Глубокая разведка - Владимир Добряков

Кта откровенно растерян. Мои слова явно выбили его из колеи. Он смотрит на меня с большим недоверием и сомнением, не смеюсь ли я над ним. Его руки делают несколько нервных движений. Он встает и подходит к письменному столу.

— Извините, господин Андрей, — перебирая бумаги, он бормочет, — вот инструкция. Здесь два человека. Вот донесение охраны. В город вошли два человека. Странно… Господин Андрей, а вы не можете сказать мне: через какие ворота вошли в город еще три человека?

— Они прошли в те же ворота, что и мы, вместе с нами.

— Этого не может быть! Тогда в донесении было бы указано пять человек. Они невидимки, что ли?

— Почему же? Они все время были с нами, их все видели. Охрана — тоже. Просто нас с Анатолием пропустили к вам, а они остались там, — я указываю на дверь.

Кта быстро подходит к дверям и приоткрывает их. Растерянность и недоумение на его лице сменяется радостной улыбкой полного удовлетворения. Он закрывает дверь, возвращается к нам, садится в кресло и отпивает глоток вина из своего бокала. Все это он проделывает с видом глубокого облегчения и удовлетворения от успешного решения трудной задачи.

— А вы, оказывается, шутник, господин Андрей! Об этом меня не предупредили. Ну, разве можно так разыгрывать бедного смотрителя, пусть даже пренебрегающего своими обязанностями ради высокого искусства? И в инструкции, и в донесении так и значилось: два человека, с ними две самки и лей. А вы: пять человек! Так и напугать недолго.

Он внезапно умолкает и смотрит на нас каким-то странным взглядом. Видимо, на наших лицах он видит ту же растерянность и недоумение, какие только что были у него. И он не в состоянии понять, чем это вызвано. Мне тоже не до конца понятно его состояние. Внезапно я вспоминаю того, кто приходил к нам с Леной, когда мы сидели в ловушке у Старого Волка. Я тогда принял его за святого Мога. А мудрая Лена сразу его раскусила. Вспоминаю его поведение. Вспоминаю, как он общался с Леной. Все сразу становится на свои места. Но чтобы добиться окончательной ясности, я задаю еще один вопрос:

— Как я понял, господин Кта, ни женщин, ни леев вы к категории людей не относите?

Кта снисходительно улыбается. Если бы он посмел, то также снисходительно похлопал бы меня по плечу. Господин Андрей изволит, видите ли, шутить. У него хорошее настроение. И Кта так же снисходительно начинает объяснять нам прописные истины:

— Ну, разумеется! Ни леи, ни хассы, ни самки не могут считаться людьми. Никто их людьми и не считает. Как могут считаться людьми леи или хассы, когда одни предназначены работать, а другие надзирать за ними? У самок тоже свое предназначение, данное им от рождения. Они должны услаждать мужчин и продолжать род. Что и в тех, и в других, и в-третьих может быть от человека? Только форма. И то она присуща лишь леям-самцам и хассам. Самки же, даже по внешнему виду, уже не люди.

Я замечаю, что у Анатолия начинает дергаться правая щека. Он сейчас что-то скажет этому смотрителю. Ловлю его руку и тихо говорю:

— Silence, my friend, silence! It's their abbey. We mustn't intrude them our statute.[6]

Анатолий бросает на меня быстрый взгляд, дважды глубоко вздыхает и успокаивается. Слава Времени!

Лена была права, морально-психологическая подготовка наших новоиспеченных хроноагентов еще весьма и весьма поверхностная. Надо тщательно опекать их в этом плане. А Кта между тем начинает нервничать. Он, разумеется, не понял, что я сказал Анатолию, и строит догадки. Чтобы успокоить его и придать новое направление беседе, я говорю:

— Хорошо, господин Кта, ваши доводы разумны. Но объясните нам, пожалуйста, в чем вы видите основное отличие человека от леев, хассов и женщин?

Назвать наших подруг самками у меня язык не поворачивается. Впрочем, я и не пытаюсь его насиловать. Кта же удовлетворенно кивает с видом человека, успешно скинувшего с плеч тяжелую ношу, и пускается в объяснения:

— То, что могут делать и делают леи, хассы и самки, могут выполнять и животные, если их научить. Но дело даже не в том, что они делают это лучше, чем дрессированные животные. Дело в том, что у животных нет возможности учить своих детенышей совершать нужные нам действия. Их придется учить заново. Но вы спросили о том, что отличает человека от всех их. Человек может делать то, что никогда не смогут делать ни леи, ни хассы, ни самки. Человек может творить.

Произнося последнюю фразу, Кта медленно осматривает висящие на стенах полотна и задерживает взгляд на мольберте.

— Вы, несомненно, правы, господин Кта, — вежливо соглашаюсь я. — Творчество — естественная прерогатива человека, и из всех живых существ присуща только ему. Если я правильно вас понял, вы делите население именно по этому признаку. А что, у вас все люди занимаются каким-либо творчеством?

— Несомненно! А разве может быть иначе?

— Значит ли это, господин Кта, что все члены вашего общества от рождения обладают каким-либо талантом или способностями в какой-либо области творчества? Или у вас разработана особая система образования? Ведь для того, чтобы творить, надо хорошо знать созданное ранее. Даже в области искусств, я не говорю уже о науках: математике, физике, механике, астрономии, биологии и всех прочих. Там продвижение вперед без изучения полного объема знаний в своей отрасли вообще невозможно.

— То, что вы сейчас перечислили, господин Андрей, — снисходительно улыбается Кта, — это не творчество, а ремесло. Людям недостойно заниматься ремеслами. Это — удел леев. Творят художники, артисты, музыканты, поэты. А все, что обеспечивает жизнь, создает удобства, этим занимаются леи.

— Вы хотите сказать, что научной работой у вас занимаются леи?

— Леи работают. Они производят продукты питания, одежду, предметы обихода и все прочее.

— То есть леи занимаются производством. Но раз есть производство, должна быть и научно-техническая база. Кто ею занимается? Леи или все-таки люди?

— Я не совсем понимаю вас, господин Андрей. Что такое научно-техническая база? Для чего она нужна?

— Ну, хотя бы для того, чтобы развивать производство, совершенствовать его…

— А зачем? Нас вполне устраивает то, что имеется сегодня, было вчера и позавчера. Зачем что-то развивать, изменять?

— Вам всего хватает?

— Вполне.

— Вас устраивают эти дымящие и тарахтящие паровые громыхалки? Вам не хотелось бы заменить их более удобными и совершенными средствами передвижения?

— Ими в основном пользуются хассы. Мы ездим крайне редко.

— Резонно. Но, может быть, удобнее даже в эти редкие поездки пользоваться не этими громыхалками, а, к примеру, летательными аппаратами? Это и удобнее и быстрее.

— Что вы говорите, господин Андрей?! Господь сотворил человека о двух ногах, но без единого крыла, в знак того, что ему принадлежит земля, но не небо.

— Пусть будет так, господин Кта, я не буду спорить с вами и разубеждать. Но я видел ваши производственные мастерские. Оборудование там изнашивается и постепенно выходит из строя.

— Это — забота леев, господин Андрей. Если мастерские не будут выдавать необходимого количества одежды, обуви, оружия и прочей продукции, мы накажем работников, а на их место поставим других.

— Это — ваше право. Но если потребуется заменить устаревшее оборудование более совершенным? Разве безграмотные леи справятся с этим?

— А зачем это делать?

— Странный вопрос. Чтобы производить больше продукции.

— А зачем больше? Кому она нужна?

— Разве у вас отсутствуют торговые связи с другими городами?

— Почему же? Полгода назад я продал в Урмон свою картину и купил там вот эту, — Кта показывает на одно из полотен. — А смотритель Алт продал туда же две свои статуи.

— Понятно. Но я имею в виду другое. Рост населения и соответственно рост потребления. Как вы справляетесь с этим, не наращивая производства?

— А, никак. У нас нет роста населения. К нам приходят только те самки, которые в этот период не смогут понести. А детей мы зачинаем только тогда, когда кто-то в городе умирает.

— А хассы и леи? Как я заметил, они совокупляются без разбора.

— Ну, это просто, — улыбается Кта. — Смотритель Зом ведет учет и тех, и других. Когда становится слишком много хассов, он организует большие игры. А когда становится много леев, он отбирает тех, кто уже стал плохо работать, и хассы сбрасывают их в провал.

Я бросаю быстрый взгляд на Анатолия. Вроде держится парень. Сидит спокойно и безразличным взглядом смотрит поверх головы Кта на какую-то картину.

— А если хассы не захотят участвовать в играх и умирать на них?

— Что вы! — Кта машет рукой. — Хассы совершенно равнодушны к вопросам жизни и смерти. И им все равно кого убивать: друг друга или леев. Они ничего и никого не боятся.

— Как же они вам повинуются?

— Хассы сластолюбивы. Отличившимся хассам и победителям игр предоставляется право выбрать любую человеческую самку. За это хассы готовы на все. Хотя, я не вижу никакой разницы между самками людей и леев. Есть лейские самки даже гораздо лучше человеческих.