Грустная история со счастливым концом - Юрий Герт

И каждому посетителю, который эти слова прочел, остальное становилось ясно само собой.

Впрочем, что за холодное, казенное слово: посетители! Разве таким словом следует называть, например, пенсионеров, которые явились поблагодарить ребят за их внимание и заботу! Разве простым «посетителем» был пожилой, украшенный орденами, звенящий медалями офицер из военкомата, который пришел передать ребятам сердечное спасибо от инвалидов-фронтовиков! Разве «посетителем» был уже знакомый нам лейтенант милиции?.. По-прежнему скрипела на нем портупея, по-прежнему был он подтянут и строг, однако теперь он хотел, взойдя на трибуну, доложить собравшимся, что кочегарки в прилегающем к школе районе опустели, количество приводов в отделение резко сократилось, а сознательность учащейся молодежи заметно выросла!..

Были тут люди и вовсе неожиданные. Был, скажем, молодой ученый, член-корреспондент академии психологических наук, видом своим совсем ни в чем не напоминавший ни ученого, ни тем более, члена-корреспондента. Но едва собрались вокруг него участники ЮТа, с которыми не терпелось ему познакомиться, едва заговорил он с Женей Горожанкиным на узко профессиональные темы, как всем стало понятно, что это именно ученый, и притом еще член-корреспондент, а не футболист, за кого сначала его приняли.

Был здесь и один писатель — человек по характеру желчный и мрачный, таким, по крайней мере, считали его критики. Они считали, что из-за своего неудачного характера он не видит, как много прекрасного и удивительного нас окружает, поэтому в его романах преобладают черные, серые или, в лучшем случае, бледно-лиловые краски. Но им не приходило, наверное, в голову, что писателю до сих пор попросту не везло, он еще никогда не встречал такой замечательной школы, как школа № 13. И вот он теперь ходил по школе, заглядывал ребятам в глаза, и ему хотелось написать что-нибудь о детях, что-нибудь легкое, прозрачное, родничковое...

Короче, кого только не было среди гостей, приглашенных на День Итогов! Всех не перечислишь. Упомянем еще в двух словах о небольшой группе энергичных социологов. Они шумным роем носились туда и сюда, проводили мгновенные опросы, летучие анкеты, чтобы построить полноценную модель личности современного школьника, но им нужно было во что бы то ни стало разыскать, опросить и проанализировать Таню Ларионову, а ее-то они никак не могли заполучить в свои руки. Таня мелькала, кружилась, исчезала со скоростью электрона, и подобно электрону была всюду и нигде... Тогда упорные, не привыкшие отступать от намеченных планов социологи обступили ее маму, Серафиму Ульяновну, и она ответила почти на все вопросы, на которые сейчас не могла, по причине занятости, ответить ее знаменитая дочь. Потом Серафима Ульяновна, чрезвычайно смущенная, постаралась затеряться среди остальных родителей и родительниц и сохраняла полнейшее инкогнито до конца вечера...

А ее искали. Прежде всего, ее необходимо было увидеть Норе Гай. Разумеется, она тоже присутствовала на торжестве, чувствуя себя кое в чем к нему причастной... Несмотря на то, что теперь Нора с успехом замещала Титаренко, уехавшего на годичные курсы повышения квалификации, она оставалась все той же милой, скромной девушкой, в любых обстоятельствах преданной своему журналистскому долгу. А помимо серии очерков о школе № 13, у Норы возникли еще кое-какие идеи и наметки, которые требовали безотлагательного осуществления...

Эраст Георгиевич, в элегантном костюме в мелкую полоску, просветленный, сияющий, артистичный, с небрежно подколотым к галстуку брелочком, приветствовал в нижнем вестибюле приглашенных, улыбался, шутил и принимал поздравления. Женщины называли его волшебником и чудодеем; мужчины были сдержаннее, недоверчивей, но факты... факты опровергали любые сомнения! Директор института усовершенствования, где раньше работал Эраст Георгиевич — купеческий особнячок с акацией под окном — добродушно потрепал его по плечу, окрестил «дезертиром», намекая на заброшенную диссертацию, и заметил, что пора, давно пора теоретически оформить накопленный опыт...

Однако Эрасту Георгиевичу было в тот вечер несколько не по себе. То ли от чрезмерных похвал, то ли от чего-то иного, но он не мог подавить какой-то тревоги, не мог избавиться от ничем не объяснимого состояния, когда явь кажется сном, который вот-вот нарушится, отлетит прочь... И даже Екатерина Ивановна Ферапонтова, стоявшая с ним рядом в вестибюле на правах если не первой, то уж второй хозяйки, даже она не могла помочь ему отделаться от гнетущего беспокойства...

Впрочем, беспокойство и даже тревогу — правда, иного рода — в этот день испытывали многие, и многим, очень многим казалось, что всем волнениям просто нет и не предвидится конца!.. Судите сами: вот-вот, с минуты на минуту, ждали появления представителей от гороно, чтобы открыть вечер в уже битком набитом актовом зале — и вдруг, в такой вот Момент, стало известно, что Рита Гончарова отказывается от своего выступления!.. Вдруг обнаружилось, что Алик Андромеда, президент Секции фантастических предложений и гипотез, от нервного перенапряжения начал заикаться— как же он сумеет прочесть собравшимся хотя и коротенькое, но все-таки сообщение о деятельности упомянутой Секции? Ансамбль Уличных Гитаристов, который возглавлял Виктор Шестопалов, явился в униформе: белые рубашки, черные бабочки... Но бабочки оказались не у всех, какая же это, униформа?.. Короче, каждую секунду возникала какая-нибудь неувязка, и весьма существенная, так что Совет Школьного Самоуправления просто потерял голову и сбился с ног, за все и за всех отвечая, и если он все-таки не полностью потерял голову и не окончательно сбился с ног, то это потому, что на сцене, за опущенным, пока занавесом, где в основном и происходила вся суматоха, по временам появлялся Андрей Владимирович, а по временам — Клавдия Васильевна, а по временам еще кто-нибудь из учителей, в том числе, понятно, и Теренция Павловна.

Учителя, разумеется, старались не показывать, как они волнуются и переживают за своих воспитанников, но это им не всегда удавалось. Рюриков — и тот иногда срывался и выхватывал у ребят молоток, чтобы подправить декорацию, или ножницы, чтобы из ленточек, без колебания пожертвованных девочками, выкроить бабочку для Ансамбля Уличных Гитаристов...

Единственным человеком, который сохранял почти невозможную в подобных обстоятельствах невозмутимость, был Женя Горожанкин, хотя для него День Итогов являлся совершенно особым по значению и важности днем...

Да, его лицо оставалось невозмутимым, холодным, бесстрастным — и в тот момент, когда он, сквозь дырочки в занавесе, заглядывал в переполненный, нетерпеливо шумящий зал, и когда он сам спускался в этот зал, чтобы, пройдя между рядов, сделать последние наставления своим друзьям и единомышленникам по ЮТу. Тем людям, которые имели в своей жизни дело с йогами, могло, вероятно, показаться, что выражением лица Женя напоминает индийского йога. Но если даже так оно и было, то этим всякое сходство между Женей Горожанкиным и йогами исчерпывалось.

Потому что никакие индийские йоги не мечтали, не дерзали мечтать о том, чего решил во что бы то ни стало добиться Женя Горожанкин!..

Они, эти жалкие знаменитые йоги, голодные, тощие, обросшие косматыми патлами, в конце-то концов только и делали, что с поджатыми ногами сидели по лесам и пещерам, предаваясь самосозерцанию и постигая седьмую ступень совершенства. Они и знать не желали, что творится вокруг!.. А для чего, для какой цели они использовали свое великое искусство!.. Для того, чтобы годами сосредоточенно разглядывать собственные засохшие пупки и не дышать, зарывшись по макушку в землю?..

Сегодня Женя и его товарищи проводили невероятный, захватывающий по научной смелости и масштабу эксперимент, один из первых в избранном направлении. В его задачу входило создание поля перекрестных воздействий, проецируемых на площадь всего зала. Особое, сказали бы мы, изящество этого всесторонне продуманного эксперимента заключалось в том, что его проведение не требовало никаких специальных устройств или условий; мало того, сидящие в зале, включая и члена-корреспондента академии психологических наук, даже не догадывались о происходящем. Это, пожалуй, и являлось главным внешним условием, которое гарантировало полную достоверность результатов эксперимента. Грубо говоря, они состояли в том, что эмоционально-волевым напряжением индукторов создавалось поле правды, в котором любая ложь оказывается попросту невозможной...

Женя Горожанкин, в точном соответствии с заранее выработанной системой, расположил по залу своих ребят — они-то и являлись в данном случае индукторами — а собственным примером стремился внушить им спокойствие, бодрость и веру в успех, без которых всякое, даже менее сложное и серьезное дело, заведомо обречено на провал...