Время смерти - Добрица Чосич

— С одной точки зрения ты верно говоришь, Вукашин, — заметил Пашич, барабаня пальцами по краю карты.

— И что вы нам предлагаете, господин Катич?

— Я предлагаю, ваше высочество, принять требования союзников, — твердо ответил он и сделал паузу. Все лица вокруг стола приняли одинаковое, сперва изумленное, а затем угрюмое, выражение. Он повысил голос: — Но решительно предъявить им свои условия.

— Какие условия и какое возмещение за то, что было нашим более семи столетий?

— Чтобы после победы над Австро-Венгрией союзники гарантировали нам объединение со всеми югославянскими народами. И чтобы все их этнические территории вошли в состав нашего нового государства.

— К чему нам такие гарантии? Мы и так воюем за объединение всех югославянских племен! Вы защищаете предательство национальных интересов, господин Катич!

Гневными возгласами престолонаследника поддержали все генералы и большинство министров. Пашич барабанил пальцами по карте военных действий, не сводя с нее глаз. Генерал Мишич угрюмо, сморщив лицо, созерцал свои ладони, скрещенные на военной карте Сербии. Он тоже считает меня предателем, решил Вукашин, однако сейчас его это не задело. Он по очереди обводил всех взглядом, уверенный в себе, слушал.

— Вы были у Куманова, господин Катич? Кто у вас погиб на Брегалнице? Отдать Прилеп, Велес, Битоль, Охрид? Сколько мы крови пролили? От чьего имени вы говорите, господин Катич? Кому вы присягали? Кто вам дал мандат на разрушение сербского государства? Вы больший изменник, чем социалисты!

— Господа офицеры, прошу вас, давайте выслушаем. Родина требует сейчас от нас, чтобы мы во имя нее разделили ее заботы. Мы не должны хвастать любовью к родине. Вряд ли мы любим ее больше Вукашина Катича.

— Вы, господин Пашич, там в Нише, в парламенте, дебатируйте сколько влезет, а здесь… Мы на фронте! У нас нет времени на межпартийные штучки и адвокатские выкрутасы!

— Не нужно так, престолонаследник. Скажи, что ты думаешь, Вукашин, — обратился к нему Пашич.

— Я считаю, что передача Болгарии части Македонии отвечает важнейшим жизненным интересам Сербии. До границы, которую определил покойный Милованович, заключая с соседями союз. Это первое.

— Это не часть Македонии. Это больше ее половины, которую мы, а не болгары освободили от турок.

— Не спорю, господин воевода Путник. Но позвольте мне закончить свою мысль. Нашей встречи желали вы, а не я. А коль скоро мы здесь, мы равноправны, иначе я просто отсюда уйду. — Говор мгновенно стих. — Вот мои доказательства: принимая требования союзников, мы обязываем их к срочной поддержке и устраняем то большое недоверие, которое существует в Европе по отношению к Сербии. Особенно у англичан. А также и у России. Со вступлением Болгарии в войну против Австро-Венгрии, что нам гарантируют союзники, а затем Румынии и Греции сокращается срок войны, господа. Уменьшаются жертвы сербского народа, которые до сих пор огромны. По существу, спасается Сербия. Да, господа, Сербия спасается.

— Нет, она не спасается. Если уменьшаются жертвы, уменьшаются и победы. И предаются вековые стремления сербского народа.

— Я повторяю, ваше высочество, сокращается срок войны. Мы выходим из кризиса, чтобы не сказать из катастрофы. Неужели сейчас у нас есть что-либо важнее этого? — Ему хотелось поймать взгляд генерала Мишича, но тот по-прежнему хмуро рассматривал свои руки, лежавшие на карте. — И для Сербии наконец будет решен восточный вопрос. Болгарское царство больше никогда не будет нашим врагом. Руки у нас окажутся свободны, спина прикрыта, и мы сумеем заняться решением трудных задач на западе. Впрочем, если мы теперь не решим мирным путем территориальный спор по поводу Македонии, то болгары сами путем войны — и, разумеется, на стороне швабов, — решат его в свою пользу…

Стоян Протич, с давних времен самый неприятный для него противник, перебил:

— Позвольте мне сделать замечание в связи с этим вашим трезвым взглядом на будущее. Сербия, господин Катич, шла на войну против Турции и Болгарии, дабы освободить народ и территории, на которые она имеет все этнические и исторические законные права. Если она сейчас от этих прав откажется, причем после двух победоносных войн, то идея государственности и национальные цели сербского народа будут поставлены под вопрос…

— Верно. Исходя из этого надо смотреть в будущее, господин Вукашин…

Вукашину было безразлично, что думают и о чем кричат офицеры; и хотя он прекрасно знал, как Протич понимает национальную программу, он сосредоточенно слушал его, сложив руки на коленях под судейским столом.

— Нельзя уступать Македонию и одновременно с позиций исторической и этнической законности защищать право на наши западные и северные территории. Мы ни в коем случае не смеем сегодня отказываться ни от какой части своей земли и народа. Ибо тогда ставится под сомнение целиком освободительная борьба сербского народа. Весьма неразумно отказываться сейчас от того, что в течение четырех веков было нашей национальной целью, причем отказываться под давлением союзников. Весьма неразумно, господин Катич.

— Весьма разумно именно с позиций будущего, господин Протич.

— Во имя какого будущего вы предлагаете отказаться от побед в двух войнах? Вы жертвуете своим отечеством, а не Македонией!

— Эта жертва, ваше высочество, очень невелика в сравнении с жертвами, которые мы принесем, если на Балканах будем одни воевать против Австро-Венгрии и Германии. Я опять подчеркиваю: уступка половины Македонии — наш самый большой вклад в достижение будущего мира на Балканах и в сербско-болгарские отношения. Болгары лишатся всех исторических и политических причин сохранять недружелюбие к Сербии. А мы сегодня спасемся. Как вы это не осознаете, господи боже?

— Болгары, Вукашин, не вступят в войну на стороне союзников, даже если мы вместе с Македонией отдадим им Ниш. Болгары в любой войне будут против Сербии. Такова геополитическая обстановка на Балканах, — произнес Пашич, не глядя на него.

— Вы все сказали, господин Катич?

— Я не все сказал, ваше высочество. Но я скажу… — На судейском столе перед ним Сербия вытягивалась, ширилась, уходила вдаль: на ее рубежах падали головы, бороды, очки.

Толу Дачича опять вытолкали из госпиталя, спустили по лестнице в лужу. У докторов не было времени изучать списки доставленных раненых. А с полудня их никто уж и не записывал в книгу. Санитарки пообещали ему утром дать точные сведения. А дождаться утра без ног сына? Хоть бы знать, где их ему отрубили, тогда и ждать. Если одна или ниже колена, тогда хоть на человека будет похож. Косить не сможет и лозу опрыскивать, а копать сможет.

— Теперь ты, Джордже, спрашивай. Вон ту спроси.

— Не могу, Тола.

— Двое же нам сказали, что Адам прошел мост. Эй, детка. Дочка, ради бога, подожди…

Милена остановилась у ступенек и подняла фонарь: из-за спины большого усатого мужика с какими-то досками оробело выглядывал старичок, заросший бородой. Она чувствовала, понимала, почему они ее останавливают.

— Я спешу. Чем я могу вам помочь?

— Четыре винтовки я отдал на защиту Сербии. И надо мне навстречу пойти, а не пинать меня, как собаку у мясной лавки. Вот он, родной брат Вукашина Катича, сына единственного ищет. А я троих, которые покуда живы.

— Вукашина Катича?

— Ну да, того самого, знаменитого. Того, что Пашича подковал. Только это их дело. Ученая ты, должна его знать. Не сердись, милая…

Милена растерялась. И чего-то устыдилась. Должно быть, по какой-то страшной причине отец порвал с родней, он никогда о них не вспоминал. Никогда не рассказывал ей ни о своем селе, ни о детстве, а когда она спросила, есть ли у нее дедушка, мрачно ответил:

— Есть. Кончишь факультет, поедешь в деревню — познакомишься с ним.

— А почему ты сейчас меня не отвезешь?

— Объясню, когда станешь студенткой.

Она еще раз спросила его, он ответил так же. Тогда она обратилась к матери.

— Отец тебе все объяснит. Меня об этом не спрашивай.

Когда она спросила в последний раз, мать с протяжным вздохом ответила:

— Не знаю. И не хочу думать об этом Прерове.

Наверное, что-то ужасное произошло между ними.

Сказать им сейчас, что ее отец Вукашин Катич?

— Уж Вукашин-то Катич небось заслужил, чтоб ты его брату сказала: обе ли ноги отрубили у Благое Дачича из седьмого полка Моравской дивизии второй очереди? Хоть ты и барышня, понять можешь: мужик без ноги годен только кукурузу лущить да фасоль перебирать. Если в доме есть.

— Как вас зовут, дядя?

— Тола Дачич я из Прерова. Слуга и сосед Джордже Катича, родного и единственного брата Вукашина Катича. Пока за мотыгу браться не пришлось, мы были вместе с Вукашином. Потом — как водится. Погляди ты, господом богом заклинаю, нет ли его там у вас, что с ним там делают. Если не рубили еще ноги, не давай обе, милая барышня.