Французский жених, или Рейтинг одиноких мужчин - Екатерина Гринева

– Никогда! Никогда! – шагнул он ко мне. – Не разговаривай со мной в таком тоне…

И он схватил меня за руку.

– Да пусти же! Ты только и умеешь, что хватать за руки и делать мне больно.

Услышав это от меня, он невольно отпустил мою руку, и, воспользовавшись его секундным замешательством, я проскользнула мимо него в черно-белую ванную комнату, поблескивавшую хромированными кранами, и закрылась изнутри.

Мне хотелось поплакать. Без помех, в тишине. Я включила воду и дала себе волю… Наревевшись, я пошмыгала носом, прислушиваясь: не стоит ли Андре за дверью. Нет, он, наверное, сидит в кухне. Или он ушел?

Эта мысль меня так испугала, что я выключила воду и прислушалась. Нет, я ошиблась: в квартире слышались какие-то звуки.

Я снова включила воду и, быстро раздевшись, залезла под душ. Через пару секунд раздался жуткий грохот.

– Открой дверь!

– Зачем?

– Я ухожу и хочу дать тебе кое-какие наставления.

– Говори так. Через дверь. Я неглухая, услышу.

– Мне нужно показать тебе кое-что.

– Подожди. Я скоро выйду.

Путаясь в одежде, я стала одеваться. Он налег на дверь, и она распахнулась. Я обмерла. Я стояла перед ним обнаженная, не считая легкого топика, надетого впопыхах на мокрое тело и прилипшего к нему, как резиновый латекс.

– Ты что себе позволяешь?!

– Да иди ты… Что ты из себя строишь?!

– Не смей на меня орать! – завизжала я. – Пошел вон! – И я замахнулась на него полотенцем.

Он перехватил мою руку, схватив полотенце, накинул его мне на шею и этой петлей подтянул меня к себе. Близко-близко от моего лица оказались его расширенные от бешенства глаза.

– Я научу тебя обращаться с настоящим мужчиной!

– Ну… попробуй! Убьешь меня, что ли?

От моего тела шел пар, он заполнял ванную комнату. У моих ног образовались лужицы.

– Нет, – как-то спокойно сказал он. – Не убью. Пока.

– И на том спасибо.

На его лбу выступили капельки испарины. Я переступила с ноги на ногу. Белый жгут полотенца давил на шею.

– Мне…

Горячим поцелуем он закрыл мне рот. Как тогда – на набережной Антиб. Только теперь поцелуй длился дольше. Он тянулся невыносимо долго, словно вбирая меня всю – с моими дикими мыслями, с растрепанной головой, жарко-влажной кожей и сердцем, так сильно и отчаянно колотившимся о ребра, что этот звук отдавался в моих ушах. Мой жар перетекал в Андре. Сквозь брюки я чувствовала его восставшую плоть. Но он все медлил и медлил, он целовал меня, не отрываясь от моих губ; полотенце упало на пол. Я не могла даже шевельнуться, вздох застрял где-то в глубине груди, и я ощутила, что все вокруг меня качается, плывет, тает… Но, собрав воедино последние остатки разума, я уперлась руками ему в грудь. Он оторвался от меня.

– Это… не слишком разумно… – пробормотала я.

– А кто тебя спрашивает?..

Он рывком стянул брюки и водолазку и стоял передо мной, тяжело дыша, с сумасшедшим огоньком в глазах, небритый, и его волосы тоже увлажнились.

Он схватил меня – грубо, сильно. Я невольно охнула, и он прижал меня к стене. Я вцепилась в него руками, и мы, не удержав равновесия, чуть не упали в ванну. Он одним движением притянул меня к себе и постоял так какое-то время, с силой прижимая меня к груди, да так крепко, что я опять не могла ни дышать, ни пошевелиться. Его плоть уперлась в мой живот; он схватил меня за волосы и, оттянув мою голову назад, вновь впился хищным поцелуем в мои губы, у меня даже заболели зубы. С нас обоих слетел весь тонкий налет цивилизации – его руки жадно ощупывали каждый уголок моего тела, они мяли, тискали его, причиняли мне боль; не сговариваясь, мы оба опустились на пол, и под лопатками я почувствовала твердый влажный кафель. Он навис надо мной:

– А теперь можешь закрыть глаза…

Но какое-то время я смотрела на него – с легким испугом. Меня пугала его власть надо мной и то, что, в конце концов, он все делает по-своему.

Влажный пар белыми клубами окутывал нас; его тело то с яростной неистовостью взвивалось надо мной, то раскачивалось, продлевая, растягивая удовольствие… Последний удар был таким сильным, что я не удержалась от крика и вцепилась руками в его плечи. Он впился губами в мой рот, мы не могли оторваться друг от друга, хотели проникнуть дальше, все глубже и неистовее… Его руки скользили по моим волосам, губам, лбу… Он хотел меня запомнить, запечатлеть в своей телесной памяти… А потом мы лежали, приходя в себя – постепенно, и я нащупывала пальцами то свою руку, то его подбородок. Открыв один глаз, я лениво пробормотала:

– Я, наверное… сошла с ума… Нет, правда! Честное слово! – слова мои падали тяжело, сонно…

Он приподнялся, встал и вышел из ванной комнаты. Спустя некоторое время и я вышла следом за ним. Андре стоял у окна и курил. Я села в кресло, закинув ногу на ногу.

– Ты хотел куда-то идти?

– Поход отменяется. Лучше расскажи все еще раз и по порядку.

– Что именно?

– Про тот последний вечер. – Он сморщился так, словно у него заболели зубы. – Когда ты побежала за Барановым.

Я внезапно словно онемела.

Я думала, он на меня накричит или рявкнет, но Андре неожиданно мягко произнес:

– Кристиночка! Вспомни. – И потрепал меня по волосам.

Это было так не похоже на него…

– Ну хорошо… я постараюсь все вспомнить. – Я поднялась с кресла. – Только оденусь.

– Зачем? Что за манера – прикрываться! Наверное, только у русских красивые девушки стесняются своего тела! А потом… может, мне приятно на тебя смотреть…

Несмотря на эти слова, он отвернулся, встал спиной ко мне у окон, наглухо задрапированных шторами. – Пожалуйста. По порядку.

– Я спустилась. Внизу была Марианна Николаевна. Она спросила: не хочу ли я еще чай с лимоном. Я сказала – нет.

Он хрустнул пальцами и повернулся ко мне.

– Дальше…

– Дальше… Я хотела пройти в столовую.

– Зачем?

– Я собиралась найти Баранова; я видела, как он резко куда-то свернул, и подумала, что он опять вошел в дом и направился в столовую.

– Но его в доме не было?

– Не было, – согласилась я. – Но я не дошла до столовой, я перепутала направление и шагнула в какой-то боковой коридор. И там встретила Пермяка. Он куда-то шел с мрачным видом; я буркнула ему «Добрый вечер». Но, по-моему, он хотел сделать вид, что меня в коридоре нет, – как-то страшно удивился, увидев меня там. Я спросила, где столовая, и он махнул рукой. Это важно?

– Наверное. Сейчас все важно.

Я наморщила лоб, вспоминая подробности:

– Потом я все-таки вырулила в нужном направлении. В столовую. Баранова там не было, на диване сидел Грушев и, кажется, дремал.

– С чего ты взяла?

– Он сидел, прикрыв глаза. Я спросила, не видел ли он Баранова, а он ответил, что ни за кем не шпионит. Потом, уже выходя из столовой, я столкнулась с Элей. Она неслась куда-то сломя голову и чуть не сбила меня с ног. Я потопталась минут пять в холле и пошла к себе, наверх. Кажется, это все, – неуверенно сказала я. – Оставалась еще Алена Сивашова – в том смысле, что я ее не видела. Но она с утра куда-то уехала по своим делам. Материал о новых русских готовить. Свеженький, для своего поста.

– Ясно.

Он по-прежнему стоял ко мне спиной, и я поежилась. Может быть, я опять сказала что-то не то?

– Это все?

– Все! Больше я вряд ли что-нибудь вспомню. Даже если очень постараюсь.

– Главное ты уже сказала.

– Главное? – осторожно переспросила я. – И тебе… ясно, кто убил Баранова?

– Почти.

– И кто?

Он отвернулся от окна, подошел ко мне и, наклонившись, поцеловал в щеку:

– Узнаешь уже скоро. Я хочу есть и спать.

– Слушай! – я задержала дыхание. – А… зачем ты украл коллекцию Колпачевского?

Он серьезно посмотрел на меня:

– Все не так, как ты думаешь. Но сейчас я тебе объяснить ничего не могу. Эта информация принадлежит не мне. Когда все закончится, я тебе расскажу.

Повисло молчание.

– А мясо еще осталось? – с надеждой спросила я. – Не то, что на полу валяется…

– Я снова приготовлю. По собственному рецепту. Если у тебя есть терпение и ты немного подождешь. Или обойдемся бутербродами?

– Нет. Я хочу мясо, которое приготовишь ты.

И была еще одна ночь, из которой мы неохотно выныривали и вновь погружались в горяче-сладкую, как растопленный шоколад, темноту.

– Слушай! – Я рассеянно водила пальчиком по его груди. – А почему ты так относился ко мне? С самого начала?

– Как – «так»?

– Подкалывал меня, ерничал. Я себя чувствовала просто ужасно. – Я подавила вздох и потянула одеяло на себя.

– Не знаю… – Он пожал плечами. – Наверное, я испугался.

Я рассмеялась:

– Кого? Меня?

– Ты была такой строгой, нахохлившейся, – он повернулся на бок и запустил руку в мои волосы. – Смешной и одновременно трогательной. И еще эти волосы. Белокурые…

«Мышь белая», вспомнила я, как дразнили меня в школе…

– У тебя было много женщин?

Света Чиж сказала бы – «классический вопрос классической идиотки». В голове моей что-то стрельнуло при мысли о Свете Чиж – и пропало. Он ухмыльнулся: