Жестокие игры - Мэгги Стивотер

— Хо! — снова восклицает Джонатан. — Смотрите! Смотрите туда! Голова!

И мы невольно смотрим туда же, куда и он. Вода меняется, она то черная, то серо-синяя, то снова черная, пена на волнах похожа на гофрированный воротник, и в этом воротнике мы видим ее. Темная лошадиная голова поднимается над водой, ее рот широко раскрыт. А потом, прежде чем море поглощает первую лошадь, мы видим гнедую гриву, вырвавшуюся на поверхность, и каурую спину, изогнувшуюся рядом с ней. А потом все они исчезают под водой, а я покрываюсь гусиной кожей.

— Да уж, в такую ночь лучше оставаться на берегу, — говорит Брайан Кэррол.

Он произносит это совсем не так беспечно, как произнес бы его брат. Я думаю о запахе рыбы, сопровождающем его, и о том, как просто он спросил меня, буду ли я участвовать в бегах. Похоже, тому, кто для прокорма вынужден ловить рыбу в ноябрьском море, участие в гонках не кажется таким уж отчаянно смелым предприятием.

— Если бы мне пришлось выбирать одну из них, я бы выбрал красную, — говорит Джонатан. — Красные всегда выигрывают.

Брайан возражает:

— Ты хочешь сказать, Шон Кендрик всегда выигрывает.

Джонатан ерзает на сиденье.

— Ну, мне кажется, красные и гнедые выглядят более быстрыми.

— А мне кажется, — заявляет Брайан, — это все зависит от Шона Кендрика. Ты с ним знакома, Кэт?

Финна как будто веселит это «Кэт». может, потому, что когда это произносит Брайан, кажется, будто я куда более важная особа, чем есть на самом деле.

— Да, — бурчу я.

Я дважды видела Кендрика после того дня на пляже, но незаметно было, чтобы ему хотелось со мной заговорить. На самом деле скорее наоборот. В любом случае он не из тех, кому можно бросить на ходу: «Привет!» Или: «Хо!»

— Он какой-то странный, — говорит Джонатан.

— Зато только сами водяные лошади знают кабилл-ушти лучше, чем он. — В голосе Брайана Кэррола слышится восхищение. — Но ты можешь приобрести друзей и более подходящих, чем он. Ну, я думаю, Кэт, ты и сама это знаешь.

Я знаю только то, что Шон Кендрик скакал на той гнедой кобыле и сидел на ее спине до тех пор, пока чуть не свалился с утеса, и только тогда потрудился спасти собственную шкуру, а еще я знаю, что даже покойники разговаривают больше, чем он.

— Я сделаю ставку на тебя, — великодушно заявляет Джонатан, — если не поставлю на него.

— Джонатан! — предостерегающе произносит Брайан.

Как будто меня может интересовать, на кого сделает ставку его глупый брат.

— Или на Яна Прайвита, — допускает Джонатан. — У него с прошлого года жутко быстрая серая лошадка. — Он выбивает фестивальную дробь по спинке сиденья Финна, а потом наклоняется ко мне. — В пивной на тебя уже ставки делают. На то, появишься ли ты сегодня вечером на параде. Джерри Олд говорит, что тебя не было на пляже уже несколько дней и что ты сдалась. Уотчисфейс говорит, что ты вообще померла, но это уж точно неправда. Так как ты думаешь, Кэт, стоит на тебя делать ставку?

Брайан шумно вздыхает.

Я отвечаю:

— Если моя лошадь будет выступать против твоего языка, у меня нет шансов.

Брайан и Финн смеются. Джонатан заявляет, что я просто нахалка. Я принимаю это за комплимент.

Я смотрю в окно машины. Небо быстро наливается чернотой. Вдали, где притаился Скармаут, видно красноватое свечение, но остальной остров темен и загадочен. Во мраке не понять, где море, а где суша. Я вспоминаю, как утром скакала на Дав к вершине утеса. И как холодный воздух щипал мне щеки, и запах моря, от которого сильнее билось сердце. Знаю, мне следовало бы бояться и сегодняшнего вечера, и завтрашнего утра, и я боюсь, но ощущаю и кое-что еще: возбуждение.

Глава двадцать девятая

Пак

— Парад наездников начнется в одиннадцать, — сообщает Брайан Кэррол. — Ну, думаю, ты и сама уже это знаешь.

— Я не знала, но теперь знаю. Одиннадцать утра — это еще так не скоро, до одиннадцати еще множество часов, наполненных праздничным шумом.

— Мне нужно найти брата, — говорю я Брайану. — Второго брата.

Но что мне на самом деле нужно найти, так это точку опоры. Я очутилась на мамином празднике, но без мамы. Финн и Джонатан Кэррол уже исчезли в толпе, оставив меня с Брайаном, с легкими которого я знакома уже лучше, чем с ним самим, и у меня начинает щекотать в животе на нервной почве.

Я считаю, что мои слова звучат как прощание, но Брайан говорит:

— Отлично. И где он может быть, как ты думаешь?

Если бы я знала ответ на этот вопрос, я бы поговорила с Гэйбом уже три дня назад. Но в последние дни я вообще ничего не знаю о своем старшем брате. Брайан вытягивает шею, глядя поверх толпы, присматриваясь к лицам, ища Гэйба. Мы стоим в начале главной улицы Скармаута, и мне видно все до самого причала. Люди заполняют каждый дюйм пространства. И относительно свободно только там, где шагают скорпионьи барабанщики, но это далеко от нас, у воды. Откуда-то доносится аппетитный запах, и мой желудок тут же начинает урчать.

— Где-нибудь в таком месте, что и в голову не придет, наверное. А у тебя есть еще братья?

— Сестры, — отвечает Брайан. — Целых три.

— И где они сегодня?

— На материке.

Он произносит это спокойно, и я гадаю: то ли это перестало его огорчать, то ли вообще никогда не огорчало.

— Ладно, но если бы они сегодня были здесь, где бы ты их искал?

— Ну… — задумчиво и неторопливо тянет Брайан, и мне трудно расслышать его голос сквозь царящий вокруг шум. — Наверное, на причале или в пабе. Заглянем туда?

И вдруг этот разговор с Брайаном Кэрролом вызывает у меня странное чувство. Брайан стоит достаточно близко, чтобы его было слышно, он смотрит на меня и кажется огромным, и сильным, и очень взрослым — с вьющимися волосами, рыбацкими мускулами… и еще он смотрит на меня как-то… я не привыкла к таким взглядам. Сначала мне кажется, что он просто посмеивается надо мной, как над ребенком, он ведь уже совсем зрелый мужчина, — но потом я как будто впервые замечаю собственные руки. Это мамины руки, а не руки маленькой девочки, и я знаю, что лицо у меня тоже мамино. Я пытаюсь представить, сколько времени мне понадобится на то, чтобы внутренне почувствовать себя такой же взрослой, как я выгляжу.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Мы шагаем по улице. Широкие плечи Брайана легко раздвигают толпу. У туристов, которых тут великое множество, незнакомые лица. В них вообще есть нечто неуловимо другое, как будто они совсем иной биологический вид. Носы у них чуть более прямые, глаза чуть более близкико посаженные, губы тоньше. Они так же сродни нам, как Дав — водяным лошадям.