Жизнь и приключение в тайге - Владимир Арсеньев

20 августа. Густой туман разогнало чрезвычайно сильным холодным порывистым ветром. Мы по утрам очень зябнем. Легкая летняя одежда, взятая нами еще из Хабаровска, износилась и изорвалась в клочья. Починять ее нечем. Еще большая нужда в обуви. Из старых, рваных уж по частям составляем одну пару. Починка обуви идет вечером, когда мошкара исчезает. Дзен-Пау и переводчик гольд через каждые 100 шагов падают на землю со стоном. Они совершенно не могут итти. Люди страшно исхудали: шеи вытянулись, глаза впали, носы заострились и скулы выдвинулись вперед. Они употребляют остатки своих усилий, и я с минуты на минуту ожидаю, что они скоро итти далее откажутся. Наши котомки не тяжелы, но кажутся ужасно тяжелыми. Лямки сильно нарезали плечи. Вероятно, мы вышли на реку Хуту, а может быть, и на Копи. Прошли очень мало. Особенно тяжело перелезать через валежник. В одном месте, на повороте, река разбилась на множество проток, сплошь заваленных буреломом. Здесь Дзен-Пау лег на камнях и начал говорить, что он скоро умрет. Это худо подействовало на людей. Среди них тоже начались разговоры о смерти, только казак Крылов не соглашался с ними. Я тоже убежден, что не следует сдаваться без борьбы, пока еще силы есть хотя немного; в крайнем случае, более крепкие будут служить более слабым.

21 августа [128]. Сегодня люди не шли, а тащились, поминутно отдыхали, часто падали и не вставали. Мы нестерпимо страдаем от гнуса. С каждым днем, с каждой верстой мошкары становится все больше и больше. Нет слов описать наши страдания. Сухой рыбы осталось очень мало. Надо во что бы то ни стало добиться до такой протоки, где есть рыба: что если мы рыбы больше не увидим? Тогда убьем еще одну собаку. К полудню мы отошли так недалеко, что с места, где мы отдыхали, старый наш бивак был хорошо виден. Крутая гора подошла к реке и преградила дорогу — надо лезть на кручу. Все опустили головы и с мольбой смотрели на реку. Вода быстро, но бесшумно шла к морю, и ни одной лодки, ни малейшего признака жилья нигде не видно! «Глядите: собака!?» радостный шопот пробежал между людьми и тихо передается из уст в уста! Надо было видеть, какое действие произвели эти два слова. Все сразу преобразились. Усталости как не бывало. Действительно, на другой стороне реки сидела орочская собака и внимательно на нас смотрела. Никто с такой лаской и с такой любовью не смотрел на собаку, как мы в это время. И было отчего. Присутствие собаки говорило за то, что вблизи есть люди. Тихо, без шума, мы пошли дальше и внимательно осматривали реку. Скоро радость наша сменилась отчаянием. Надежда увидеть орочей рухнула. Перед вечером мы увидели бивак, где орочи ночевали. Стало очевидным, что они или проехали какой-либо протокой у другого берега реки, или умышленно скрылись от нас в чаще леса [129]. К вечеру мы дошли до протоки, но в ней рыбы не оказалось. Ночевали на галечниковой отмели. Наши больные не поправляются и по-прежнему лежат и стонут.

22 августа. Сухую рыбу съели всю, надо итти вперед и искать рыбу. Пошли. Дзен-Пау мучился, всю ночь не спал и рано пошел вперед один. Гольд так ослабел, что не мог нести своей котомки. Мы разобрали его вещи. Люди еле-еле волочат ноги. Я тоже начинаю чувствовать тяжесть в ногах и дрожание в коленях. Чуть солнце начинает пригревать землю, миллиарды мошкары тучами набрасываются на нас и нестерпимо кусают лицо и руки. Надо иметь или ангельское или дьявольское терпение, чтобы не нервничать. От укусов у людей местами лицо и руки запачканы кровью. К полудню мы опять подошли к горам. Дальше итти совершенно нельзя. Отвесные порфировые скалы обрывами падали в реку и вверх подымались на огромную высоту. Река делает здесь поворот. Вода с шумом бьет под эти утесы и подмывает их. К счастью, здесь в протоке оказалось немного рыбы. Так как больной гольд решительно итти не может, а люди так устали и обессилели, что едва ли будут в состоянии итти дальше, — решено сделать маленькую оморочку и на ней послать двух человек за помощью к орочам. По течению легкая лодочка должна скоро дойти до моря и, вероятно, еще на дороге встретит орочские стойбища. Остальные, если не в силах будут итти вперед, останутся на месте ждать помощи или своей участи. Хоть два человека да спасутся! В этот же день свалили тополь и начали долбить оморочку.

23 августа. Ночевали одни. Дзен-Пау не приходил к нам. Где он, что с ним, жив ли? Быть может придет сегодня. Все встали разбитые. Это не люди, а тени их. Все нервничают и придираются друг к другу из-за всякого пустяка. Все нервно-душевнобольные. Рыба опротивела. Я побежал на охоту и убил три белки и три ронжи. Дзюль собирал зеленые ягоды «кишмиша». Ягоды эти дали немного кислоты. Черемухи больше нет — она осыпалась. Вместо чая пьем горячую воду. Насколько позволяют силы, долбим лодку. Кругом дымокуры.

Усталые, слабые руки едва поднимают топор. Один только топор, да и тот тупой. Гольд лежит и стонет. И к вечеру Дзен-Пау не пришел на бивак. Что-нибудь с ним случилось, где его искать? Последняя наша надежда, единственное спасение — это лодка. Надо убить еще одну собаку. Надежда на встречных орочей тоже исчезла, очевидно они боятся нас, избегают, прячутся. Чем-то все это кончится!? На лодке поедут гольд и казак, а мы переправимся предварительно на другой берег, выберемся на отмель и там в протоках [130] искать рыбу и

хоть по одной версте в сутки, все же будем вперед подвигаться понемногу.

24 августа. Утром густой туман — все прозябли. Все чаще и чаще люди начинают болеть желудками. Я боюсь появления страшного гостя — голодного тифа. Все стали суеверные. Каждый начал придавать значение всякому сну, всякой примете. Торопимся делать оморочку. В протоке нет больше рыбьи. Я бегал на охоту. На горе я нашел горсть брусники — ее нельзя есть одному, надо снести товарищам. Целый день я проходил и убил только три ронжи и одну белку. Пожалуй, завтра лодку окончим. Ее долбит один казак Крылов. Или Дзен-Пау ушел вперед или, больной, где-нибудь завалился и покончил расчеты с жизнью. Всю ночь гольд не спал, ворочался и стонал. Вечером лодку кончили. Итак, двое уедут: самых слабых отправить нельзя — они не доедут, сами утонут и нам помощи не подадут. Если бы мимо ехали орочи, я отправил бы с ними наиболее слабых, а потом бы остальных нижних чинов, сам я и более крепкие остались бы последними. Ночью мы долго не спали — все мучились животами. Вдруг по реке далеко-далеко (внизу) прокатились выстрелы. Мы насчитали четыре выстрела. Решили не отвечать — вероятно, это орочи охотятся за медведем на протоках реки. Не надо их пугать. Новая искра надежды зародилась в душе,