен умереть.

– Вообще-то, ты сейчас не человек.

– Это всего лишь буквоедство.

– Если это ради друзей, то я буду есть буквы.

– Ханекава, – сказал я.

Было и так ясно, что если я озвучу Ханекаве эту причину, то получу в ответ ряд возражений и, пожалуй, проиграю спор…

Но я все-таки произнес эти слова.

– Сейчас я не человек. Я – вампир. Поэтому я, подобно Киссшот, начну питаться людьми.

– …

– Я пытался себе это представить, но даже от мыслей об этом мне становится нехорошо. Я не хочу жить, если мне придется поедать людей.

Поэтому, у меня нет другого выбора, кроме как умереть, сказал я.

Если я не смогу снова стать человеком, то мне останется только умереть.

– Я слабак, в отличие от тебя, поэтому если я не умру сейчас, то потом мне не хватит на это смелости. А затем, рано или поздно, я не смогу сдерживать свой голод.

Мобильная еда.

Это слова Киссшот.

– Ханекава, рано или поздно я начну видеть в тебе только еду.

Это меня пугает.

Хотя труп Палача тоже был страшным, но когда Киссшот назвала Ханекаву этими словами, было гораздо страшнее.

Это знание.

Ее здравый смысл рано или поздно станет моим здравым смыслом.

Если мой человеческий здравый смысл исчезнет, то я приобрету здравый смысл вампира.

Несомненно, Ханекава станет для меня только едой.

Я захочу съесть ее.

– В таком случае, не ешь других людей.

Ханекава.

Однако вместо возражений, которых я ожидал, не пытаясь меня переспорить, она произнесла эти слова спокойным голосом.

– Арараги-кун, ты можешь съесть меня.

Я на самом деле не сразу понял.

То, что она произнесла, ее чувства.

– Если я не смогу умереть ради другого человека, то меня нельзя считать его другом.

– Э-э-э…

Как и следовало ожидать, ее стремление было слишком безрассудным.

Да и кто вообще в состоянии придерживаться такой цели?