Пепел (СИ) - Бунькова Екатерина

— Шо там Лан? — прошепелявил старик-одуванчик, когда двум бабкам, похожим на жаб, надоело обсуждать проблемы с желудком. — Не понешла ишшо?

— Да куда там с такими мужьями, — отмахнулась Сафира, мельком покосившись на меня. Я покраснел. — То ругаются, то больными прикидываются, то лясы точат вместо дела. Сейчас вот еще опять эти северяне ее отвлекают. Беда, одно слово. Погодите чуток. Устаканится все, и понесет. Чай, здоровая девка, куда денется.

— Шплюнь, шоб не шглазить, — посоветовал старик. Сафира послушно поплевала через плечо — по-настоящему трижды три раза харкнула, сопровождая каждый плевок проклятием на головы чертей — демонов подземного мира, которым достаются в рабы самые грешные души. Я попытался скрыть свой смех за кашлем. Не особо успешно.

— А шо там с шеверянами-то? — поинтересовался старик, когда представление закончилось.

— Как обычно, — пожала плечами Сафира. — Бесятся. Ты ж знаешь, бывает такое с ними. Особенно весной да осенью. Дурная кровь: как дождями запахло, так они и взбесились.

— Дожди-то да, — покивала самая маленькая старушка, которой на вид было лет двести. — Дожди близко: кости ломит.

И разговор тут же закрутился вокруг стариковских болячек, грозя перерасти в одну из тех дискуссий, что длятся до самого заката.

— Простите, а все-таки, что там с северянами? — решил я вмешаться, пытаясь свернуть разговор в более интересное мне русло: особенности стариковского похода в туалет «по-большому» меня как-то не очень интересовали.

— Да ничего интересного, — пожала плечами Сафира. — Мельницу не поделили: прежний мельник приказал долго жить, а ученики у него — из двух разных деревень. Вот они и сцепились, кому быть главным. С того все и началось. А потом под горячую руку приплели мертворожденного, которого кто-то вместо живого младенца подкинул, потом еще краденного и перекрашенного коня — да мало ли у этих северян дуростей случается? Сегодня вот еще одно письмо пришло: плотину они разрушили, и одну деревеньку вовсе затопило. Никто не погиб, но добро попортили. Туда сейчас чужакам вроде тебя лучше не соваться: придушат только за то, что на них не похож.

— Да, енто они могут, — покивал старик. — Помню, первый муж твой — шеверянин-то — шибко меня ненавидел. Ты вщё наш ражнимала ишшо.

— Ой, это еще кто кого ненавидел? — расхохоталась Сафира. — Ты ж и сам не прочь был ему морду начистить да бороду повыдергать.

— И то верно, — улыбнулся старик. — Хороший был мужик. Жаль, помер рано.

Я покосился на старика, а потом на Сафиру.

— Мое Доверие, — кивнула та, подтверждая мою догадку. — А Страсть и Расчет нас уже оставили.

Лица стариков подернулись грустными улыбками, и они замолчали. Я долго разглядывал их, пытаясь представить на их месте себя и Лан. Выходило плохо. То есть, Лан-то я мог «обрядить» в старческую шкурку, и она выходила такой же, как и ее мать — крепкой и деятельной. А вот себя в образе шепелявого, морщинистого и согбенного старца представить не удавалось. Примерив этот образ так и эдак, я даже стал подумывать, что легенды, оканчивающиеся смертью героя, не так уж плохи, и бабские сказки, где «жили они долго и счастливо», гораздо хуже.

Погрустив немного, старики опять затянули свою шарманку о том, какой нынче урожай богатый, да как кости ломит, да что лучше к спине на ночь прикладывать, чтоб днем не пересекло. Я перестал их слушать и снова принялся глазеть по сторонам: благо, я уже приноровился, и мог крутить колесо, не глядя на него.

А вокруг уже давно гуляли очаровательные девицы в светлых одеждах. Они мягко улыбались мне, проходя мимо, мило трещали друг с другом, грозили пальчиками расшалившимся малышам. Все они были как-то по-особенному красивы и притягивали этим к себе. Хотелось бросить все, подойти к ближайшей красавице и самозабвенно целовать бархатистые груди, прячущиеся в вырезе платья. Девушки проходили так близко от меня, что мне достаточно было поднять руку, чтобы пощупать их за аппетитные ягодицы. Единственное, что меня смущало — кто-то уже хорошо постарался здесь до меня, и все женщины были пузатыми.

Я перевел взгляд на младенца, лежащего в корзинке, выстеленной теплыми шкурами, а потом на стоящих рядом с ним беременных дам, болтающих друг с другом: у одной живота еще не было совсем, и о ее положении говорили только светлые одежды, у другой же живот был большим и круглым — наверное, на днях родит. Я опять глянул на младенца. И снова — на живот. Елки палки, да как они там помещаются-то?

— Не подержишь? — обратилась ко мне какая-то женщина, обнаружив, что руки у меня свободны. Я не успел даже вякнуть, а мне на колени уже усадили годовалого карапуза. Ребенок обиженно глянул на мать, потом перевел взгляд на меня и напрягся, решая: зареветь или нет? Я попытался вернуть ребенка матери, но та была уже занята: у нее на руках было еще одно чадо, еще меньше, и она, похоже, собиралась кормить его грудью. Нисколько меня не стесняясь, она вытащила наружу титьку — удачнее слова не подберешь — и дала ее ребенку. Тот подергал головой, но быстро нашел то, что надо, и жадно зачмокал, давясь и издавая странные звуки.

Малыш у меня на руках издал первый предупредительный хнык.

— Слушайте, заберите его кто-нибудь, пожалуйста, — попросил я, обращаясь ко всем присутствующим. — Я не умею с детьми обращаться.

— А ты учись, — посоветовала мне Сафира. — Чай, не в общине живешь. Однажды самому придется нянчиться.

— Но я правда не знаю…

— Ты глянь, как он сидит, — перебила меня Сафира, прекращая прясть: все равно я уже некоторое время не раскручивал колесо. — Поставь себя на его место: тебе бы так удобно было сидеть?

— Нет, — оценил я.

— Тогда возьми его так, чтоб вам обоим удобно было, — посоветовала Сафира.

Я, с непередаваемым ощущением брезгливости и опасения, что могу навредить чужому ребенку, подхватил малыша и посадил поудобнее, развернув лицом к матери. Та оторвала взгляд от младшего и с улыбкой помахала старшему пальцами. Ребенок разулыбался и одобрительно гугукнул, потом повернул голову ко мне и продемонстрировал мелкие зубки, лишь слегка торчащие из склизких розовых холмиков. Я поймал себя на том, что презрительно поджимаю губы, разглядывая это зрелище. От Сафиры это тоже не укрылось:

— Свой больше понравится, — сказала она.

— Да как же он поймет, что его? — удивился старик. — Чай, не один он: трое их у Лан, мужей-то.

— Ты глаза-то разуй, — заворчала на него одна из «жаб». — Он на наших мужиков похож, как дерево на камень. Детишек от него сразу видать будет.

И они пустились в обсуждение моей внешности, нисколько не стесняясь, что я сижу рядом и все слышу. Такова уж особенность стариков: близость смерти позволяет им говорить все, как есть, и никто их за это особо не осуждает. Я тем временем снова перевел взгляд на ребенка: тот по-прежнему меня разглядывал. По подбородку у него текла слюнка, и я боялся, что он ее об меня вымажет. Впрочем, уж лучше слюни, чем детская неожиданность. Кстати, заберите его уже у меня. Дети — это не мое.

Словно услышав мою безмолвную просьбу, девушка наконец сообразила позвать подругу, и они забрали это слюнявое чудовище. Я вздохнул с облегчением. Работа возобновилась.

К счастью, пытка старческой беседой закончилась довольно скоро: меня отпустили оттуда даже раньше, чем настало время обеда: у Сафиры устала спина, и она ушла в ближайший общинный дом — отдыхать. Я встал, с удовольствием потянулся и пошел домой. Встречные женщины улыбались мне. Некоторых я даже узнал и подумал: не моих ли детей они носят? Дойдя до калитки, я оглянулся и представил, что все ползающие тут и там карапузы — мои. А что, довольно милое получилось зрелище. Если, конечно, на руки их не брать.

За обедом Лан снова не было, что, впрочем, неудивительно: на обед вообще мало кто приходил, все предпочитали брать еду с собой. Утолив голод, я подумал, как было бы здорово сейчас найти Лан и помочь ей немного с обретением того самого круглого животика, который так ждет народ. А что? Она же сама сказала: Великой Матери закон дня и ночи не писан. Так что если я загляну к ней после обеда, в этом не будет ничего плохого. Подумав так, я смело прошествовал в ее кабинет. Но там было пусто. Странно. Я проверил кухню, прачечную, амбары, чуланы, оба сада, залы для приемов и даже чердак: ее нигде не было. Прогулявшись по дому и так нигде ее и не обнаружив, я решил заглянуть в последнее место, где Лан могла оказаться днем: в ее покои.