Шалость: сборник рассказов о любви - Анна Владимировна Рожкова

«Что ей может от меня понадобиться?» – ломала голову, ворочаясь в кровати без сна. На соседней койке охала беременная Танька.

После школы я неслась быстрее ветра. Вот показался знакомый зеленый забор, склонившие головы липы, остроконечная крыша с флигелем на гребне. Сегодня дом казался совсем другим, полным волшебства и очарования. Отдышавшись, я приоткрыла калитку и скользнула во двор.

– А, пришла, – протянула Ольга Павловна при виде меня. Сегодня она была не одна, на руках покоился младенец в пеленках. – Ну, пошли.

– Здравствуйте, – проблеяла я, густо покраснев, и опустила глаза в пол. Я словно взглянула на себя со стороны – долговязая деревенская девчонка в куцей курчонке, из которой торчат большие натруженные руки.

Она пошла вперед, я – за ней. Мы спустились по лестнице, Ольга Павловна включила свет. Я ойкнула от восхищения. Зеркала, занимавшие целую стену просторного зала, множили огоньки двух раскидистых люстр.

– Разувайся, – бросила Ольга Павловна, кладя младенца в корзину на полу.

Непослушными от волнения руками я расшнуровала видавшие виды ботинки, позаимствованные у подросшего сына соседки.

– Встань сюда, – произнесла она, когда я справилась, наконец, с обувью и повесила на крючок куртку.

Я встала, стараясь не глядеть на себя в зеркало.

– Смотри, это – первая позиция, – она расставила носки обутых в пуанты ног в стороны.

Так мы начали заниматься, каждый день я после школы неслась к уже знакомой калитке, распахивала дверь. Ольга Павловна встречала меня всегда одинаково:

– А, пришла, – словно сомневалась, приду ли.

Ее дочка, Настенька, постепенно вырастала из пеленок, теперь она комично ползала по полу, поджимая одну ногу и загребая другой. В перерывах я с удовольствием нянчилась с девочкой, радовалась ее заливистому смеху, с умилением изучала крошечные пальчики, розовые губки. Ольга казалась равнодушной к ребенку.

– Положи ее на пол, вставай, – командовала она. – Ну что за руки, висят, как плети.

После таких слов я не спала ночами, боялась, что Ольга Павловна прекратит со мной заниматься. «Зачем я ей нужна, такая неуклюжая?» – вопрошала я, и отрабатывала позиции до ломоты в пальцах ног. Спустя несколько месяцев мать взбунтовалась:

– Все у Жерди пропадаешь? А помогать кто будет? Совсем дорогу домой забыла?

И я пропускала занятия, рыдала по ночам в подушку, но ослушаться мать не смела. Когда я явилась к Ольге Павловне после нескольких дней отсутствия, она посмотрела на меня внимательно, но ничего не сказала. А когда я уже уходила, обронила:

– Пусть мать завтра зайдет.

У меня в душе расцвела надежда, что Ольга Павловна – фея, стоит ей взмахнуть волшебной палочкой, и проблема решится сама собой. Так и вышло. Она договорилась с матерью, и я стала нянчить Настеньку. Моему счастью не было предела. После занятий я с удовольствием сидела с девочкой. Она была не ребенком, ангелочком. Почти никогда не плакала, капризничала – редко. Ольга Павловна стала моим кумиром, я старалась подражать ей во всем.

– Любишь читать? – как-то спросила она.

Конечно же, я не любила. Чтение было тяжкой повинностью в школе. Но, уходя из директорского дома, я нашла у порога оставленный для меня томик стихов Бунина, позже – «Анну Каренину», произведения других классиков, не только русских.

– Это нам не нужно, можешь забрать, – роняла Ольга Павловна, и я спешила домой с пакетом чудесных вещей, почти новых.

Мать успокоилась, радовалась подаркам и забирала заработанные деньги. Я стала читать, много, запоем. Яд слов проник в кровь, отравил существование. Я узнала, что бывает другая жизнь, не такая, как у меня, матери, Таньки, старшей сестры, соседок. Узнала, что мир не ограничивается нашим городишкой. Нет, на географии нас учили, что есть разные страны, другие, большие города. Но одно дело – сухие, нудные уроки, и совсем другое – побывать самой в другой стране, а то и в другой эпохе, прогуляться по звенящим фонтанами паркам, примерить бальное платье и кружить головы кавалерам на балах. Свою страсть я тщательно скрывала дома, читала украдкой, прятала книги. Инстинктивно чувствовала – родители не одобрят.

Приближалось восьмое марта. Я мечтала преподнести Ольге Павловне цветы, три месяца утаивала деньги с каждой получки, чтобы мать не заподозрила.

И вот я лечу на крыльях обожания, преклонения, любви, наконец, бережно прижимая огромный букет хризантем.

– Никак к Жерди собралась? – мой полет оборвал Мишка Пустозвонов, огромный второгодник, преградив мне путь. Он отвратительно скалился и громко чавкал, пережевывая жвачку.

Нас обступили его дружки.

– Дай сюда, – Мишка вырвал у меня из рук букет, бросил под ноги и растоптал. Все громко заржали. У меня на глазах выступили слезы, я бросилась на Мишку. У него не было шансов. Он был в разы крупнее, я – проворнее и злее, он – оборонялся, я билась на смерть. Шипела, извивалась, как разъяренная кошка, вцепилась ногтями в его отвратительную рожу, царапалась, кусалась, выкрикивала оскорбления.

– Да оторвите же ее от меня, – возопил Мишка, дружки бросились ему на помощь.

– Больная, – он покрутил пальцем у виска, по его ошарашенной физиономии стекала кровь.

В школе я стала изгоем, чему была только рада. С горем пополам получив аттестат, двинула покорять Москву. Думала, возьмут в какой-нибудь танцевальный коллектив. Тыркнулась туда, сюда. Какой там! Что остается? Стриптиз. Хорошо, что хоть не панель. И на том спасибо. А в коллектив взяли, на общественных началах. Я бы не согласилась, но увидела ЕГО и пропала. Я словно беременна им. Он в каждой клеточке, в каждой складочке и морщинке. Я им брежу, живу, дышу. Это наваждение, мираж, морок. Днем я отдаюсь его рукам, а вечером раздеваюсь для десятков похотливых мужиков. Мерзко, противно. Но жить на что-то надо и за квартиру платить. И вот. Уже не девочка, за тридцать. Пропорхала всю молодость мотыльком. Казалось, все впереди, все еще будет, там, за поворотом. Но за поворотом оказался тупик. Все, приехали. Ни денег, ни жилья, ни надежного плеча рядом. Родители умерли, детей – нет, и не предвидится. Мой кумир, ненаглядная Ольга Павловна, сбежала от Фомича, оставив ему Настеньку. Это я уже потом узнала. А вначале писала проникновенные письма, которые неизменно оставались без ответа. Сбежала, надо же. В нашем захолустье от нее, конечно, никто другого и не ожидал. Я Ольгу не судила. Да и мне ли судить? Одинокая, несчастная, не зря она увидела во мне родственную душу. Надеюсь, что она нашла свое счастье.

***

Я устало кивнула Марии Викторовне. Что мне, собственно, терять?

– Хорошо, подумай до завтра. Если не передумаешь, принеси деньги и что-то, что принадлежит ему. Любую вещь, поняла?

– А какие вы даете гарантии?

– Гарантии только на том свете дают, деточка, в том, что все там будем, – улыбнулась одними губами, махнула белой рукой. Аудиенция окончена. Всем спасибо, все свободны.

Катенька назвала сумму, у меня