Красное золото - Виталий Олейниченко

— Ты Игорю был другом и должен про него многое знать. Вот и скажи мне — есть у вас с ним такой знакомый: ростом с меня, только поздоровее — не в пузе, я имею в виду, а вообще, в целом — с золотой фиксой и бородавкой вот здесь, у носа? — Миша показал пальцем, где именно располагалась бородавка. Я сглотнул, потому что эту бородавку видел на лице убитого мной амбала, когда Михаил задирал шапочку ему на лоб. И фиксу видел.

Сергей уставился враз остекленевшим взором в потрескавшуюся полировку стола, будто хотел в узорах мелких трещинок прочитать ответ на прозвучавший вопрос. Было вполне понятно, что описанные приметы ему знакомы. Прекрасно знакомы. Он молчал. Миша продолжал требовательно смотреть на него.

— Ты понимаешь, эта… об этом ведь не особо принято говорить, — выдавил, наконец, из себя Сергей, — ну, это как бы дела по бизнесу…

— Не тяни, не тяни, дружище. — Миша был неумолим.

— А, чего уж там… Знаю я его. Его так и зовут — Фикса, за зуб этот. Понимаешь, «крышевал» он нас. Ну, эта… не один, конечно.

Понятно. Что ж тут непонятного. Раз есть хоть какой-нибудь бизнес, пусть самый мелкий и едва доходный, всенепременно должна быть и крыша. Чтобы на бизнес не текло. А чтобы крыша была прочной, могла выдерживать всевозможные непогоды, ее надо укреплять черепицей. Из дензнаков. Куда уж понятнее… И куда уж паршивее, потому что в случае с Игорем крыша обрушилась и всем своим весом придавила прятавшегося под ней бизнесмена. Да так придавила, что ни МЧС не поможет, ни сам Господь бог.

Вот вам и вся блатная романтика, о которой так залихватски распевают хрипатые ресторанные шансонье.

— М-да… Приблизительно так я и думал, — после некоторого молчания промолвил Михаил. — Я ведь его тоже узнал: пару раз видел вас на оптовке в его обществе. Только не знал, как зовут и чей он — у меня другие… э-э-э… кураторы. А кстати, чей он?

Сергей сказал — чей. Все хором присвистнули, потому что сообщество «синих», к которому, по словам Сергея, принадлежал убиенный, было известно в городе более чем хорошо. Иногда о их «славных» делах вещали даже центральные каналы телевидения, а одного из «рулей» с месяц назад арестовали не то в Греции, не то в Турции. Если это наш противник, то я нам не завидую…

— А почему «синие»? — шепотом спросил я Болека.

— До от наколок, — таким же тихим шепотом ответил он. — Чем больше сидел, тем больше на нем татуировки. Вот и получается — синий…

Мишины размышления текли, видимо, в том же ключе, потому что после очередной тяжелой паузы он глухо поинтересовался, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Ну, господа концессионеры, что делать будем?

— А что тут говорить, вроде как все решили. Да и нечего уже нам делать, кроме как начатое продолжать. Играть на опережение. А там видно будет, — тут же откликнулся Лелек, а Болек согласно кивнул, сжал зубами фильтр сигареты и нервно закурил.

Странно, но мне в голову ни разу после того, как стало известно о смерти Игоря и прошел вызванный этой вестью первый приступ безрассудного панического страха, не приходила мысль все бросить и вернуться к спокойной размеренной жизни. И сейчас я подумал об этом лишь как об одном из заведомо неприемлемых вариантов. Потому что прав Лелек — война объявлена. И нам из нее уже не выйти. А кроме того, оставаясь в душе далеким от «дел по бизнесу» человеком, я не мог до конца оценить всю грозившую нам опасность. Человеку вообще свойственно испытывать оптимизм в самое неподходящее время и в самых неподходящих условиях. Это именуется словом «надежда».

— Другие мнения будут? — на всякий случай вопросил Мишель. И через полминуты никем не нарушенной тишины резюмировал: — Других мнений не будет. Тогда, друзья мои, предлагаю следующий план действий…

— Ну, короче, я на стреме стою, там во дворе такая будка, типа для детей, удобно — я все вижу, а меня, значит, никто… Да, так вот, сижу я, значит, в этой будке, по сторонам зырю, ну, чтобы все тип-топ, ага… А Фиксы с Лешим все нет и нет, хотя там делов-то было на две минуты, ага… Ну, еще минут двадцать прошло, я аж обкурился весь там сидеть, полпачки высадил… Тут из подъезда эти двое выходят, ну, которые пьяные были, понял? А пацанов нету. Ну, думаю, что за твою мать, не могли же наши этих лохов за так отпустить… А тут эти козлы под фонарь вышли — е-мое! Смотрю — у здорового вся морда в кровище конкретно, и пластырем залеплена, ага. И совсем они не пьяные, понтовались просто… Ну, короче, я подождал, пока эти лохи за угол утопали, и в хату ломанул. А там, е-мое, Сталинград, в натуре! Да только наши прос…али… Леший, короче, лежит, мычит чего-то. Ему череп пузырем вскрыли, понял? Но живой. А Фиксу замочили, конкретно. Ему по чану этим двинули… как его, блин… ну, железка такая гнутая… Что? У тех двоих? Ну, сумарь был такой нехилый, «Пума», что ли… А как, твою мать, за ними? Мы ж тачку в соседнем дворе оставили, я бы пока туда-сюда… И команды такой не было. Фикса сказал: «Сиди и жди», ну, я и сидел, в натуре…

Дальше мы действовали по предложенному Михаилом и единогласно принятому остальными плану.

Свои вещи опытные походники уже давно перевезли к Мишелю, чтобы, как они объяснили, не таскаться с ними в гости к многочисленным друзьям и подругам (а слово «дом» для обоих было, похоже, понятием достаточно абстрактным). Поэтому сейчас Болек, взявший на себя функции завхоза, старательно шевеля губами, читал надписи на консервах и упаковках продуктов, раскладывал их на разные, приблизительно равные по весу и объему кучки и делал какие-то одному ему понятные пометки в записной книжечке, а Лелек и Сергей упаковывали мой «Грегори» и Мишин затертый «Алтай», выуженный хозяином после непродолжительных поисков откуда-то с антресолей. Заодно Лелек учил неопытного концессионера, как это делается. Мы же с Михаилом обосновались на кухне и начали прорабатывать различные схемы движения от Узловой:

— Можно вот так, так побыстрее получится.

— Или лучше вот так, здесь места поглуше. Идти, конечно, медленнее будем, зато по прямой к Петрашевскому выйдем, продуктов доберем.

— Медленнее, ты прав, но и на след наш труднее будет выйти.

— Кому труднее?

— Как — кому? «Синим» этим недоношенным, конечно.

— Думаешь, будут преследовать?

— Будут, дружище, будут. Еще как будут, не сомневайся. Я эту публику знаю. Если здесь не перехватят, по всей тайге за нами колесить станут. Мы же знаем, что они за нами охотятся, так?

— Так…

— Ну и они знают, что мы знаем. Поэтому будут думать, что мы найдем кладку и слиняем в неведомые дали. С перепугу. И будут в своих предположениях правы, между прочим. Так?