Приснись - Юлия Александровна Лавряшина

высветить таящееся в глубине? Боязно думать об этом, но вдруг те, кого мы считаем порядочными людьми, чуть ли не святыми, просто не сталкивались в жизни с испытаниями, подобными выпавшим мне сегодня? А если б на их глазах зверски убили беззащитное, слабое существо, неужели не вскипело бы в них такое же зверское желание наказать?

— Ох, как же мне плохо…

Стон вырывается наружу, а я обнаруживаю себя привалившейся к двери чужого подъезда. Почему? Рассчитывала, что и эти мои слова отыщут лазейку между мирами и проникнут к Максу? Но чем он поможет мне, даже если услышит? Уж не знаю, каким чудом наши миры пересекаются… Но не может же он перешагнуть из своей параллельной Москвы в мою Сибирь? А если бы и смог, зачем он мне тут? Я не хочу смотреться в его глаза, как в зеркало, мне нужно видеть то, что лучше меня…

Гошу?

Я качаю головой, как умалишенная, ведущая напряженный внутренний спор. Моих мыслей Макс не может услышать, вряд ли он догадается, к чему относится этот жест. И тогда, оттолкнувшись от влажной металлической двери, я шепчу:

— Мне никого не хочется видеть сейчас. Разве что во сне… Ведь там не моя жизнь, твоя. А роль наблюдателя — это как раз то, на что я сейчас гожусь лучше всего. Поэтому я и прошу тебя: приснись мне. И пусть с тобой случится что-нибудь хорошее!

Я торопливо печатаю шаг, направляясь к дому, и с облегчением вспоминаю, что с утра у меня нет уроков, можно поспать подольше, если, конечно, Макс соизволит явиться во сне. Но что-то внутри меня уже взволнованно подрагивает, как перед свиданием, трепещет крошечной пичугой, впервые осмелившейся вылететь из гнезда. Мое сердце — вчерашний птенец, только-только оперившийся, но ничего еще не видевший, не переживший…

Как ему выжить в этом мире, где дети жестоки как варвары?

Начинаю приходить в себя только под душем, отмокаю и отмякаю. Во всем доме лишь у меня шумит вода, но я стараюсь не думать о том, что мешаю соседям. Не спешу — с медленным упоением поливаю свое большое тело теплой водой. И с удивлением вспоминаю, что ни разу не застала Макса ни в ванной, ни в туалете… Значит, существуют некие границы — кем установленные? Этого я не знаю и, наверное, не узнаю никогда, ведь происходящее с нами выходит за рамки разумного. Но не за рамки морали! Поэтому хочется верить, и он не видел меня без одежды. Это зрелище навсегда отбило бы ему охоту спать, раз есть риск лицезреть подобное…

— Приснись, — в который раз прошу я, забираясь под одеяло.

Уже проваливаясь в сон, испытываю блаженное облегчение: отвращение к себе, тошнотой подступавшее к горлу, вдруг растворяется, и я начинаю дышать свободно, ровно… дышать… сонно…

И тут я вижу Макса! Ни разу его появление не откликалось во мне такой радостью.

Он стоит у окна своей кухни, которая раза в три больше нашей. Здесь красивая мебель и диковинная техника, в которой я вряд ли разобралась бы… Макс пьет кофе из красной кружки (не могу разглядеть надпись на ней) и смотрит во двор, где задорно носится неутомимый джек-рассел. Мне нравится эта порода, но я понимаю, что не справлюсь с таким сгустком энергии. О чем думает Макс, глядя на собаку? И почему выглядит таким одиноким и несчастным в своей дорогой и стильной квартире, где есть, кажется, все?

У него утро, но Макс никуда не спешит, и я предполагаю, что в его реальности сегодня выходной. Тем более что на нем джинсы и черная футболка, в таком виде он на работу не ходит. Я уже давно поняла, что у него там время течет по-другому. Или мне позволяется увидеть лишь те фрагменты, которые имеют для меня значение?

Не знаю, что он задумывает сейчас, но радость моя угасает, прячется в укромном уголке души, куда никому не заглянуть. Мне вновь вспоминается, какой была наша последняя встреча и что Макс натворил… Обнаружил ли кто-нибудь труп Горланова с перерезанным горлом? Какая злая игра слов!

Пытаюсь распознать, что за чувства одолевают меня теперь, когда моя напускная добродетель слетела от первого же удара палкой, и я не смею осуждать Макса за желание мстить. Но мне горько думать: он, такой молодой и красивый, тратит свою жизнь на злость… Мой выплеск был спонтанным, Макс же планирует отмщение.

— О-о! — спохватываюсь я. — Да вы, девушка, пытаетесь оправдать себя?

Додумать не успеваю: Макс внезапно срывается с места, почти швыряет кружку в раковину и бежит к порогу. По квартире он расхаживает босиком, и мне это нравится — так он становится ближе ко мне. У порога он поспешно натягивает чистые носки, которые сложены в изящной тумбочке. В такой драгоценности хранить бы!

Поспешно натянув кроссовки, Макс хватает ключи от машины и небольшую борсетку, выскакивает в подъезд и нетерпеливо жмет кнопку лифта. Куда он собрался? Явно не на прогулку — фотоаппарат остался дома.

Предчувствие нехорошее, и с каждой минутой, проведенной с Максом в машине, оно усиливается. Мне трудно понять, куда он направляется, я совсем не знаю Москву, но явно цель Макса находится где-то на окраине — красивые сталинские дома остались позади, появились высотные панельки, каких и у нас полно. Навигатор настаивает, что надо проехать еще пять километров прямо, хорошо, что этим утром дорога не так запружена, как бывает в Москве. Я смотрю на шоссе глазами Макса и чувствую, до чего же хочется разогнаться, с гиканьем пролететь по столице. Сердце колотится от нетерпения!

Что это со мной? Я же всегда боялась скорости… Даже на каруселях страх сковывал меня так, что в глазах темнело. Неужели все же некая энергетическая нить связывает нас с Максом и от него ко мне пробираются тайные токи?

Внезапно он сворачивает направо, влетает в обычный двор, заросший лохматыми кустами, и останавливается возле трансформаторной будки. Если Макс приехал убивать, глупее поведения не придумаешь — его машина сразу бросается в глаза среди простеньких автомобилей. Появляется надежда на то, что он здесь не за этим…

Но тут он, натянув бейсболку, пересекает двор, потом еще один, переходит дорогу, и я соображаю, что именно так заметают следы… Мое сердце вновь сбивается с ритма, колотится как заполошное. Двор, в котором Макс останавливается, выглядит более современным, здесь оборудована новенькая детская площадка, разноцветная, веселая, с синим китом в центре. На этом ките восседает малыш, лихо размахивающий желто-зеленой кепкой:

— Поплыли! Поплыли!

Макс останавливается, и лицо его опять принимает