Шалость: сборник рассказов о любви - Анна Владимировна Рожкова

– Пятьдесят тысяч? – охнула я.

Мне показалось, или от улыбки Катеньки повеяло холодом?

Дотащилась до дома, стянула мокрую одежду, включила горячую воду, чтобы набрать ванну. Озябшими пальцами открыла «вискас», вывалила неблагодарной Люське в миску. Позвонила в клуб:

– Сегодня не смогу прийти, заболела.

– Окей, Танька подменит.

Танька так Танька. Мне какая разница? Жаль, конечно, что сегодня ничего не заработаю. Зато отдохну от липких взглядов, назойливыми мухами ползающими по голой груди, животу, заползающими в трусики. Брррр. Каждый раз, выходя под слепящий свет софитов, стараюсь отгородиться, отдалиться, спрятаться в домик, как в детстве. Представляю, что раздеваюсь для него, что это его глаза скользят по телу. Или думаю о счастливой сопернице, упиваясь ненавистью, подстегивая в себе злость. Как я ей завидую, завидую до зубовного скрежета, до рези в животе, до тошноты. Завидую предсказуемости ее сытой, упорядоченной жизни. Так и вижу – любящие родители, институт, замужество, ребенок. Скука? Нет, уверенность. Тоска? Нет, стабильность. Она наверняка не наматывала чулки на змеевик, потому что если они не высохнут до утра, то не в чем идти в школу. Не засыпала под урчание голодного желудка, потому что папка пропил всю зарплату. Не меняла тазики под прохудившейся крышей. Продолжать? Так какого черта. Да я готова заплатить, отдать последнюю рубаху. Я заплачу, заплачу в последний раз, и пусть страдает она.

Проснулась я оттого, что вода в ванной остыла. Три часа ночи. Перебралась в ледяную постель и долго не могла согреться. Зато потом спала сном младенца, не мучалась, как обычно, кошмарами, не маялась от бессонницы, не боролась с внутренними демонами. В общем, Марии я поверила. Безоговорочно. Утром достала из тайника последние запасы, приложила его бережно хранимый платок. Все, готово.

Время шло, месяц, два. Ничего не происходило. Вернее, происходило. Все то же самое. Днем – репетиции, вечером – стриптиз. Он – по-прежнему отстраненно-вежлив, улыбчив. А по сути – просто равнодушен. Но мне почему-то стало легче. Не душила злоба, не накатывала волнами ярость. Уже за это стоило расстаться с деньгами. Не такая уж большая сумма за душевный покой. Но ожидание змеей заползло внутрь, свернулось кольцами, затаилось, как кобра перед прыжком. Что-то зрело в воздухе. И… как гром среди ясного неба. Она умерла, умерла вместе с не родившимся младенцем. Он выбежал в коридор, сжимая в руке телефон:

– Алло, алло…

Минута, две, десять, его все нет. Никогда не видела человека в таком состоянии. Сидит на полу, голова запрокинута. Как будто из человека вынули стержень, словно лишили хребта. Ссутулился, постарел на глазах. Что я почувствовала? Радость, радость, слегка припорошенную чувством вины. О, Господи. Хотя… имею ли я право поминать Господа? Наверное, нет. Плевать. Главное – он теперь мой, я буду рядом, сочувствующая, понимающая, сострадающая. Я стану его тенью, его вторым я, его рабыней, служанкой, жилеткой, да кем угодно.

***

С трудом взбираюсь на пятый этаж. Пакеты оттягивают руки, больно врезавшись в плоть. Открываю ключом дверь, со вздохом облегчения скидываю каблуки, опускаю покупки. На одном лопнула ручка, на пол брызнули банки, хлеб, пакеты молока.

– Вот черт.

Из комнаты, шаркая, выходит муж. Остекленевший взгляд, заискивающая улыбка.

– Опять пил? – спрашиваю устало.

Он наклоняется, неловкими, суетливыми движениями пытается собрать продукты.

– Уйди, я сама, – опускаюсь на колени, отпихиваю его рукой. – Как Коля?

Он пожимает плечами.

Заглядываю в комнату. Сын сидит на полу, рисует. Хотя рисунками это назвать сложно. Каляки-маляки.

– Коленька, – осторожно зову я. Ноль внимания.

Когда же это началось? Когда жизнь рухнула в пропасть? Или она медленно катилась под уклон, просто я не замечала? Слишком все было хорошо, слишком покойно. Мы поженились. Нет слов, чтобы описать мое состояние. Это была эйфория, радость на грани безумия, восторг, близкий к помешательству. Квартира – своя, не съемная. Муж – свой, не чужой. Я долго не могла поверить, просыпалась ночами в поту и искала в темноте его руку. Порой просыпался он, выкрикивая ее имя, и я протягивала в темноте свою ладонь. Мы, как два утопающих, хватались друг за друга, чтобы не ухнуть в пучину, не сгинуть в бездне безумия. Это было счастье, до слез, до головокружения. Потом муж заговорил о детях.

– Хорошо бы у нас был маленький.

Сначала изредка, потом все чаще. Но ничего не выходило. Год, два, три. Муж мрачнел, замыкался в себе, чаще ходил на кладбище. Я бесилась. После секса часами лежала с задранными ногами, сдала все возможные анализы, ходила к целителям. Марию, я, конечно же, не нашла. Сгинула где-то на просторах нашей необъятной родины.

– Это нас Бог наказывает, – твердил муж. – Раз не дает нам детей.

– Что значит, не дает? Надо сделать так, чтобы дал.

Он на меня смотрел как-то странно, отстраненно. Через три года бесплотных попыток я решилась на ЭКО. Не могу передать словами, через какие круги ада мы прошли. Жизнь превратилась в ожидание, ожидание сменялось надеждой, надежда – отчаянием. И все с начала. Анализы, таблетки, врачи, клиника… Муж умолял:

– Раз не получается, давай не будем.

Но я твердо решила, что свого добьюсь. Вторая попытка и снова – выкидыш. Муж – сам не свой. Просил прекратить мучить его и себя. Я уговорила попробовать в третий раз, последний. Не выходила из дома, боялась идти в туалет, замирала от страха, если хотелось чихнуть, обливалась потом при одной мысли, что могу заболеть. Но наши надежды увенчались успехом. Через девять месяцев родился сын. Муж расцвел, баловал меня, не спускал с рук младенца. Я смогла, смогла, я сделала это. Как я была собой горда, как упивалась своей силой. Глядя на счастливое лицо мужа, воркующего над сыном, я ни минуты не жалела о том, через что нам прошлось пройти. Я бы не колеблясь проделала весь путь снова. Да ради его улыбки я готова была босиком пройти по углям, отдать руку на отсечение, пожертвовать жизнью. А тут… такая малость. Коленька рос здоровеньким, подвижным младенцем. Муж в нем души не чаял. Годик, два, три… Коля все еще не заговорил. Ничего страшного, сейчас дети поздно начинают говорить. Вот уже три с половиной, четыре. И диагноз врачей, как приговор – аутизм. Коленька никогда не сможет стать полноценной личностью. Муж сломался, начал выпивать, все чаще бывать на кладбище. С работы его выгнали, пришлось тянуть лямку мне. Устроилась секретаршей, днем – работа, вечером – занятия с сыном. Не могу смотреть, как муж все глубже увязает в трясине отчаяния. Но мне уже не под силу его вытащить, слишком глубоко затянуло. От бессилия хочется выть, бить кулаками стены, рвать зубами подушку. Я словно вернулась на десять лет назад. Все чаще вспоминаются