Покаяние - Геннадий Гусаченко

Обо всём этом думал я, цепляясь за цепочку, на которой висит койка, и в стенаниях проклиная свой никчемный вестибулярный аппарат. Ведь другим–то хоть бы хны! Счастливчики!

Под утро буря поутихла, качка стала слабее. Я выполз на верхний мостик, где было тесно от китобоев. Горя нетерпением поскорее добраться до «Славы» — нашей плавбазы и с азартом включиться в охоту на китов, моряки заполнили мостик, стояли на его крыльях, жадно всматриваясь в пенную даль. Встретили меня восторженными возгласами и шутливыми подначками:

— О, глазам не верю — Геннадий на мостике! Картина Репина «Не ждали»!

— Скорее картина Иванова «Явление Христа народу»!

— Держись, киты! Наш Гена ожил!

— Кого мы видим?! Светило собственной персоной!

«Светило» — прозвище электрика. Никто не упрекнул, что это самое «светило» двое суток не стояло вахту. Моряки — народ понимающий. Знают: «Аклимается парень, всё будет абдемаг!». А спроси Борю Далишнева, что означает его любимое словечко — засмеётся в ответ: «Нормально, абдемаг и всё!». На любые сомнения у Бори следовал быстрый ответ:

— Всё будет абдемаг! Предай Господу дела твои, и предприятия твои совершатся. И взывай к Нему, когда тяжко тебе, но не приемли имене Господа Бога твоего всуе.

Меня ещё слегка мутило, но не так сильно, как ночью, и я, пошатываясь от слабости и лёгкой качки, явился на вахту. Чугунов встретил неизменной улыбкой на добродушно–красном лице. Сгрёб стопу журналов, которые читал.

— Ну, я пойду тогда. Вздремну чуток. Рули тут без меня… Но если что, сам знаешь… Поднимай меня.

И он, пыхтя, поднялся по трапу, а я уселся за конторку и, стараясь не думать о качке, стал записывать в журнал показания приборов. Зазвонил телефон. Я торопливо снял увесистую трубку с большим наушником. В нём страшный гул и грохот: работают дизеля.

— Гена, приди посмотри… Что–то пожарник не включается…

«Пожарник» — пожарный насос. Помимо своего прямого назначения, он гоняет забортную воду, охлаждая рубашки двигателей. Беру сумочку с инструментами, иду в машинное. Сначала в крутую гору лезу по проходу левого борта — это на волну «Робкий» взбирается. Потом вдруг — у-ух! Срывается в провал между огромными волнами. Глухой удар килем о воду. Узкий коридор становится крутой горой в обратную сторону. На заднице лечу по палубе, выставив руки вперёд, чтобы не ушибиться о переборку, но судно неожиданно кренится на левый борт, и я с больно припечатываюсь к железной задрайке двери, ведущей на камбуз. Ещё не успел подняться, как коридор встал на дыбы, и я кувырком покатился назад, шарахнулся о гальюнную дверь и только теперь ухватился за длинный поручень, тянущйся справа вдоль всего коридора. И снова карабкание в гору, сбегание вниз, но вот и люк машинного. Там свету белого не видать. В прямом и переносном смысле. Тускло дрожат на подволоке закопчённые светильники. Чад и гарь от выхлопных газов сизым туманом висят над грохочущими дизелями. Коллектора на головках дизелей раскалены докрасна, и жарища неимоверная. А грохот такой, что напрасно надрываться и кричать изо всей силы — всё равно ничего не услышишь. Борис, по пояс голый, со шлемофонами на голове. На груди, испачканной машинным маслом, болтается на суровой нитке простой алюминиевый крестик. Борис наклоняется к моему уху и щекотно кричит в него:

— Пожарник сдох… А без него труба дизелям…

Я молча киваю. До «пожарника», а вернее, до распредкоробки с предохранителями ещё добраться надо. Умудриться пройти между раскалёнными трубами коллекторов, между которыми всего один шаг, и не обжечься. И не просто пройти, а проелозить по замасленным поёлам, уходящим из–под ног и вскрытым в некоторых местах. При этом, отчаянно пытаясь устоять на ногах, не схватиться руками за горячие трубы, перешагнуть через открытую нишу трюма, где плещется грязный соляр. Мотористам часто приходится крутить в выгородке трюма топливные вентили и чтобы не утруждать себя поёлами, они не нашли ничего лучше, как убрать их с кронштейнов. Совершив почти акробатический этюд, подбираюсь с «контролькой» к коробке с предохранителями. Так и есть: сгорела плавкая вставка. Заменил её и, повторив те же немыслимые «па», вернулся к Борису, проорал ему:

— Включай!

Борису орать не обязательно: по губам, по жестам моим догадался, кнопку нажал. Стрелка манометра дёрнулась, замерла на нужном делении. На чумазом лице моториста радостная улыбка. Кричит мне в ухо:

— Всё абдемаг, Генаха! Я же говорил тебе, что аклимаешься с Божьей помощью. Господь с нами!

Борис хотел со мной ещё пообщаться, но чумовой от грохота и угарного газа, выедавшего слезящиеся глаза, я не в силах был терпеть «душегубку», от которой кружилась голова и страшно тошнило. Находиться в машинном отделении, прозванном мотористами «преисподней», без привычки невыносимо. Дело в том, что ветер часто меняется, дует то в одну, то в другую сторону. Вентиляторы, предназначенные нагнетать свежий воздух в машинное отделение, захватывают вместе с ним и выхлопные газы. Бедный Борис! Он стоит четыре часа вахты у четырёх дизелей плюс вспомогательный. Сменившись, полезет в «воронье гнездо» на марсе китобойца высматривать в бинокль китов. Но Борис всем доволен. Целует свой крестик и весело машет вслед мне рукой:

— Всё будет абдемаг!

Однажды, уже в тропиках, когда тоска по берегу стала одолевать меня, он заявился ко мне в каюту с томиком Библии.

— Помнишь, ты как–то уже брал её у меня из любопытства. Читай, и да поможет тебе Бог выстоять.

Не скрывая иронии, я посмотрел на него:

— Нет, ты серьёзно? Что подумает обо мне секретарь парткома «Славы», если узнает, что читаю Библию? Ведь я хочу вступить в партию…

— Вполне серьёзно. Знаешь такой анекдот: «Абрам с радостью сообщает Саре: «Я вступил в партию!» А она ему: «Вечно ты во что–нибудь вступишь. Вчера в дерьмо. Сегодня в партию»… Партия порушила церкви и продолжает рушить веру в Христа. Партия — дело политиков, борящихся за власть. А Библия — свод заповедей Божьих, выполняя их люди обошлись бы без войн. А войны, по утверждению Ленина, есть продолжение политики. Можешь не верить в Бога, но в Библии много полезных советов, которые пригодятся в жизни. Читай, и всё будет абдемаг! И хотя ты университет закончил, не можешь с полным основанием считать себя образованным человеком, если толком не знаешь Священного Писания.

— Логично, — ответил я, чтобы не обидеть приятеля.

Он ушёл, а я, озадаченный его словами, открыл книгу с православным распятием на обложке. Начал читать, и чтение увлекло меня в сладостный мир познания истин человеческого бытия. И неожиданно для самого себя, воскликнул: